Словно в ответ на его мысли воин-сэмурай оглянулся и посмотрел на Марвина пустыми глазницами над железным, закрывающим половину лица щитком. Хотя нет, не на Марвина, а туда, где была нажата кнопка. В то место, откуда выкатились часы.
Марвин опустил взгляд и вжался спиной в стенку, ощущая сквозь футболку ледяной холод металла. «Не гляди», — шепнул ему какой-то внутренний голос, Марвин и не стал глядеть. Не дурак ведь.
В коридоре пронзительно, почти на грани слышимости завизжала Рипли. Но не от боли или испуга, не было в крике этих чувств; Марвин не удержался и посмотрел. Осторожно, прикрывая глаза ладонью, будто от яркого света. Не хватало еще, чтобы сэмурай вновь обратил на него внимание.
Воин не нашел того, кто его вызвал. А потому, как и надеялся Марвин, обрушил свой меч на Рипли… Точнее, хотел обрушить, однако Рипли ускользнула из-под клинка, нанеся воину-сэмураю ответный удар когтями: в коридоре затеялась нешуточная битва!
Марвин смотрел на бой — слишком быстрый, чтобы уловить какие-то детали, — и не верил своим глазам. Рипли не могла видеть призрака, не было у нее ни дара видящего, ни нужного браслета, однако дралась она так, словно воин-сэмурай был перед ней во плоти. А не в призрачном до невидимости состоянии.
Марвину доводилось слышать о бойцах таинственной организации нэндзу, умевших сражаться в полной темноте — ориентируясь только на звуки и движение воздуха, создаваемые противником. Но он всегда считал это умение обычной выдумкой, не более. Экзотическими враками, охотно тиражируемыми дешевыми книжками о похождениях спецагентов и археологов-кладоискателей. Однако то, что Марвин сейчас видел, не было ни враками, ни постановочным боем.
Узкий клинок с шелестом рассекал воздух, неутомимый и обманчиво невесомый; Рипли отражала выпады, ловко используя когти — не менее твердые и не менее острые, чем меч сэмурая. И при любой возможности нападала ответно, нанося самые неожиданные удары. Казалось, что к Рипли вернулись ее силы: Марвин нисколько не удивился бы, превратись она вдруг в горгулью. В неуязвимого боеформа, чтобы уничтожить невидимого врага.
Мало ли чего случается в стрессовых состояниях, когда организм работает на пределе. Желание смерти — одно, а инстинкт выживания — совсем другое.
Сражение начинало затягиваться, оба противника стоили друг друга. И хотя битва продолжалась столь же яростно, как и раньше, в прежнем скоростном темпе, Марвин ухитрился отвлечься от происходящего — он вспомнил о часах. Черт его знает почему: артефакт вроде бы уже сыграл свою роль, натравив призрачного сэмурая на Рипли. Но отчего-то Марвину казалось очень важным, чтобы колдовской механизм не пострадал.
Часов в коридоре не было, куда-то подевались. Не обращая внимания на опасность, Марвин выбрался из своего укрытия — все равно сэмураю и Рипли не до него, — на четвереньках подполз к стене и, осторожно высунув голову, осмотрел пол перед проломом. Увы, артефакта здесь тоже не оказалось.
— Вот черт, — забывшись, громко сказал он. И испуганно посмотрел на сражающихся.
Призрачный воин, оттеснивший Рипли почти к выходу из коридора, оглянулся. Внезапно потеряв интерес к сражению, он повернулся к девушке спиной и быстро зашагал к пролому: вложенный в сэмурая приказ оказался сильнее здравого смысла. Хотя какой может быть смысл у нежити, подчиняющейся только программе-инструкции!
Марвин не успел встать на ноги, чтобы опрометью рвануть назад, в спасительную кабину, когда Рипли в несколько прыжков догнала уходящего сэмурая. С хриплым выдохом она скрестила сабельные когти на шее призрака и одним сильным движением отстригла ему голову. Марвин невольно глянул на пол у ног воина, но ничего там не увидел: голова стражника исчезла еще в падении. Мало того, пропало и обезглавленное тело — тихо, по-будничному растворилось в воздухе, не оставив после себя даже легкой дымки.
— Ох, не могу больше! — произнесла Рипли в изнеможении и упала на пол.
Марвин со смешанным чувством смотрел на то, как меняются черты девушки, как исчезает угольно-черная чешуя и как втягиваются в руки сабельные когти. Словно наблюдал сжатую до минуты природную эволюцию из зверя в современного человека… В глубине души Марвин сочувствовал Рипли — духу обители, невыносимо уставшему от своего бессмертия и отчаявшемуся найти упокоение. Наверное, поэтому Марвину не нравилось то, что он собирался сделать. Но иначе поступить он не мог.
Марвин подошел к потерявшей сознание девушке и взял ее на руки. Легенькая Рипли — обнаженная, в синяках и частых порезах — весила не больше, чем положено подросткам ее возраста. Казалось невозможным, что это юное создание с едва наметившейся грудью могло становиться устрашающе громадным драконом. Или безжалостной горгульей. Или подвижным как ртуть воином-нэндзу.
Бережно неся духа обители, Марвин подошел к психокабине. Осторожно положив Рипли рядом с магическим устройством, он снял с себя футболку, расстелил ее на железном полу. А после, тяжело вздохнув, перенес девушку на импровизированную подстилку, нажал кнопку-грибок и отступил от кабины на пару шагов. На всякий случай, чтобы и самому не оказаться в роли пациента.
Внутреннюю часть кабины залило темно-фиолетовым светом, неярким, но странно обжигающим взгляд, заставляющим немедленно отвернуться. Марвин не стал противиться, нечего смотреть куда не надо; оставив психокабину за спиной, он вышел в коридор. К тому же надо было попробовать отыскать часы — Марвин очень надеялся, что хроносейвер все же не был растоптан во время сражения. Иначе бы он давно заметил разбросанные по полу останки, всякие колесики-пружинки, не говоря уже о приметном золотом корпусе.
Хроносейвер нашелся в зале собраний, неподалеку от входа в коридор. По-прежнему открытый, он загадочно поблескивал серебряным циферблатом в свете угасающей потолочной самосветки. Марвин подобрал часы, окинул зал грустным взглядом: где-то там, в уходящих из зала коридорах, лежали его друзья. Навсегда мертвые, без возможности воскрешения. Пусть и не самые лучшие на свете люди, как шеф, или Жанна, или отмороженный на всю голову аналитик Гибарян, — но все они по-любому не заслуживали подобной участи. А уж тем более не заслуживал ее Далий.
Марвин взвесил на ладони увесистый хроносейвер: он наконец-то сообразил, почему беспокоился о его сохранности. Как говорится, лучше позже, чем никогда.
— Что там говорил шеф про эту чертову хроновину? — негромко сказал Марвин, стараясь вспомнить лекцию негора. — Что-то вроде… э-э-э… про одноразовый переброс во времени без возврата к контрольной точке. Звучит заумно, но почему бы и нет? Хуже все равно не будет. — Он повернулся и, не оглядываясь, отправился назад, к кабинету шефа.
В кабинете ничего не изменилось, да и не могло измениться: шеф был не из тех, кто любит перемены. На стенах по-прежнему темнели маски цвета запекшейся крови, с развешанными между ними копьями; в дальних углах, как прежде, высились туземный горшок-барабан и статуя из черного дерева.
Массивный стол шефа тоже стоял на прежнем месте — с россыпью картонных папок по зеленой столешнице, все с грифом «совершенно секретно» — и непременной пепельницей на свободном пятачке сукна. Казалось, что негор только что вышел из своего кабинета и вот-вот вернется. Например, за забытой трубочкой или кисетом с табаком.
Марвин отодвинул кресло и уселся на рабочее место шефа. Небрежно смахнув папки со стола, он положил перед собой часы. Подумал и добавил к ним снятый с руки браслет, в нем теперь тоже не было необходимости.
Пошарив в ящиках стола, Марвин достал чистый лист бумаги и карандаш. Изредка поглядывая на золотой кругляш с откинутой крышкой, он начал вспоминать, сколько дней провел в обители. Хотя это было не принципиально, ведь достаточно было вернуться в прошлое всего за пару дней до его ухода в мир Фемаха, чтобы решить все вопросы. И чтобы не дать Рипли удрать в выдуманную реальность.
Память у Марвина была прекрасная, он вообще редко что-либо забывал. Разве что какие мелочи. Да и то лишь после крепкой выпивки.
Но Марвин нарочно оттягивал момент, когда придется взяться за хроносейвер. Потому что прекрасно понимал, что ни черта он в этом механизме не разберется, что все его попытки наладить устройство или сломают хроносейвер, или убьют его самого. Или сделают еще что-то более худшее, хотя что может быть хуже смерти? Марвин и сам уже три раза умирал, опыт есть.
Однако оттягивать больше было нельзя — все дни оказались подсчитаны, ко многим из них даже написаны комментарии. Исписанный с двух сторон лист заканчивался жирно нарисованным числом «тринадцать». Именно столько дней и провел Марвин в «Обители черного дракона». Ну, плюс-минус полдня или что-то в этом роде, не мог же он запомнить все поминутно.
