Вся поляна от края до края была заполнена варварами. Дикари воинственно потрясали копьями и что-то кричали.
Волшебник впал в глубокую меланхолию. Он без конца повторял: «Зачем я отправился в этот поход? Ну зачем я отправился в этот поход?» Слезы текли по его лицу.
Вован между тем не терял присутствия духа.
— Зарамсим, не очкуй! — утешил он волшебника.
— И каким образом ты собираешься это… рам-сить? — с отчаяньем спросил волшебник.
— Ну, это… побазарим конкретно с братанами, — предложил Вован. — Чё, в натуре, фуфло толкать. Кто у них там за смотрящего?
— Куда смотрящего?
— Ну, типа, центровой у них кто?
— Центровой?.. Центр… Основа… Глава… Ах, вождь… — понял наконец волшебник. — Вождя зовут Килатив Курачног.
— Ну, побазарим с этим Ногом…
— Побазарим?.. Базар… Рынок… Торговля… Ты хочешь ему что-то продать?
— Ты че, тупой?! Ну, пургу гнать станем.
— Пургу? Но сейчас лето!
— Ну, ты лох!
— Лох — это такая травка?
— Сам ты травка! Ну, как это… Говорить я с ним буду, вот!
— С кем?
— Ну, с этим… твоим… Кура… ногом…
— Курачногом?
— Ну да.
— Говорить?! Ты собираешься говорить с Килативом Курачногом?!
— А чё?
— Да это самый свирепый варвар в Краеземелье! Не думаю, что он станет с тобой разговаривать. И потом, я сомневаюсь, что он вообще умеет говорить. Для варвара это совершенно необязательно. Так что оставь пустые надежды! Мы обречены!
И волшебник снова погрузился в печаль.
Тут послышался рокот барабанов, и толпа расступилась.
На поляне показалась пышная процессия. Десятка три варваров, наряженных в парадные набедренные повязки из свежих пальмовых листьев и разукрашенные как новогодние елки, с бубнами, трещотками и колотушками вступили на поляну. Под дикие вопли и пение размалеванных варваров процессия проследовала через толпу и приблизилась к пленникам.
Впереди шествовал огромный человек. Могучее телосложение весьма гармонично дополнялось свирепым выражением дикого лица. Вокруг бедер гиганта была небрежно обернута леопардовая шкура. Оскаленная пасть болталась в опасной близости от паха. В носу дикаря красовалось большое бронзовое кольцо. В руке он держал огромную дубину.
Вождь варваров Килатив Курачног проследовал к навесу, поднялся по каменным ступеням и уселся на трон.
Дикари схватили пленников и поволокли к трону. Килатив внимательно осмотрел добычу, взмахнул дубиной и что-то прорычал.
Варвары схватили пленников и потащили их ко входу в большую пещеру. Вована с волшебником ввели внутрь пещеры и швырнули на подстилку из пальмовых листьев. На входе встал дикарь с копьем.
Наступила ночь. Над пещерой взошла большая луна. Волшебник, тоскуя, говорил:
— И зачем только я познакомился с тобой? Я мог бы спокойно сидеть в Сам-Барове и творить вино из воды или наняться к друидам строителем каменных гороскопов. А теперь все пропало: нас съедят и нет никакой надежды на спасение!
Вован, руки которого были связаны, был лишен возможности достойно ответить волшебнику, и потому предпочел не обращать внимания на его упреки.
Наконец, уставший волшебник умолк и вскоре уснул. Вован тоже задремал.
Проснулся он оттого, что кто-то осторожно теребил его за плечо. Вован открыл глаза.
Над ним стоял Килатив Курачног. Сделав Вовану знак не шуметь, он провел его мимо спящего у входа дикаря и ввел в свою пещеру.
Пещера вождя представляла собою странное зрелище. Стены ее украшали многочисленные боевые трофеи, вроде львиных и тигриных шкур, скальпов противников и завоеванного в битвах оружия. Но наравне с ними присутствовали и совершенно необычные предметы, никак не вязавшиеся с жилищем предводителя дикарей. Так, по соседству с головой пещерного медведя на стене красовался довольно приличный пейзаж, изображавший закат над океаном. Картина была выполнена на большой слоновьей лопатке. На огромном камне, заменявшем собою стол, располагалась симпатичная икебана из тропических трав и высушенных болотных цветов. В дальнем углу пещеры виднелась неоконченная скульптура туземки, бережно прикрытая волчьими шкурами.
Килатив развязал веревки, связывавшие Вована, и указал на большой камень напротив, покрытый шкурой росомахи. Вован присел.
Некоторое время Килатив молча разглядывал пленника.
— Мне кажется, ты прибыл издалека, — наконец промолвил он.
— Ну, — осторожно ответил Вован, не понимая, к чему клонит вождь.
— Видишь ли, — сказал Килатив. — Меня очень интересуют другие страны, другие культуры… Цивилизация, в общем…
— Ы-ы-ы, — сказал Вован, не зная, что ответить.
— Здесь, среди дикарей, чувствуешь себя как-то одиноко, неуютно… Бесконечные войны, драки, варварское истребление друг друга, какие-то дикие языческие обряды… Первобытно-общинный строй, одним словом!.. Иногда так хочется убежать от всего этого на берег океана, и сидеть, слушая пение волн, и смотреть, как закатное солнце окрашивает небо волшебной акварелью… Где-то там, за горизонтом, есть удивительные страны. Там живут такие же люди, как мы, но живут совсем иначе. Мне всегда было интересно, что там, за горизонтом. Я даже попытался изобразить свои фантазии в рисунке. Вот… — и Килатив, смущенно улыбаясь, достал из-под подушки бережно завернутую в шкуры плоскую кость, развернул и подал Вовану.
На кости был нарисован фантастический город. Люди, одетые в легкие разноцветные шкуры, гуляли по большой площади, окруженной высокими, в два-три этажа домами. Посреди площади бил фонтан, а вокруг фонтана были разбиты большие яркие клумбы.
— Клево, — сказал Вован, не зная, как еще похвалить вождя.
— Ужасно хочется культуры, — вздохнул вождь. — Картин, скульптур, музыки… А вот послушай, что я еще придумал. Что, если найти неглубокую пещеру с ровным полом, завесить вход звериными шкурами, и поставить двух дикарей, чтобы в нужный момент раздергивали этот занавес. Перед входом в пещеру следует установить каменные скамейки для зрителей. Тогда несколько дикарей в пещере могли бы разыгрывать забавные и поучительные сценки. Я даже придумал несколько историй. Вот послушай, к примеру. Юноша и девушка из разных племен полюбили друг друга. Но их племена враждуют и любовь их под запретом. Во время охоты юноша случайно убивает брата своей возлюбленной. Ему грозит кровная месть. Он решает покинуть свое племя и скрыться в джунглях. Его возлюбленная в печали. Как ей пережить разлуку? И тогда старая шаманка предлагает ей сонное зелье. Девушка принимает зелье и засыпает. Юноша, вернувшись из джунглей, обнаруживает ее бездыханной. Решив, что она умерла, он прямо у ее ног забивает себя дубиной насмерть. Она же, очнувшись и обнаружив его мертвым рядом со своим ложем, перерезает себе горло бронзовым серпом. Каково? Правда, нет повести печальнее на свете? Или вот еще. Старый вождь гибнет в результате заговора от рук своей старшей жены и ее любовника-визиря. Во время камлания дух старого вождя является его сыну и требует отмщения. Молодой вождь в раздумье. Быть или не быть? — спрашивает он себя. Потом он вызывает коварного визиря, ставшего новым королем, на честный бой и гибнет от отравленной дубины. Я собираюсь переложить это все на стихи. Стихи… Это самое замечательное, что есть на свете. У нас никто не понимает стихов, а я не могу жить без них.
— Упс, — сказал Вован. — Ы-ы-ы…
Килатив посмотрел на него.
— Дикий ты какой-то, чужеземец, — сказал он разочарованно. — А я надеялся, что хоть с тобой удастся поговорить. Кругом одни варвары! Думал, в кои-то веки поймали приличных людей — и на тебе. Жаль… Ну, ничего не поделаешь. Придется вас съесть, — вздохнул он.
— Как это — съесть?! — опешил Вован.
— Можно вареными, можно тушеными, а можно и жареными. Впрочем, в последнее время я плохо переношу жареное. Наверно, желчный пузырь пошаливает.
— Слышь, брателло, — сказал Вован, изо всех сил напрягая ум. — А я тоже, это… стихи знаю.
— Как? — вскинулся Килатив. — Ты знаешь стихи?! Почитай!
— Ну, это… как это?… Сейчас… Блин! Забыл!
— Прошу тебя, чужеземец! Умоляю!
— А, во! Вспомнил!
И Вован добросовестно принялся декламировать:
Маленький мальчик в поле пошел,
Маленький мальчик гранату нашел.
«Дерни колечко!» — прохожий сказал.
Долго над полем сандалик летал.
Килатив зачарованно слушал. Когда Вован закончил, он восхищенно вздохнул:
— Здорово! Мне никогда так не суметь! Долго над полем сандалик летал…
— А ты че, тоже стишки тискаешь? — поинтересовался Вован.
Килатив потупился:
— Я не знаю, можно ли это назвать стихами… По-моему мнению, настоящие стихи — это нечто действительно совершенное…
