Воспользовавшись неуправляемой ситуацией, длинноногая незнакомка, срывается с места и скрывается в потоке людей.
— Стоять!
Скидываю мешки, вскакиваю на ноги и, растолкав охающих и путающихся под ногами мужичков в камуфляже, пытаюсь преследовать таинственную незнакомку. Ее красный платок то и дело мелькает среди спешащих человеческих тел. У меня первый разряд по бегу среди толпы. Догнать, что в свисток свистнуть.
На полной скорости врезаюсь в верблюда, которого переводит через дорогу бедуин. Переводит, надо заметить, в неположенном месте. Куда смотрит дорожная инспекция?
Бедуин, падая, успевает зацепиться за меня крепкими бедуинскими объятиями. Верещит что-то по-своему, не разобрать. Наверно, ругается.
— Отпустите! — кричу не понимающему русский язык бедуину. — Я при исполнении.
Чудовищным усилием воли и силы отрываю от себя пальцы бедуина и бросаюсь в погоню за длинноногой. В последний момент замечаю на губах верблюда презрительную улыбку.
В районе двух кварталов настичь беглянку не удается. Руководствуюсь правилами ведения погони в городских условиях. Максимум два квартала погони.
— Гадина!
Прохожие подозрительно шарахаются в сторону.
Бегом возвращаюсь к витрине. Подозрительные товарищи с носилками и верблюд с бедуином попались под ноги не просто так. Не случайно. Со случайностями надо разбираться не отходя от места происшествия. Особенно с верблюдами.
Мужичков с носилками нигде не видно. Так же, как и бедуина с горбатым верблюдом. Провалились, как сквозь землю. Бросаюсь к прохожим с однотипным вопросом — верблюда не видели? После нескольких советов о немедленной госпитализации опрос прекращаю. Действительно, глупо. Кто в наше стремительное время обращает внимание на верблюдов и сопровождающих их бедуинов.
Иду к витрине. Первое правило оперативника — любой человек может случайно обронить предмет, по которому его в дальнейшем можно поймать. Лучший вариант паспорт, но и записная книжка с телефонами тоже неплохо.
Ничего. Ничего, кроме пятна тротуара, покрытого инеем. В том самом месте, где стояла длинноногая незнакомка. Иней на излете лета? Разве можно удивляться куску зимы, когда мир готовится вот-вот исчезнуть?
Похоже, мы с Баобабовой вступаем в новую фазу расследования. Преступник через посредника присылает предупреждение. И не будет больше спокойной жизни. Или мы, или уничтоженный мир. Одно непонятно, если мир в его руках, то почему сотрудники отдела «Пи» до сих пор живы?
На ступенях отделения сидит Угробов. Ступени щедро усыпаны бычками. Капитан, заметив меня, вскакивает, бросается навстречу и стискивает в крепких объятиях:
— Мужайся, лейтенант! Мужайся… Тут такое случилось!
Мужаться мне некогда. Живым бы из объятий выкарабкаться. Капитан меры не знает.
— Что случилось?
— Баобабова….
Только сейчас понимаю, что с сегодняшнего утра меня преследовало какое-то неприятное чувство. Вот оно. Случилось. Маша, Машенька, Мария. Баобабова, напарник, коллега и просто хороший сотрудник.
— Как же так, капитан?! — кричу, отбиваясь от рук Угробова. — Не уберегли прапорщика? Лучшего из лучших не уберегли! На похороны поскольку сбрасываемся?
Угробов испуганно отстраняется:
— Внеочередное звание тебе к пенсии, Пономарев. Какие похороны? Кто сказал? Жива Баобабова. Жива. Поцарапало слегка по голове, но в целом соображает. В приемной отлеживается. На диване.
— Значит, не сбрасываемся? — груз с сердца. Денег в кармане нет и до получки не предвидеться. С таким капитаном сердечный удар подхватить можно. — Что произошло?
Капитан Угробов увлекает за собой:
— Она сама расскажет. Говорит, только Лесику Пономареву душу нежную открою. Мы к ней и так, и эдак. Она ни в какую. Лесика, тебя тоесть, требует.
— Значит, не только поцарапало, — успокаиваюсь окончательно. Если есть что-то, что Мария готова рассказать исключительно мне, то это только о деле Исполнителей.
У дверей приемной несет вахту секретарша Лидочка. По случаю важности охраняемого объекта Угробов отдал Лидочке свой пистолет. Лицо у Лидочки выражает решимость и жесточайшее желание пострелять из дармового оружия.
— Наша смена, — улыбается капитан и разворачивает дуло пистолета на сто восемьдесят градусов, — Так держать! Как наша подопечная?
— Прапорщик Баобабова буйно реагирует на все попытки оказать ей первую медицинскую и психологическую помощь.
Стучу в дверь:
— Маша! Это я. Пономарев. Со мной капитан Угробов. И мы заходим с поднятыми руками. Идемте, товарищ капитан.
На случай, если у напарника в результате несчастного случая поврежден слух, пропускаю капитана вперед.
Прапорщик Баобабова, сидя за столом секретарши Лидочки, вырезает на столешнице полуметровым ножиком замысловатые узоры. Присмотревшись, разбираю — « Лесик плюс Маша равно Отдел „Пи“». Из носа напарника на стол капает кровь. На выбритой голове несколько кровоточащих царапин. Костяшки пальцев содраны. Но в целом Баобабова жива и здорова.
Кивает на кожаный диван. Садитесь.
Прикрываю плотно дверь и присоединяюсь к капитану, примостившемуся с краю.
— Начнем, пожалуй, — Мария со всего маху всаживает ножик в стол. Капитан Угробов вздрагивает. Мне тоже жалко имущество отделения. Но Баобабова не в том состоянии духа, чтобы ей делать замечания. — Леша! У меня пренеприятные известия.
— Вижу, — пытаюсь улыбнуться, но Баобабова выражением лица пресекает данную попытку. — А подробнее? Я же тебя целехонькую в автобус посадил.
— Автобус и жизнь, понятия несовместимые. Но это к делу не относится. Лешка, мне кажется, — Баобабова крестится, что совсем не в ее атеистическом духе, — Мне кажется, что на наш отдел давят. На меня напали.
Когда к молодым лейтенантам подходят на улице неизвестные длинноногие девицы в платках, под прикрытием верблюдов, и в вежливой форме просят бросить горячо любимое дело, это одно. А когда на напарника совершается физическое нападение, совсем другое.
— Подробней, — не смущаясь капитана забираюсь на диван с ногами. Впрочем, Угробову мое поведение до лампочки. Капитан закуривает, предварительно угостив Марию.
Машка в три затяга приканчивает сигарету, успокаивается и окончательно берет себя в руки:
— Сначала новости. Душевные и физические раны подождут. Тетка, та что работала санитаркой в психушке, рассказала прелюбопытную историю. Даже скорее психиатрическую легенду. Года три назад у них в клинике лежал пациент. Да нет, в том что лежал, ничего удивительного. Ты меня, Леша, не перебивай. Спокойный, в общем-то, пациент. На санитаров не бросался, стекло не жрал, таблетки под матрац не прятал. Ходил по клинике и бормотал, бормотал, бормотал. Вроде ничего необычного для этого заведения. Но моя тетка сумела вспомнить странные слова, которые за время лечения пациента достали и больных и врачей. Вовек не догадаетесь, о чем болтал пациент.
Мы с капитаном Угробовым переглядываемся. Конечно, мы не знаем. Сумасшедшие могут о чем угодно болтать. С них не убудет.
— Единственная фраза которую можно было услышать от этого пациента, — Баобабова выдерживает театральную паузу. Мы с капитаном нетерпеливо ерзаем по кожаной обшивке. — Эта фраза звучит так — «Божья коровка забери на небо, дай всем людям хлеба».
— Пассивная маниакальная шизофрения, — блеснул я единственной фразой из арсенала психиатра. — Обычная считалка, производная от широко известного всем детского лексикона. Половина земного населения так разговаривает с божьими коровками. Хоть и не психи.
— Но ни за одним из них не прилетает гигантская божья коровка.
Капитан Угробов взвизгивает и лезет за ворот рубашки в надежде разыскать там свалившуюся сигарету. Так как я не курю, то отделываюсь легкой степенью удивления.
— А вот так, — продолжает невозмутимо Баобабова. — Три санитара и лечащий врач видели собственными глазами, как с неба, к ногам известного нам уже психического больного, приземлилась гигантская божья коровка. Пациент громко рассмеялся, вскарабкался на спину насекомого и взмыл в синее небо. После чего на головы ошалевших санитаров упало десять спортивных сумок, набитых буханками черного хлеба.
Угробов наконец-то умудрился выудить сигарету и затолкал ее в рот:
— И что сказала по этому факту широкая общественность?
— Широкая общественность промолчала. Но клиника приняла на долгосрочное лечение дополнительно четыре кандидатуры, в числе которых, как вы понимаете, были три санитара и лечащий врач.
— Я бы тоже не поверил. Гигантская божья коровка, говоришь? Странно. Можем ли мы проверить личность дрессировщика крупных и мелких насекомых?
— Нет. Тетка говорит, что через неделю в архивах клиники случился странный пожар, уничтоживший все карточки. Дубликатов нет. На память адреса и данных больного никто не помнит. Единственное, что запомнила тетка, у психа постоянно краснел нос. Как у последнего алкоголика. Скорее всего, нарушение целостности кровеносных сосудов. Или хронический насморк. Больше ничего.
