– Но ее ведь тоже можно сорвать!
Телега катилась по узким улочкам, пока не выехала на улицу Искусных Умельцев.
Это была улица маленьких лавочек. На этой улице можно было сделать, отремонтировать, изготовить, скопировать или подделать абсолютно все. За каждой дверью пылала печь, в каждом дворе дымили плавильни. Рядом с оружейниками трудились мастера по изготовлению замысловатых яиц с часовым механизмом. Плотники работали бок о бок с резчиками слоновой кости, которые вырезали фигурки настолько тонкие, что в качестве пилок приходилось использовать покрытые бронзой кузнечьи ножки. По крайней мере один мастер из четырех изготавливал инструменты, которыми пользовались трое других. Мастерские не просто примыкали друг к другу, они налезали одна на другую. Если столяр получал заказ на изготовление большого стола, он искренне надеялся на доброе отношение и понимание соседей. Он работал на одном конце стола, а другой в качестве верстака использовали два ювелира и гончар. Были мастерские, в которых утром вы делаете заказ и снимаете мерки, а в полдень уже получаете готовый кольчужный костюм плюс дополнительные штаны в придачу.
Телега остановилась у ничем не примечательной лавочки, Золто спрыгнул с телеги и скрылся внутри.
Асфальт услышал следующий разговор:
– Ты все сделал?
– Конечно, господин. Как и обещал.
– А играть она будет? Я же говорил, надо две недели сидеть в шкуре вола под водопадом, прежде чем хотя бы прикоснуться к инструменту.
– Послушай, господин. Тех денег, что ты мне платишь, хватит только на то, чтобы провести пять минут под душем, положив на голову кусок замши. И только попробуй сказать, что она не годится для народной музыки.
Раздался приятный звук, который, казалось, на некоторое время повис в воздухе, прежде чем уличный шум поглотил его.
– Мы говорили о двадцати долларах, верно?
– Нет, это вы говорили о двадцати долларах, а я говорил о двадцати пяти.
– Погоди минутку.
Золто вышел на улицу и кивнул Утесу.
– Давай, выплевывай.
Утес заворчал, однако все же сунул пальцы в рот.
– Это еще что такое? – донесся из мастерской возглас искусного умельца.
– Коренной зуб, стоит не меньше…
– Сгодится.
Наконец появился Золто с мешком, который положил под сиденье.
– Все отлично, – сказал он. – Поехали в парк.
Они въехали в одни из задних ворот. Вернее, попытались въехать, потому что дорогу им тут же преградили двое троллей, покрытых благородной мраморной патиной, по которой можно было сразу узнать головорезов Хризопраза. Бригадиров у троллей не было. Большинство троллей недостаточно умны, чтобы руководить кем-то еще.
– Вход только для групп, – сказала одна из глыб.
– Вот именно, – подтвердила другая.
– А мы и есть «Группа», – обрадовался Асфальт.
– Которая? – спросил первый тролль. – У меня тут список.
– Вот именно.
– Мы – «Рок-Группа», – сказал Золто.
– Ха, хорош врать. Их мы видели. У них есть парень, который весь светится, а еще он играет на гитаре, которая делает так…
Вауауауауммммм-иииии-гнгнгн.
– Вот именно.
Аккорд яростно закрутился вокруг телеги. Бадди стоял, взяв гитару наизготовку.
– Bay, – восхитился первый тролль. – Клево! – Он пошарил под набедренной повязкой и выудил мятый клочок бумаги. – А не мог бы ты написать здесь свое имя. Мой сын Глина, он просто не поверит, что я видел самого…
– Хорошо, конечно, – устало произнес Бадди. – Давай сюда.
– Это не для меня, для моего мальчика, для Глины, – повторял тролль, подпрыгивая от волнения.
– Как пишется его имя? Через два «н»?
– Какая разница? Он все равно не умеет читать!
– Послушайте, – сказал Золто, когда телега в конце концов подъехала сзади к сцене. – Кто-то уже играет. Я же говорил, что мы…
К ним подскочил Достабль.
– Где вы были? Скоро ваш выход! Сразу же после… «Лапы вниз». Как все прошло? Асфальт, иди-ка сюда.
Он отвел плоского тролля в сторону.
– Деньги привез? – спросил он.
– Около трех тыся…
– Не так громко!
– Я говорю шепотом, господин Достабль.
Достабль воровато оглянулся. Настоящий житель Анк-Морпорка услышит слово «тысяча» на любом расстоянии, как бы тихо вы это ни произнесли. Более того, настоящий гражданин Анк-Морпорка услышит вас, стоит вам только подумать о таких деньгах.
– Глаз с них не спускай, понял? Я принесу еще до конца дня. Отдам Хризопразу его семь сотен, а остальные будут чистой приб… – Он почувствовал на себе взгляд маленьких глазок Асфальта. – Конечно, следует учитывать амортизацию оборудования… накладные расходы… расходы на рекламу… исследования рынка… сосиски… горчицу. Крупно повезет, если сведу концы с концами. Я режу себя без ножа.
– Конечно, господин Достабль. – Асфальт выглянул на сцену. – А кто сейчас выступает, господин Достабль?
– «И-ты».
– Что-что?
– Группа такая, только пишется она «&Ы». – Достабль немного успокоился и достал сигару. – Не спрашивай у меня почему. По-моему, настоящие музыканты должны назваться как-нибудь типа «Блонди и Его Весельчаки-Трубадуры». Ну, как тебе то, что играет? Хорошая группа или опять дрянь?
– А ты сам что, не можешь определить?
– Это я музыкой не называю, – важно промолвил Достабль. – Вот когда я был молодым, у нас была настоящая музыка, с настоящими словами. Типа: «Вот кто-то с горочки скатился, наверно, милый мой напился».
Асфальт снова посмотрел на «&Ы».
– Ну, ритм у них есть, под него вполне можно плясать. Но в них нет ничего особенного. То есть люди просто смотрят на них, и все. А когда выступает «Рок-Группа», они уже ничего не видят.
– Ты прав, пожалуй, – согласился Достабль и оглянулся на сцену.
Между свечами стояли музыкальные ловушки.
– Пойди и скажи им, чтоб готовились. Кажется, у этой группы кончились идеи.
– Гм, Бадди?
Он оторвал взгляд от гитары. Другие музыканты настраивали свои инструменты, но ему, как он понял, этого не требовалось. Он и не мог ее настроить. Колки не крутились.
– В чем дело?
– Гм, – повторил Золто и махнул рукой Утесу, который, глупо улыбаясь, достал из-за спины мешок.
– Это… мы тут подумали… то есть все вместе… – нерешительно начал Золто. – Мы видели, как ты переживал, ты сказал, что починить ее невозможно, но в этом городе есть люди, способные на все, и мы начали расспрашивать, мы же видели, сколько она для тебя значила, в общем, на улице Искусных умельцев нашелся человек, который взялся ее сделать, хоть это и стоило Утесу очередного зуба, в общем, вот она, ведь ты был прав, мы на самой вершине только благодаря тебе, и мы знаем, что она значит для тебя, так что это своего рода благодарственный подарок, ну, что стоишь, отдавай же!
Утес, который опустил руки, когда вступительное слово гнома слишком затянулось, протянул мешок озадаченному Бадди.
Между двумя занавесками из мешковины просунулась голова Асфальта.
– Ребята, нам пора на сцену, – сказал он. – Пошли!
Бадди положил на пол гитару, открыл мешок и стал вынимать из него куски бумажной обертки.
– Она даже настроена, – услужливо подсказал Золто.
На землю упал последний кусок обертки, и арфа ярко засверкала на солнце.
– Эти умельцы творят настоящие чудеса. Берут обычный клей… и вот, – сказал Золто. – То есть ты сам говорил, что в Лламедосе не осталось ни одного мастера, а здесь, в Анк-Морпорке, можно сделать почти все.
– Ребята! – В щели снова появилась голова Асфальта. – Господин Достабль говорит, что вы должны выходить, зрители уже начали бросать всякие штуки!
– Я не больно-то разбираюсь в струнных инструментах, – пожал плечами Золто. – Но я провел по ней пальцами. Звучит… очень приятно.
– Я… я просто не знаю, что и сказать, – пробормотал Бадди.
Скандирование походило на удары гигантского молота.
– Я… выиграл ее, – улыбнулся Бадди, погружаясь в свой маленький уютный мирок из воспоминаний. – Благодаря песне. Про одного паренька по имени Джонни. Работал над ней всю зиму. Она о доме… понимаете? И о том, как тяжело покидать его. О деревьях и траве. Жюри очень понравилась эта песня. Мне даже сказали, что лет через пятьдесят я, возможно, научусь понимать музыку.
Он прижал арфу к груди.
Достабль с трудом пробился к Асфальту сквозь толпу музыкантов.
– Ну? Где они?
– Сидят и разговаривают, господин Достабль.
– Ты толпу слышишь? – спросил Достабль. – Они требуют музыку Рока! И если они ее не получат… в общем, пусть лучше получат, понял? Нет ничего плохого в том, чтобы немножко подождать, но… Я хочу, чтобы они вышли на сцену немедленно!
Бадди смотрел на свои пальцы. Потом поднял бледное лицо и поглядел на слонявшихся неподалеку музыкантов.
