— Ага, — печально вздохнул Врунгель. — Ты иди, а я еще малость посторожу. Может, увижу чего…
После того, как Ницш увел в участок «таинственных незнакомцев», а по улице несколько раз пробежались местные жители, уверяя друг друга, что опасность ликвидирована, возгорания не произошло, и вообще, родные спокушники нас всех берегут, — до девяти часов вечера не происходило ничего сверхъестественного. Из «Алой розы» доносился аромат жареной форели; призрачный запах распространялся по впавшей в дрему заснеженной улице, заставляя господина капрала вздыхать и жалеть полупустое пузо. Потом в запертой ресторации послышался негромкий шумок — кажется, взмявкнул кот и пару раз хрюкнула свинка. Еще несколько минут спустя дверь скрипнула, приоткрывшись ровно настолько, чтобы выпустить наружу упитанного черно-белого кота.
Важно выступив из озаряемой оранжевым светом очага ресторации, животное постояло на пороге и презрительно фыркнуло. После чего брезгливо понюхало снег и вдруг резко сорвалось с места, побежало по мостовой, распушив длинный хвост. Кошачьи глаза на миг сверкнули жадным золотым блеском, а через секунду его черно-белая шкура совершенно растворилась в ночных тенях.
Больше ничего подозрительного не происходило. Врунгель повздыхал, убедился, что хозяева дома уже сбежали и кормить его ужином не собираются, и самовольно покинул пост наблюдения. Утром скажет, что ничего не видел. И пусть мэтресса-алхимичка попробует доказать обратное! Она, в конце концов, не господин Клеорн, ей можно врать, сколько угодно…
Ужин сервировали в Морской зале. Мягкие аквамариново-лазурные дали пейзажей обычно создавали положительное, несколько легкомысленное настроение — на что и рассчитывала мэтресса Далия, назначая свидание именно здесь.
— Вы уверены, что это так необходимо? — из последних сил сопротивлялся Роскар. — И вообще, что происходит?
— Понятия не имею, — безмятежно ответила алхимичка. Подхватила с подноса тарталетку, прожевала, нехотя признала отменное качество кулинарного продукта, стряхнула с мантии крошки и добавила: — Давайте рассуждать логически. Когда происходит событие, порождающее множество последствий, возможно проранжировать степень вероятности случайного наступления этих последствий, и на основе полученных ранговых степень сделать вывод о том, какое последствие — более следственно, а какое — менее вероятно. В то же время, необходимо учитывать сложную детерминантную обусловленность явления причинности, которое подразумевает…М-м, спасибо.
Громдевур, только что подсунувший мэтрессе очередную закуску, объяснил проще:
— Слышь, Роск, ты жрать хочешь?
Его высочество признался, что, учитывая поздний час, ожидает ужина с некоторым нетерпением.
— А чего выпендриваешься? Сейчас ужин подадут — ешь на доброе здоровье.
— А зачем вы пригласили… их? — с тоской осведомился Роскар.
— Затем, что я при исполнении! — командирским голосом рявкнул Октавио. — Мне надо знать, не имеют ли здешние курочки намерений охомутать потенциального принца-регента! Если их твоя физиономия привлекает, то пусть кудахчут, а если кто-то под видом сватовства воду мутит, заговоры устраивает? Одно дело — под шумок уволочь у соседа пару отар, а другое — захватить золотую шахту под тем предлогом, что защищали своих овец. Понимаешь?
— Нет, — хмуро ответил принц. Ради свидания с фрейлинами его привели в презентабельный вид, даже, кажется, попробовали завить. Ничего удивительного, что во взгляде меланхолического рыцаря сквозила обреченная покорность судьбе.
— Ваше высочество, вы не волнуйтесь, — успокоила Далия. — Никто не требует от вас немедленного объяснения в любви или, тем паче, принятия окончательного решения. Это просто ужин.
— Нечестно дарить надежду тем, кому надеяться не на что, — несколько напыщенно ответил Роскар. Тут двери открылись, и принц поднялся, чтоб церемонным поклоном приветствовать своих гостей.
Первой вошла Сюзетт, маркиза Ле Штанк. Она была еще более тощей, чем это помнилось Роскару хотя бы со вчерашнего дня, сияла сапфирами и благоухала ландышами.
Следом шла Мелориана Тирандье. Розовенькая, рыженькая, одним словом — персик. Невинный взгляд голубых глаз, розовый шелк с вытканными на нем маргаритками, на шее и в ушках — что-то ажурно-золотое, с кораллами.
И, как глоток воды в пустыне — Элоиза Росинант. Платье цвета летнего луга, никаких украшений, кроме узорчатых, на иберрский манер, гребней в прическе, и взгляд. Хороший такой взгляд, простой, понятный каждому мужчине. «Чтоб ты лопнул,» — называется.
Отлично, — воспрянул духом Роскар. С тремя противницами сражаться трудновато, а с двумя я как-нибудь справлюсь.
Наверное, по причине того, что весь ужин Роскар сравнивал Джою с придворными красавицами и налегал на вино, чтоб не сболтнуть ненароком чего-нибудь лишнего, ему и приснился этот сон.
Будто он шел по бесконечному лабиринту и искал свою единственную любовь.
Лабиринт почему-то напоминал залы Борингтона — стены были обиты восточным шелком и украшены головами чудовищ. Носорогов, гидр, огромных Змеев, буренавских снежных барсов, павлинов, тушканчиков… Каждая звериная морда считала своим долгом подмигнуть принцу и шепнуть какое-то указание — дескать, через восемь шагов поверни налево, а еще через пять дай себе по уху и прочитай считалочку «Кавладорские кавалеристы кувыркнулись с каверны накартузившись коряво квадратной котлетой». М-да… не стоило смешивать сладкие фносские вина с сухими иберрскими.
Потом лабиринт расступился, странным образом удвоился, и Роскар увидел Джою.
Она тоже шла по лабиринту. Отчаянно жульничая — девушка рвала стены, будто те были сделаны из бумаги, и не видела, как после каждого перехода за ней увязывалась еще одна длинная, змеящаяся, упрямая тень.
Нет, это была не она! Джоя сидела посреди огромной залы, на высоком, вырезанном из кости троне, и с мягкой улыбкой смотрела на своих подданных. Высоко под сводчатым потолком сплетали бесконечные сети огромные пауки, пахло пылью, забвением и потерянным прошлым.
Но это тоже была не она! На троне сидела какая-то другая женщина, чье лицо было закрыто золотой маской. Ее верные слуги давным-давно превратились в пыль, а изумрудное ожерелье украдено, от него остались только вмятины и царапины на саркофаге.
Джоя!..
Она стояла на перекрестке — как тогда, во время их последней встречи, и смотрела на него мрачными черными глазами. Она сидела, обнимая лютню, у огромного мраморного камина, и подбирала мелодию к сочиненной песенке. Она шла через черный лес, а за ее спиной раскачивался на ветвях повешенный. Она улыбалась и бросала в бокал белую горошину, от которой вино превращалось в болотную грязь. Она говорила, она смеялась, она лежала мертвая на остывающем камне, — нет, среди глубокого снега, перепачканного кровью, но это была не Джоя, нет, не Джоя…
Волк?
Мертвый волк растворился во мраке и превратился в раненую девушку. Он (она?) заскулил, запросил пощады, но почему именно у Роскара, почему именно я…
Ты ведь любишь меня? — спросила Джоя, склоняясь к его лицу.
Маска. Обращенное к Роскару лицо девушки — маска, сотворенная из золота, серебра и краденных драгоценностей. Но кто скрывается под ней?
Роскар протянул руку, ухватил демоницу за горло, та принялась извиваться, царапаться…
— Ммммаааауу! — заверещала добыча и вцепилась когтями в принца.
— Чтоб тебя, — выдохнул Роск, с трудом подавив первый импульс — отшвырнуть наглую котяру, как когда-то отшвырнул бедного Шторма. — Пошел вон…
Подхватил черно-белого кошака, встал с постели и выпроводил его за дверь. Мимоходом удивился — надо же, тот, кто впустил кота, даже задвижку за собой закрыть не поленился, как ему удалось это сделать изнутри? И снова рухнул лицом в подушку.
Шторм будто ждал, что его позовут.
Выпросив от хозяина привычную ласку, пес сел рядом с постелью, положил голову под ладонь Роскара и затих. За спиной Шторма — Роск это помнил, пока сон опять не превратился в обычный, затягивающий похмельный кошмар, — стояло пыльное зеркало. В старом, испорченном патиной стекле отражались дощатый пол, угол какой-то каморки и старый запертый сундук.
Много пыли и забытых, никому не нужных тайн.
Бёфери, дом Бонифиуса Раддо
Огги Рутфер вовсе не был остолопом.
Одно время он даже подумывал, а не взять ли у какого-нибудь священника соответствующую буллу, чтобы предъявлять всем, кто в означенном факте усомнится. Смутило Огги то, что он не знал, что такое булла. И то, что красть ему было привычнее, чем просить или, тем паче, покупать.
