— Нельзя этого допустить! — дуэтом заявил мой штаб.
— Вот именно. Это — пощечина нашему новому порядку, — я все больше распалялся. — Величайшим эгоизмом с нашей стороны было бы сохранить новьй порядок для нас одних Разве наши братья не заслуживают лучшей доли? — закричал я. Крик — лучшее средство убеждения.
— Заслуживают! — вскричали мои соратники.
— У меня есть план, достаточно простой. Выполнить его будет нетрудно, особенно таким опытным воинам, как вы.
— Слушаем, о Великий Вождь, — сказал Секо.
— Нужно действовать быстро, иначе весть о непочтительном ответе Амелунги разлетится по деревне и внесет смятение в умы нашего народа.
— Вот именно!
— Будем действовать так, — я понизил голос. — Ты, Секо, хорошо знаешь родное племя. За рекой у тебя родственники. С их помощью ты растолкуешь нашим братьям, что можно жить лучше — так, как мы. Разумеется, тебе будут мешать старые консерваторы во главе с Амелунгой. Тогда вызывай на помощь нас. Все ясно?
— Да, Великий Вождь. Сделаю, как ты приказываешь.
— В случае успеха — а я не сомневаюсь в успехе — ты займешь пост дружественного вождя наших братьев с того берега. Подходит тебе это?
— Да, Великий Вождь, — тут же согласился он. — Амелунга никогда меня не любил и потому при первой же возможности выпихнул из племени. Но пришел час расплаты. Он разделит участь Балунги, получит то, чего заслужил, — закончил Секо язвительно, и я не сомневался, что он приложит все силы.
В ту же ночь Секо отплыл на другой берег реки. Два дня мы ждали его сигнала, но тот берег молчал. На третий вечер я не выдержал, пошел с Огуной на берег и приказал отправить депешу такого содержания:
— ЗНА-ЕМ, ЧТО У ВАС НЕ ВСЕ ГЛА-ДКО. УТ-РОМ ВЫ-СЫ-ЛА-ЕМ ПО-ДМО-ГУ.
Ответ пришел немедленно:
— ОТ-ВЕР-ГА-ЕМ ЛЮ-БУЮ ПО-МО-ЩЬ. НА-ША АР-МИЯ В ГО-ТОВ-НО-СТИ.
Выходит, Секо ничего не добился. Мне его было страшно жаль — как идеального кандидата на пост дружественного вождя. И я приказал готовить войско к выступлению — завтра утром, еще до рассвета. Огуна занялся технической стороной дела.
Мы выступили за час до восхода солнца. Я с удовольствием обозревал мой флот — он производил впечатление даже в сумерках. Воины были настроены по-боевому — там, на той стороне реки, их ждали будущие жены. Их азарт еще больше разожгло мое заявление об отмене выкупа за жену из дружественного племени.
Десант высадился быстро, слаженно. Несмотря на вчерашние уверения в боеготовности, армия Амелунги еще спала. Только личная стража старого вождя оказала сопротивление — впрочем, весьма слабое. Удлиненные копья моей конструкции показали свое превосходство над традиционным оружием.
Но Секо мы нигде не могли найти. О нем никто словно и не слыхивал. Амелунга твердил, что Секо в этих краях и не появлялся. Но я поручил моей личной гвардии побеседовать с ним, и язык у него развязался: он вспомнил, что в самом деле вроде бы и видел Секо. Потом признался, что посадил Секо в пещеру над рекой. Я послал двух гвардейцев освободить Секо, а Амелунге велел отречься. Он отрекся немедленно, что послужило для него смягчающим обстоятельством. Военный трибунал под председательством Секо осудил Амелунгу всего лишь на изгнание.
По просьбе нового вождя Огуна выделил часть наших вооруженных сил для помощи в создании собственной армии.
Со всеми этими формальностями мы разделались быстро. Теперь я мог посетить Горькое озеро, тем более что Секо официально пригласил меня на отдых. Я охотно принял его приглашение.
Впервые после долгого перерыва я ел соленую пищу.
Дни тянулись неспешно; Секо делал все, чтобы ублаготворить меня. Огуна тем временем в качестве моего заместителя управлял нашим народом. По обе стороны реки воцарились мир и добрососедство. Следуя моему примеру, туземцы стали солить пищу и вскоре так к этому пристрастились, что другой еды и не представляли.
Я охотно бы задержался у Секо подольше, но поведение Огуны меня все больше беспокоило. Рапорты о положении в деревне он присылал лишь после сурового напоминания — хотя должен был делать это регулярно. Кроме того, в донесениях он перестал титулировать меня “Великим”. Нужно было срочно возвращаться. Огуну я застал в окружении любимых родственников, которых он назначил на ключевые посты в аралии. Они как раз созвали собрание и с грустью говорили, что моральный дух нашей армии падает с устрашающей быстротой. Огуна заявил: не видя отныне перед собой врага, армия разлагается. И напомнил мне, что это я выдвинул военную доктрину, по которой армия без врага медленно, но верно деморализуется и распадается. Теперь даже дети не боятся Балунги, он не годится больше на роль врага, способного сплотить армию для отпора ему.
И маневры армии наскучили. Огуна упрямо твердил, что ей необходим настоящий враг. Трудно было против этого возражать, и я готов был признать правоту Огуны, но неожиданно случилось нечто, повергнувшее меня в трепет.
Как-то ночью, проверяя свой тайник, я не нашел там ни своего ржавого револьвера, ни бутылки. И тут же сообразил, что Огуна отыскал-таки врага, способного спасти его армию.
Врагом этим предстояло стать мне.
Не мешкая ни минуты, под покровом ночи я нагрузил мой флагманский корабль изрядным запасом провианта и оружия. И оттолкнул его от берега. Чересчур большой неосторожностью с моей стороны было бы дожидаться утра и искать похищенное.
Так что я плыву сейчас вниз по реке. Очень надеюсь, что удастся отыскать летчиков, собиравшихся поселиться пониже Тропика Козерога.
Варшава, 1980
Перевод Александра Бушкова
Марчин Вольский
АВТОРСКИЙ ВАРИАНТ
Девушка в джинсах вышла едва ли не на середину дороги.
“Симпатичная, — подумал Мартин, далеко объезжая ее. — И весьма!”
У нее была стройная фигура, волосы, отблескивавшие металлом, и смешное полудетское личико. В другой ситуации он обязательно остановил бы машину. Но не теперь. Сейчас он действовал строго по инструкции.
Лес кончился, точнее, появилась широкая поляна с заметным издали павильоном мотеля. Два здания, окруженные бором, полным сырости, птиц и жухнущих листьев. Напротив мотеля — низкое строеньице автомобильной мастерской, украшенное вывесками “Датсуна”, “Форда”, “Фольксвагена”. Мартин свернул туда. Вышел механик, рыжий крепыш с красным лицом довольного собой человека.
— Стряслось что-нибудь? — усмехнулся он, постукивая ботинком в низ кузова.
Мартин кивнул. Левый бок машины выглядел плачевно. Смятый бампер, покореженная дверь, разбитая фара, исковерканное крыло. Механик наверняка несказанно бы удивился, увидев, как час назад сам Волонтер методично уродовал свою машину, старательно направляя ее на бетонный столб.
— Это недолго? — спросил Мартин.
Рыжий развел было руками, но пара банкнотов улучшила его настроение.
— Завтра к полудню будет как новенький.
Клиент поморщился:
— Ну что ж… А что до того времени буду делать я? Похоже, до ближайшего города миль пятьдесят.
— Шестьдесят. Но вон там — мотель. Неплохой и в это время года почти пустой.
Волонтер вздохнул, отдал ему ключи и направился в сторону белой лестницы. Он шагал не спеша, как человек, вырванный из нормального ритма жизни. Его обогнала девушка в джинсах. Бедняжка, полмили ей пришлось топать пешком. Мартин улыбнулся. Девушка презрительно глянула на него и свернула в бар. Вообще-то он мог ее и подбросить… Мартин взял ключ от номера, но не торопился занести туда портфель.
— Пойду прогуляюсь, — сказал он женщине за стойкой, хотя та ни о чем его не спросила, удовольствовавшись тем, что вписал в книгу: “Мишель Верной из Монреаля”.
Озеро лежало метрах в четырехстах от мотеля. Шагая берегом вдоль указателей, Мартин дошел до свежесрубленной ольхи. Там, раздевшись, вошел в воду. Вода оказалась теплее, чем он предполагал. Лодку он отыскал без труда. Она стояла там, где и должна была находиться. Гребя без особой спешки, он переплыл на другую сторону, к берегу, окруженному чащобой, пристал у заброшенного, едва выступавшего над водой помоста. Оттуда заросшая травой дорожка привела его к старому домику лесника. Он огляделся. Никто за ним не следил.
— Прекрасно, вы пунктуальны, — сказал, глянув на часы, щуплый мужчина с коротко стриженными, лоснящимися волосами и усиками, напоминавшими прилепленный под носом клочок шерсти. На лесничего он не походил, хотя весь дом заполняли скрещенные двустволки, рога и охотничьи олеографии. Он еще раз оглядел прибывшего и спросил тише:
— Мартин Волонтер, разумеется?
— Я — Мишель Верной, пошел прогуляться и думал…
— Порядок, — усмехнулся темноволосый. — Я майор Омикрон из Специальной Группы… Но зачем я спрашиваю? Кто не знает в лицо мистера Волонтера? Еще в школе я зачитывался вашими книгами. Меня всегда интересовало, откуда вы все это берете? А “Третью планету” я знал наизусть. “Седой Глор одним прыжком достиг вакуумолета…”
