Михаил Успенский - Белый хрен в конопляном поле

… — Да-а, — сказал горбун, выслушав рассказ сына шорника. — Чудна и удивительна посконская держава! Я, например, другой такой страны не знаю. А ты, Стремглав Обухсон, любишь ли свою землю?

— Люблю: иной-то ведь не видал! — признался Стремглав и потупился.

Но чем дальше они ехали, тем более мучили его стыд и обида за все, что попадалось на пути: за плохие дороги, за покосившиеся избы, за скудную пищу, за жадных и трусливых боляр, за коварных хворян, за продажных дружинников и дозорных, за похабные песни, за пьяные речи. Как назло, ничего хорошего по дороге не встречалось, словно попряталось оно, это хорошее, в болота зыбучие от греха подальше… А ведь, кажется, было же, было!

«Почему я стыжусь-то? — думал сын шорника. — Ведь я здесь ни за что не отвечаю!» А на последнем в Посконии ночлеге окрестные мужики проводили их печальной песней:

Конец у песни был, впрочем, неожиданный:

Как-то на привале Стремглав спросил у Ирони:

— Слушай, отчего это все время я развожу костер? Ты что, особенный? Так не по-товарищески! А еще я вижу, ты всегда садишься спиной к пламени: в лесу ли, в избе ли. Я слыхал, что у варягов разные зароки бывают: не пить молока, не ездить верхом в такой-то день, не мыться, пока дятел не простучит. У тебя тоже такой зарок?

Ироня ответил не сразу, долго думал, после вздохнул.

— Сперва боялся я, что выдадут меня люди ярла Пистона, а теперь понимаю: не выдали бы. Да и ушли мы дальше… или далеко? Ты учи меня посконскому, учи, а то я его очень задумал…

— Забыл, — подсказал Стремглав.

— Забыл! — обрадовался горбун. — Правильно, забыл!

— Забыть можно лишь то, что раньше знал, сказал Стремглав.

— Я знал, — вздохнул Ироня. — Я не варяг и никогда им не был.

— Кто же ты? Морквин или индулиец?

— Я — как ты. Поскончик, посконец…

— Посконич! — обрадовался Стремглав. — Так вот ты кто! Ну и зря молчал! Разве этого нужно стыдиться?

— Рабу всего нужно стыдиться, потому что он не свободный человек…

— Так ты, выходит, раб? — удивился сын шорника.

— А тогда бы ты мной гнусился? — спросил горбун.

— Гнушался, — поправил Стремглав. — Да никогда. Мы же товарищи. … Детства своего Ироня почти не помнил. Вспоминалась ему изба — высокая, в два яруса, с крытыми дворовыми пристройками. Вспоминалась мать — она была всех красивее. А отец был сильнее всех других рыбаков. Он один мог выкатить ладью на берег.

Потом пришли варяги. Не морем, откуда их всегда ждали, — из леса. Когда все мужчины были на промысле.

Дом сожгли. Стариков и старух зарубили. Всех остальных увели с собой в лес. Долго шли, пока не вышли к варяжским ладьям. Там Ироню разлучили с мамой. Мама плакала.

Потом долго плыли и чуть не утонули в шторм. Вторая ладья утонула. На ней была мама.

Хозяина Ирони звали Фальстарт Торопливые Ноги. Он был рыжий и пузатый. Дом у него был еще больше отцовского, потому что у Фальстарта было много сыновей и дочерей, братьев и сестер, слуг и рабов. Все жили в одном доме, и потому в нем было трудно дышать.

Сначала Ироня рос как все дети. Хозяин не отличал его от своих сыновей. Они играли вместе…

Варяжский мяч для игры очень тяжелый. Он сделан из тюленьей шкуры и набит песком. Поэтому играть им следует осторожно.

Однажды старший сын Фальстарта, которого звали Бренд Торговая Марка, нарочно изо всех сил метнул мяч прямо в грудь маленькому Ироне. Ироня упал и ударился спиной о камень так, что перестал себя понимать. Сыновья хозяина захохотали и ушли. Ироня лежал на камнях до ночи.

Подобрал его старый раб, тоже когда-то вывезенный из Посконии. Раба все звали не по имени, а просто Костлявый.

Ироня знал: когда кто-нибудь в доме заболеет, к нему зовут старую Гунду, укрывают мехами и поят настоями. И очень удивился, что с ним не поступили так же.

Костлявый объяснил ему, что лечат лишь свободных людей, ярлов и конунгов, а раб должен выживать сам.

Ироня выжил, но спереди и сзади у него выросли горбы, а голова втянулась в плечи.

Над ним стали смеяться, потому что у варягов считается очень смешным, когда у человека два горба.

Когда Ироня выжил, он стал исполнять всякую работу наравне с другими, потому что раб, даже со смешными горбами, все равно остается рабом.

Когда к Фальстарту приезжали гости, всегда устраивался пир. Тогда Ироню освобождали от работы и велели плясать перед гостями, потому что у варягов считается очень смешным, когда у человека два горба.

Когда танцы всем надоели, его даже научили обращаться с мечом — ведь когда на мечах дерется горбатый с нормальным человеком, это же очень смешно у варягов.

Потом Ироню стали брать с собой в море в другие земли, в том числе и в Посконию. Его показывали иноземным людям, чтобы те тоже посмеялись. Но не во всех землях человек с двумя горбами считается смешным. Тогда его били.

В этих поездках Ироня узнал много языков и наречий. Он понял: когда выучишь один язык, остальные учатся очень быстро.

Он видел города из белого камня и красного кирпича, людей с черными лицами, зверей, похожих на людей, и людей, похожих на зверей. Он видел говорящих птиц. Однажды он даже видел Великого Морского Змея, только мертвого.

Он помогал хозяину в торговле, потому что знал уже языки и умел считать зарубки и даже кривые сарацинские знаки. Но он все равно оставался рабом, и сыновья Фальстарта заставляли его плясать перед своими девушками, потому что когда девушки смеются, они легче соглашаются на любовь.

Несколько раз он пытался бежать в разных портах, но его всегда возвращали Фальстарту Торопливые Ноги, потому что нелегко горбатому скрыться среди нормальных людей. Всякий раз хозяин бил его, но не до смерти.

Когда Ироня стал взрослым, Костлявый показал ему, как пишутся Красные Руны, но попросил применить их, только когда сам он закроет глаза навсегда.

С тех пор Ироня стал терпеливо ждать этого дня и не пытался его приблизить, потому что нехорошо убивать человека, который спас тебе жизнь.

Этот день приблизил сам Фальстарт Торопливые Ноги, когда Костлявый, прислуживая на пиру, по неловкости облил ему колени пивом. Хозяин ударил раба кружкой по голове так, что тот упал замертво.

Рабам не устраивают погребальных костров, потому что это не люди, а падаль. Их и выбрасывают подальше от дома, как падаль.

Хозяин велел Ироне оттащить старика к береговой круче и сбросить вниз, чтобы его утащил прилив.

Ироня взвалил Костлявого на горбы, но унес недалеко — всего лишь за порог. Потом обошел вокруг дома и на каждой стене вырезал Красную Руну, чтобы из дома никто не мог выйти. Он разрезал руку и втер в каждую Руну кровь, чтобы Руна стала Красной. Красные Руны могущественны, но на всякий случай он подпер дверь бревном.

Трут и тюлений жир он заготовил давно и прятал в тайном месте. А бревна старого дома за много лет высохли как следует.

И пламя пошло по стенам, и дым проник внутрь, и люди закричали, а Ироня засмеялся, потому что внутри остались и Фальстарт Торопливые Ноги, и сын его Бренд Торговая Марка, и другие сыновья, и дочери, и внуки, и невестки, и зятья, и слуги, и рабы, потому что очень смешно, когда живьем горят варяги, которые сами так любили посмеяться.

Тело старика Костлявого тоже сгорело под упавшей балкой, и это было погребение, достойное великого героя. А остальных рабов ему не было жалко, потому что не стоит жалеть людей, которые даже не пытаются переменить судьбу.

Он хохотал, и все не мог остановиться, и начал задыхаться. Тогда он отвернулся от пламени, и смех сразу стих. Но стоило только ему вновь взглянуть на пожарище, и неудержимый хохот сотрясал тело.

Тогда Ироня взял мешок с припасами и побежал, потому что у Фальстарта оставалось еще много родственников по всей Варягии, и они захотели бы отомстить. Ведь раба на тинге не судят и к судебному поединку не приговаривают, а вешают, как собаку.