Эскарина не закричала; она заговорила тихо и спокойно, но таким тоном, который звучал страшнее крика.
— Ты что, не понимаешь, насколько всё это важно, Тиффани Болит-сыродел? Тебе дан шанс победить Лукавого, но если ты проиграешь, вместе с тобой проиграет всё ведьмовство — и падёт, вместе с тобой. Он завладеет твоим телом, твоими знаниями, твоими талантами и твоей душой. И тогда, для твоей собственной пользы — и ради безопасности всех остальных, — твои сёстры-ведьмы преодолеют свои разногласия и переместят вас обоих в вечное забвение, чтобы вы не натворили новых бед. Понимаешь? Это важно! Ты должна помочь себе сама!
— Другие ведьмы меня убьют? — в ужасе переспросила Тиффани.
— Разумеется. Ты ведьма, и знаешь, что говорит Матушка Ветровоск: «Мы не делаем приятно, мы делаем правильно». Ты или он, Тиффани Болит. Проигравший умрёт. Он, к сожалению, снова появится через несколько столетий; относительно тебя предположений делать не берусь.
— Но постойте, — сказал Тиффани. — Если они готовы общими усилиями уничтожить его и меня, почему бы нам не объединиться всем вместе, чтобы сразиться с ним прямо сейчас?
— Ну конечно. Ты бы от такой помощи не отказалась, верно? Этого ты на самом деле хочешь, Тиффани Болит, здесь и сейчас? Делай выбор. Другие ведьмы, я уверена, не станут хуже думать о тебе, чтобы ты ни решила, — Эскарина подумала секунду и добавила: — Они будут так рады помочь.
«Ведьма, которая столкнулась с испытанием и отступила? — подумала Тиффани. — Ведьма, которой рады помочь, потому что она недостаточно хороша и просит помощи? Если ты сама веришь, что недостаточно хороша — ты не ведьма». Вслух она сказала:
— Я скорее погибну, пытаясь быть ведьмой, чем стану просто девчонкой, которой они все «рады помочь».
— Мисс Болит, ты демонстрируешь почти преступную самонадеянность, ошеломительную гордость и полную самоуверенность. Позволь заметить, меньшего я от настоящей ведьмы и не ожидала.
* * *
Мир слегка колыхнулся и изменился. Эскарина пропала, хотя её слова продолжали звучать у Тиффани в голове. Перед ней снова оказался гобелен, и она по-прежнему сжимала в руке головню, но теперь держала её твёрдо. Она чувствовала себя так, словно полна горячего воздуха, который почти отрывает её от пола. Всё стало каким-то странным, но Тиффани, по крайней мере, твёрдо знала, что гобелен вспыхнет, как сухая деревяшка, если коснуться его головнёй.
— Я без колебаний спалю эту старую тряпку, мистер, поверь мне. И верну тебя туда, откуда ты пришёл, мистер!
К её удивлению, чёрный человек отпрянул. Раздалось короткое шипение, и Тиффани ощутила, словно с её плеч свалился тяжкий груз, запах тоже исчез.
— Как интересно! — Тиффани резко обернулась и уставилась прямо в улыбающееся лицо Престона. — Знаешь, — сказал он, — я несколько встревожился, когда ты одеревенела на пару секунд. Думал, ты умерла. Когда я коснулся твоей руки — очень уважительно, ничего такого — ты была на ощупь, как воздух перед грозой. Тогда я подумал: «Это ведьмовские дела» и решил просто понаблюдать за тобой, а ты вдруг принялась угрожать огненной смертью этому ни в чём не повинному гобелену!
Она уставилась в глаза юноши, словно в зеркало. «Огонь, — подумала она. — Огонь однажды его убил, и он это знает. Он никогда не приблизится к огню. Огонь, вот в чём секрет. Зайчиха мчится, огня не боится. Хмм».
— На самом деле, огонь мне нравится, — заметил Престон. — Кажется, он мне не враг.
— Что?
— Опасаюсь, ты бормотала себе под нос, а я нечаянно подслушал, — пояснил Престон. — Я даже не стану спрашивать, в чём дело. Моя бабуля всегда говорила: «Не лезь в дела ведьм, а то получишь по ушам».
Тиффани посмотрела на него, и внезапно приняла решение.
— Ты умеешь хранить секреты?
Престон кивнул.
— Разумеется! Например, я никогда никому не рассказывал, что сержант втихую пописывает стишки.
— Престон, ты только что рассказал! Мне!
Престон улыбнулся.
— Да, но ведьма — это не кто-то. Бабуля всегда говорила, что рассказать что-то ведьме — всё равно что рассказать стене.
— Да, но… — начал Тиффани, и призадумалась. — А как ты узнал, что он пишет стихи?
— Это было трудно не заметить, — ответил Престон. — Он писал их, видишь ли, на страницах журнала в дежурке, видимо, ночью, когда больше делать нечего. А потом очень аккуратно вырывал эти страницы, но, видимо, так сильно жал на карандаш, что строки отпечатывались на нижних листах.
— Значит, и другие стражник тоже догадались? — предположила Тиффани.
Престон покачал головой, отчего слишком большой для него шлем слегка закачался.
— О, нет, мисс, ты же их знаешь: они считают чтение бабьим занятием. Кроме того, я завёл привычку вставать пораньше и вырывать из журнала эти листы тоже, чтобы никто не догадался и не начал смеяться над ним. Должен сказать, для самоучки он вовсе неплохой поэт — метафоры ему удаются отлично. Все стихи посвящались некой особе по имени Милли.
— Может, это его жена? — предположила Тиффани. — Ты наверняка видел её в деревне, такая, веснушчатая вся. Она из-за этого очень переживает.
Престон кивнул.
— Это может объяснить, почему одно стихотворение называлось «Нет Пользы В Небесах Без Звёзд».
— Надо же, глядя на него, и не подумаешь, правда?
Престон ненадолго задумался.
— Извини, Тиффани, — сказал он, — но ты просто не смотрела как следует. Фактически, извини, ещё раз, ты, например, выглядишь просто ужасно. Если бы ты была кем-то другим и посмотрела на себя со стороны, то решила бы, что ты очень больна. Видок такой, словно ты вообще не спишь.
— А вот и неправда, прошлой ночью я проспала минимум час! И днём раньше тоже прикорнула ненадолго, — возмутилась Тиффани.
— Неужели? — строго спросил Престон. — А когда, не считая сегодняшнего завтрака, ты в последний раз нормально ела?
По какой-то причине Тиффани чувствовала себя так, словно светится изнутри.
— Кажется, вчера удалось перекусить…
— Ах, вот как? — сказал Престон. — «Перекусила» да «прикорнула»? Так люди не живут, от этого, скорее, помирают!
Он был прав. Тиффани знала, что прав. Но от этого стало только хуже.
— Слушай, за мной гоняется жуткий призрак, способный вселяться в чужие тела, а мне предстоит как-то с ним разобраться!
Престон с интересом огляделся.
— Он что, и в меня может вселиться?
«Яд проникает прежде всего туда, где его уже готовы принять», — подумала Тиффани. Спасибо за полезную пословицу, миссис Пруст.
— Нет, не думаю. Кажется, для этого нужен подходящий человек, то есть, совсем неподходящий человек. Уже тронутый злом.
Впервые с начала их беседы Престон слегка забеспокоился.
— Увы, мне тоже доводилось совершать плохие поступки.
Несмотря на страшную усталость, Тиффани улыбнулась.
— И что же было самое плохое?
— Однажды я украл с прилавка пачку разноцветных карандашей, — он с опаской посмотрел на неё, словно опасаясь, что она сейчас закричит и наставит на него обвиняющий перст.
Вместо этого она покачала головой и спросила:
— Сколько тебе было лет?
— Шесть.
— Престон, я думаю, этот призрак не сможет даже найти вход в твою голову. Помимо прочего, она, мне кажется, слишком сложно устроена и занята всякими мыслями.
— Мисс Тиффани, тебе нужно поспать. Нормально выспаться в нормальной кровати. Как ведьма может заботиться о других, если неспособна позаботиться о себе самой? Quis custodiet ipsos custodes. Что означает «кто сторожит стражников?», во как. А кто ведает ведьмами? Кто заботится о людях, которые заботятся о других людях? По-моему, эту роль в данный момент придётся исполнить мне.
Тиффани сдалась.
* * *
Над городом висел туман, густой и непроницаемый, словно занавеси. Миссис Пруст направлялась сквозь тьму к мрачной громаде Танти, облака тумана послушно расступались перед ней и немедленно смыкались позади.
У главных ворот её поджидал надзиратель с фонарём в руке.
— Извините, хозяйка, но мы решили, вам надо взглянуть на это до начала официального расследования. Я знаю, что ведьмы в последнее время, мягко говоря, непопулярны, но мы всегда считали вас членом семьи, если вы понимаете, о чём я. Все помнят вашего отца. Какой мастер был! Мог повесить человека за семь с четвертью секунд! Рекорд не побит до сих пор. Удивительный человек, думаю, второго такого мы не увидим. — Он помрачнел. — А ещё я надеюсь, хозяйка, что мы не увидим снова того, что сейчас увидите вы. Мы потрясены, во как. Похоже, он направился на вашу улицу.
В конторе тюрьмы миссис Пруст стряхнула дождевые капли с плаща и почуяла в воздухе страх. В отдалении раздавались грохот и крики: тюрьма, по определению, означает множество людей, стиснутых вместе. Страх, ненависть, волнение, ужас, слухи тоже громоздятся здесь друг на друга, в борьбе за свободное пространство. Миссис Пруст повесила плащ на гвоздь у двери и потёрла руки:
