– Внимание!!! – неожиданно заговорила бортовая система дальнего обнаружения опасности армаранского корабля, – Внимание!!! Приближается воздушная армада самолетов-носителей.
– Перегруппировались, – сказал Забубенный.
– Говоришь, защита выдержит? – уточнил Гризов у хозяина корабля.
– Должна, – слабо протелепатировал в ответ Ага Агу.
– Хорошо бы. Сказал Забубенный, – а то у меня «СИМа» перестала функционировать.
– Самолеты заходят на бомбометание, – бесстрастно проинформировала система защиты.
Это была армада из двадцати штурмовиков F-177 «Найт Хоук», каждый из которых нес неуправляемые ядерные бомбы типа B-61, и десяти стратегических бомбардировщиков B-2 «Спирит», оснащенных 16 ракетами «воздух-земля» с ядерными боеголовками мощностью по 1.2 мегатонны каждая.
В следующее мгновение раздался адский грохот. У всех, находившихся в тарелке землян, заложило уши и возникло ощущение, что корабль провалился метров на сто под землю. Но обшивка выдержала атомный удар.
Немного очухавшись, Забубенный спросил:
– А чего это они и по своим шпарят? Там ведь в пустыне еще оставались спецагенты.
– Да у них тут спецагентов больше, чем Ди-Джеев. Одним больше, одним меньше – разницы никакой.
– Кстати (Кх-Кх)… – в разговор вступил смертельно бледный, как показалось Антону, Ага Агу, – при подъезде к тарелке вы случайно уничтожили снарядом их главного – агента Малдера. Остальных они (Кх)… за людей не считают.
Забубенный с гордостью посмотрел на командира танка, но тот был больше озабочен состоянием Ага Агу. Армаран становился все бледнее с каждой минутой.
– Эй, Вася, – спросил наконец Гризов, – ты чего такой бледный?
– Армараны живут в симбиозе с техникой. У меня заканчиваются силы. Воздушный удар был очень мощный, второго (Кх…) мы не выдержим.
– Ты говорил, что 150 грухов запросто выдержим.
– … А было сто восемьдесят…
Наступило тяжелое молчание.
– Внимание!!! – глухо сообщила система защиты корабля, – самолеты заходят на повторное бомбометание.
– Мальчики, – послышался дрожащий голос Маши, – Это все? Мы сейчас погибнем?
Неожиданно Гризов почувствовал в себе источник энергии огромной силы. Теперь он сам стал защитным полем корабля, которое начало мгновенно расширяться, выбрасывая горящие обломки вражеских самолетов в открытый космос, и остановилось только тогда, когда достигло в размерах четырех друмбов. Земля казалась оттуда маленькой голубой точкой.
Глава двадцать первая
Дверь закрыта до весны
Не ищи меня мать, ушел ночь обнимать…
(Дмитрий Ревякин, «Калинов мост»)
Всю неделю друзья не вылезали из лесистых окрестностей Глубокого озера, что в самом центре Карельского перешейка, наслаждаясь рыбалкой. Рыба, как ни странно, в озере водилась. И не только мелкая.
Жили в палатке на берегу. Иногда выбирались на острова, таинственно маячившие на дальней стороне огромного озера, берега которого Гризов часто любил осматривать в армейский бинокль. В один из дней, во время незапланированного каботажного плавания на далекий мыс, друзья прокололи корягой лодку на мелководье. И теперь, промокнув до нитки, занимались ее починкой у разведенного на самом берегу костра.
Приклеив кусок голенища от сапога на место огромной дыры со рваными краями, Забубенный вдруг вспомнил забавное происшествие, что случилось с ними по дороге на озеро.
Ехать на рыбалку решили по старинке, то есть на электричке. После возвращения ОТТУДА вся техника надоела до боли в затылке. Электричка оставалась, как последнее средство доставки уставшего тела на отдых, так как от станции до озера было километров пятнадцать, которые предстояло пройти пешком. Идти же пешком прямо из города, не смотря на всю любовь к прогулкам, друзья не решились. Выбор был сделан.
Но электричка, она же не самолет, она ведь ходит по расписанию в любую погоду. Или не ходит вообще. Поэтому, не обнаружив на перроне Финляндского вокзала двух назначенных электричек, Антон и Григорий еле смогли втиснуться в третью, отходившую на четыре часа позже разработанного плана. Забаррикадировавшись рюкзаками со снаряжением, держа удочки на вытянутых вверх руках, друзья наслаждались жизнью. А когда, не выходивший из состояния глубокой задумчивости Забубенный, услышал обращение джентльмена в фуфайке к пробивавшейся в сторону дверей даме с авоськами «куда прешь, едрена-матрена!», он вновь ощутил себя на Родине.
С Гризовым творилось нечто похожее. Он и раньше замечал за собой, что, возвращаясь из заграничных поездок сроком более двух дней, терял ощущение Родины. Начинал уступать дорогу в трамвае и переходить улицу только на зеленый свет. В особо тяжелых случаях, когда поездки затягивались на неделю-две, Гризов вообще переставал ладить с координацией. Позабыв про чувство опасности, он переходил дорогу в любом месте, вообще не глядя на машины в полной уверенности, что они все равно остановятся. Не станет же водитель давить пешехода. Однако, в течение суток чувство Родины быстро возвращалось. Достаточно было одного визга тормозов, разогнавшейся до 100 км/час по тихой пешеходной улочке вишневой «девятки», чтобы понять, что за рулем не финн и не датчанин, а свой. Наш же водитель привык останавливаться только об то, что с места не сдвинешь. О столб или небольшой дом, например. Дело в том, что до экзамена на права, ему никто не показывал, где находится педаль тормоза. Поэтому водитель привык ездить вообще без него. Да и слово было обидное.
И только один раз, вернувшись после рождественской поездки в Берлин, Гризову вернул чувство родины пешеход. Дело в том, что Антон как раз сам пошел на курсы вождения и еще не знал точно назначение педалей в машине. Поэтому, случайно выехал на пешеходный переход, немного напугав пешеходов. Один из них, старичок пролетарского вида, подскочил к приоткрытому окну водительской дверцы и яростно спросил:
– А может тебе в морду плюнуть?
Антон вежливо отказался, но тот час ощутил так неосторожно забытое чувство.
Как известно, электрички ходят туда, куда они хотят. А не туда, куда надо пассажирам. Та, на которой добирались до озера друзья, свернула на пол дороге и пошла в Сестрорецк. Удивленный сменой маршрута Григорий стал смотреть по сторонам, словно хотел отыскать причину, но высмотрел слева по борту только нудистский пляж. Когда взгляду рыбака предстало множество одетых, можно сказать ни во что, женщин, он чуть не передумал ехать на рыбалку и попытался даже сойти с поезда. К счастью для общего дела, электричка шла транзитом мимо пляжа.
И вот сейчас, латая подбитую лодку, Григорий об этом вспомнил.
– Слушай, – спросил он у Антона, который начал жарить на огне плотвичку, предварительно насадив ее на ветку, – а чего это они голые загорают? Ветер ведь и песок там, всякий. Негигиенично…
– Для лучшего единения с природой, – ответил Антон, который по долгу службы что-то читал про нудистов и натуристов, но так и не увидел особой разницы в подходе, – Согласно их философии надо, говорят, двигать обратно к природе. К стволам и корням, как наши древние предки…
– Это, которые ели только натуральную пищу и жили аж до тридцати лет? – уточнил Забубенный.
– Ну, да.
– А там ведь и мужики загорали, – вспомнил Григорий с озадаченным видом, – у них, что при виде обнаженной природы никаких первобытных рефлексов не возникает?
– Честно говоря, не знаю, – ответил Гризов, – не наблюдал. Но спокойствие это не спроста. Наверное, когда единение с природой достигает своего апогея, на такую ерунду свободные люди уже не обращают внимания.
Забубенный отодвинул лодку, взял из садка плотвичку покрупнее, насадил ее на ветку и стал жарить, как Антон.
– Я все же не пойму, – спросил механик, после долгого молчания, – А почему единится с природой надо обязательно без штанов?
Антон ухмыльнулся, перевернув плотвичку другой стороной к огню.
– Ты – отсталый человек, Григорий. Это сейчас модно, понимаешь. Сейчас вообще все модно делать без штанов: загорать, купаться, кино снимать и Моцарта исполнять. Моцарт в штанах людей уже не интересует.
– А…, – закивал головой Григорий, – ну, тогда, я не нудист.
– Да куда уж тебе! Да и мне тоже. Мы с тобой сегодня вон аж в ватниках искупались, – пошутил Антон, кивнув на сушившуюся у огня одежду.
Друзья рассмеялись. Вечерело. В стоячем воздухе смех разнесся далеко над озером.
На следующий день, собрав свои пожитки и большой мешок с рыбой, Антон и Григорий добрались до станции Каннельярви, а оттуда без происшествий до дома. Поскольку торопиться было особенно некуда, решили зайти в гости к Забубенному, посидеть немного на кухне.
– Вот Мораторий-то обрадуется, – сказал Григорий поднимаясь по лестнице и размахивая мешком с рыбой.
