Кухня опустела. С лоджии сквозь незакрытую дверь ворвался тёплый, совсем летний ветер и закружил на столе салфетку с пятном от бургундского соуса.
Дверцы шкафа были распахнуты настежь. Рубашки, джинсы, футболки и жилетки летели в разные стороны. Джордж только успевал подхватывать одни вещи и уворачиваться от других. Он пока не понял, что происходит, но собирался докопаться до истины с минуты на минуту.
Дмитрий Олегович буквально выдернул беднягу изза стойки — Джордж, едва оправившийся после спонтанного вечернего возлияния, только и успел пожелать постоянной посетительнице доброго дня и прошептать бармену рецепт её любимого кофе. И что же теперь? Теперь этот, с позволения сказать, лучший друг, с тихим рычанием разоряет его гардероб.
— Может, всё-таки скажешь, что случилось? Могу «скорую» вызвать — тебе укольчик поставят.
— Не надо пока «скорую», — буркнул его друг. — Вот это и это я беру, ага?
Он выбрался на середину комнаты, аккуратно перешагивая через лежащие на полу вещи. В его руках были умеренно-скучные светлые брюки и такой же свитер.
— Пожалуйста, бери, — пожал плечами Джордж. — Вот уж чего не жалко. Ты, может быть, всё-таки объяснишь мне, в чём дело?
— Ни в чём. Я просто покидаю этот город, понимаешь? А на улице потеплело.
— Вот прямо сию секунду — покидаешь? — Джордж привык ничему не удивляться. — Хозяин скомандовал — к ноге?
— Нет. Просто я уезжаю отсюда. Не могу больше, — признался Дмитрий Олегович и зачем-то уселся на пол. — В этом городе я начинаю скучать по самому себе. Я словно Пенелопа, которая ждёт Одиссея, но Одиссей — это тоже я. Как будто меня оторвали от меня, я заблудился, проснулся не там, где осталась спать моя душа, и теперь ищу её по переулкам и проходным дворам.
— Это всё город. Он скучает по тебе. Он знает, что ты вернулся ненадолго. И когда ты приезжаешь, заставляет почувствовать разлуку — так, как чувствует он.
— Драматическая история несчастной любви большого города к маленькому человеку. Но это город нельзя любить. С ним невозможно найти общий язык, он постоянно притворяется, он прикидывается. От него можно ждать любой подставы, но никогда не знаешь, чего от него ждать на этот раз. Как ты можешь его терпеть?
— Я умудряюсь терпеть даже тебя. Говорят, что это тоже невозможно.
— Какое чудесное совпадение. Представь себе, я тоже справляюсь с невозможным — терплю этого обновлённого, чужого тебя — и даже делаю вид, что ты — тот самый Джордж, с которым мы сидели за одной партой.
— Я — Чужой! — страшным голосом сказал Джордж. — Меня сожрали и выплюнули инопланетные черви, и я стал межгаллактическим зомби. Теперь ты знаешь страшную тайну, и мне придётся сожрать и выплюнуть тебя. А может быть, даже переварить и исторгнуть другим способом.
— Я думал, что ты устал и тебе надо просто немного отдохнуть, чтобы стать прежним. А ты всего лишь изменился. Необратимо. Навсегда.
— Ты так говоришь, как будто я сам не заметил, как умер, — с преувеличенной бодростью в голосе сказал Джордж.
— Нет, ты не умер. Ты научился быть каким-то... счастливым. — Дмитрий Олегович в последний момент проглотил эпитет «омерзительно».
— Я не научился, — улыбнулся в ответ Джордж. Он хорошо знал своего старого друга, так что это непроизнесённое «омерзительно» явно прозвучало в его ушах.. — Я вспомнил, как это бывает. И перестал стесняться того, что своим счастливым и довольным видом я вызываю омерзение в сердцах самых близких людей. В конце концов, эти люди тоже не во всём соответствуют моим идеалам, и ничего, я же их терплю.
— О как! — одобрительно хмыкнул Дмитрий Олегович.
— Я умел быть счастливым — куда более счастливым, чем сейчас, — с самого детства. Лет до пяти, кажется, мне удавалось таковым и оставаться. Но кто-то из родственников — скорее всего, отец — намекнул мне, что смех без причины — признак дурачины, что искренняя радость свойственна только маленьким деточкам, а я уже большой мальчик, ну и так далее. Постепенно я научился скрывать своё счастье от окружающих. Их ведь это так раздражало, они делались от этого несчастными, и я решил...
— Что причина их несчастий — в тебе. А по закону о сообщающихся сосудах вся радость, от которой откажешься ты, вернётся к ним, и наоборот.
— Что-то вроде того. Но они не стали счастливее оттого, что я перестал радоваться. А я постепенно научился притворяться слишком хорошо. А потом познакомился с тобой.
— А уж я-то объяснил тебе, что разумный человек должен презирать всё вокруг, и точка. Иначе он не имеет права считать себя человеком разумным. Каждая улыбка — минус десять пунктов IQ.
— Точно. А мне очень не хотелось выглядеть в твоих глазах неразумным человеком.
— И ты подчинился. Начал плясать под мою дудку. А ведь это и есть самый главный признак человеческой неразумности.
— Что ж ты мне об этом не сказал?
— А как? Как бы я тебе об этом сказал? «Подчинись мне: не подчиняйся мне». Всё должно идти своим чередом — и вот, гляди-ка: идёт. Теперь тебе для счастья не нужно вообще ничего.
— Ничего, кроме самого счастья.
— Ну что ж, поздравляю. Постараюсь как-то смириться с этим раздражающим фактором.
— Не надо смиряться!
— Когда я говорю — смириться, это означает, что я буду информировать тебя о том, как меня раздражает твоя довольная физиономия через два раза на третий, не чаще.
— Надо сказать, ты тоже не выглядишь слишком уж несчастным.
— Свобода, мой друг. И перспектива свалить из этого города в ближайшие несколько часов, — бодро произнёс Дмитрий Олегович, поднимаясь на ноги.
— Ну что ж, счастливой дороги. А я, пожалуй, посплю немного. Хорошо мы с тобой накатили — голова с утра трещит. А ещё, вероятно, мне не хватает витамина А.
— Витамина А дефис Эл.
— Как это расшифровывается? Тебя хозяин таким потчует?
— Это расшифровывается как Анна-Лиза. И по счастью, никто меня таким витамином не потчует.
Дмитрий Олегович вихрем пронёсся по квартире. Через пять минут он уже стоял на пороге — серый, как тень.
— Я бросил одежду в стиральную машину. Уж не знаю, что бы я делал в этом городе без тебя и твоего гардероба.
— Вероятно, то же, что ты делаешь в других городах. Или у тебя в каждом есть надёжная пристань?
— Нет. Потому что только здесь я боюсь оказаться с городом один на один. А на прощание я открою тебе свой рецепт счастья. В знак благодарности.
— Ты способен на благодарность?
— Пока только на её знаки, и то исключительно в твой адрес. Итак, слушай рецепт. Можешь подмешивать его в кофе своим посетителям. Взять человека и запереть его в небольшом, светлом и чистом, но абсолютно пустом помещении. Не морить его голодом, не мучить особо, но полностью лишить контакта с миром и его красотой. Через некоторое время — не слишком долгое для того, чтобы наш человек окончательно не спятил, но и не слишком короткое, чтобы он всё-таки успел осознать, в каком оказался глубоком вакууме, — к нему нужно постепенно, по одному элементу в день, впускать мир. Цветок поставить, музыку включить, прорубить в потолке шахту — пусть видит небо и солнце, потом вывести в тюремный двор — пусть почувствует на своей коже ветер, потом позволить поговорить по телефону с близким человеком. И вот когда он постепенно, по одному, осознает все элементы, делающие этот мир таким прекрасным, его сердце наполнит ощущение счастья. И больше уже никогда не покинет.
— Так вот что с тобой случилось.
— К сожалению, нет. Пустое помещение было, не отрицаю. Но потом меня взяли за шкирку и вышвырнули сюда, в этот город. Такой же пустой... впрочем, я повторяюсь... Тогда до скорого.
Дмитрий Олегович распахнул входную дверь и, не оборачиваясь, легко зашагал вниз по лестнице. Джорджу захотелось догнать его, схватить за шкирку и вышвырнуть на улицу — в необыкновенный, тёплый, весенний вечер, отчего-то пахнущий укропом. Но это ничего бы не изменило. Маркин — такой, какой он есть. С этим надо смириться. То есть информировать его о том, как он достаёт своим эгоизмом через два раза на третий, не чаще.
— Это раз, — угрожающе загнул палец Джордж. В том, что второй и третий раз последуют совсем скоро, он не сомневался.
«Музей четырёх стихий» расположился в маленьком невзрачном двухэтажном домике. Раньше здесь был детский сад, потом здание признали аварийным, детей выселили, но ремонтные работы проводить не стали. Нынешним владельцам удалось арендовать помещение — в счёт будущего ремонта собственными силами — почти даром.
Они нашли друг друга несколько лет назад, через Интернет, в Интернете же создали первый виртуальный музей и только после третьего переезда сайта на более мощный сервер поняли, что надо выходить в оффлайн.
Если у воды, земли и воздуха было сразу несколько хранителей, то огнепоклонник в компании нашёлся только один, да и того пришлось вывести из числа учредителей после того, как он чуть не поджёг ветхое строение. На Алика Орехова здесь рассчитывали — хотя и не особо надеялись.
