— О, не бойся бледноликая госпожа, — прокаркал он со своим ужасным акцентом, — этот яростный зверь не тронет тебя. Я прослежу.
Помпезный вид заклинательных жезлов не особенно убедил её в собственной безопасности. Что же касается зверя, то он не особенно заинтересовал. Кочевые цвыги для создания антуража и заманивания зрителей кого с тобой только не таскали: и искалеченных с рождения уродцев, и трюкачей, и дрессированных зверей, и прирученную нечисть. С нечистью даже было проще, потому, что она ввиду своих гастрономических предпочтений к людям охотнее тянулась, чем обычное дикое зверьё. А вот отловить, скажем, медведя и приручить его к фокусам было не так то просто. Тут талант нужен был притом не у дрессировщика, а у мохнатого артиста, с чем часто наблюдался дефицит. Вот в этих‑то случаях повелительные жезлы и шли в ход, частично подавляя волю, частично причиняя физическую боль, а при правильном замахе ещё и прилично калеча подопечных. Лично для Танки это псевдо чародейское безобразие страха не внушало. Намётанным глазом она обшарила пространство и ловко вытащила из фальшь — ножки стола припрятанную неказистую металлическую палку.
— Вот теперь мне как‑то сразу же спокойнее стало, — нагло улыбнулась духовник, поглаживая затёртый сормайтовый жезл с крепкой серебряной примесью.
На душе действительно стало спокойнее: если они держат приличные, хоть и более травмоопасные повелительные жезлы, то, по крайней мере, не совершенные идиоты и за опасным зверьём действительно следят. Пользоваться этими жезлами девушка не умела, хоть и училась на факультете нежитеводства, не знала потайных рун давления и правил постановки, но чувствовала себя увереннее. Хозяин жезла её радости не разделял, но и набрасываться с целью изъятия не спешил, чтобы не терять марку перед загостившимися, ко всеобщей, радости купцами.
— Глянь, как он тебе? — одёрнула подругу Эл, с детской непосредственностью рассматривая зверя. — Никогда так близко их не видела!
Только теперь Яританна перевела взгляд на своего предположительного обидчика. Из клетки вытянув длинную полуголую шею, печально хлопал глазами грифон. Этакому повороту событий следовало бы удивиться, поскольку грифоны в этой местности были крайней редкостью, точнее не жили вообще, побираясь по зверинцам и частным коллекциям. Гордые сильные и свободные существа, зависшие в эволюционной нише между зверем и нечестью, они негусто населяли высокие скалистые горы, летая в потоках солнечного света и активно укорачивая козье поселение. По причине не естественного зарождения вида грифоны реагировали на часть амулетов и металлов, как банальная нечисть, но были всё‑таки не столь зависимы от энергетических потоков и значительно более живучи. Этот экземпляр показался Танке скорее доживающим. Худой, шерсть блёклая, словно присыпанная пылью, перья торчат в разные стороны, на шее вообще повылезли от старости, клюв стёртый, глаза мутные и удивительно грустные. Чаронит словила себя на мысли, что судорожно сжимает жезл, желая одним ударом прекратить жалкое существование бедолаги, спёртого, скорее всего, из какого‑нибудь бедного зверинца или протащенного через границу контрабандой.
— Не смотрите в глаза зверю, — продолжал страшным голосом хозяин доходяги, пытаясь нагнать страху и под шумок за защиту склянчить какую монету. — Он чует человеческий страх и силой своей может вытянуть из жертвы душу — у-у.
— А нам фиолетово, — Алеандр беззлобно шлёпнула мужика по шаловливой ручке, что уже лезла к сумке, — у нас Танка тенегляд!
Цвыг вмиг изменился в лице и как‑то совсем недобро взвыл на своём наречии.
* * *
— ВОН!!!!
От визга мелко задребезжал хрустальный графин и едва не слетел со стеллажа. Успев вовремя перехватить хрупкое наследие прошлого века, Раника загородилась им, как щитом, и втянула голову в плечи. Сегодня Мегера была особенно крута. Она всегда могла производить впечатление на окружающих, вот только впечатление в этот раз было каким‑то двояким.
— Ты всё ещё здесь!?! — визг почти перешёл на ультразвук, превосходя по вредоносности даже вопли баньши.
— Господин секретарь передал… — невнятно пробормотала девушка, глазами ища более безопасное место в кабинете, потому что графином от летящих в тебя светляков особо не отобьёшься.
— ВОООН!!!
Раника успела только пискнуть, как в стоящий рядом комод вонзилась молния. Наставница никогда не отличалась выдающейся меткостью, поэтому уклоняться от её атак всегда было более рискованно. От визга лицо женщины неприятно покраснело, покрывшись неровными буроватыми пятнами, а на худой шее проступили жгуты жил, натягивая задубевшую после многочисленных операций кожу. Яркие губы с полустёртой помадой вытянулись в неприятные нити, а восхитительная утренняя укладка, занявшая, по меньшей мере, не меньше часа, скосилась на правый бок и уже успела выпустить часть шпилек, как ёж иголки. И лишь глаза привычно сверкали, один подведён синим, другой почему‑то зелёным. Да — а, напряжение последних дней не могло не сказаться на безукоризненном образе Великолепной Иринмы.
Девушка привычно сжалась и быстро прошмыгнула за дверь, успев оставить на столике записку с распоряжениями от секретаря, ведь сам Глава не удосуживал себя обращением внимания на каких‑то штабных крыс. Графин, правду, она поставить так и не успела, но возвращаться в кабинет Мымры не рисковала.
Мымра — было самой ёмкой и красочной из цензурных характеристик Госпожи Травницы, которые приходили Ранике на ум. Не то чтобы ученица ненавидела свою наставницу, просто отношения их как‑то не заладились. Сперва, подобно всем юным и романтичным травницам, Риника пребывала в восторге от Бесподобной Иринмы, искренне и самозабвенно восхищаясь её профессиональными и человеческими качествами. Да и разве можно было не поддаться обаянию такой простой и широкой натуры, не тянуться к этому яркому и жизнерадостному источнику постоянного веселья и энергии, что щедро одаривал вниманием и задором всех вокруг. Сколько же было радости, когда родители уговорили Госпожу Травницу взять её, тогда ещё совсем мелкую и затюканную воспитанницу Замка, в личные ученицы. Раника, даже не задумываясь, бросила учёбу, чтобы помогать обожаемой наставнице. И тут фонтан иссяк, изредка вскользь обдавая слабой струёй какого‑то искусственного веселья и снисходительной жалости, со стороны весьма напоминающими искреннюю заботу добросердечной меценатки. Ведь можно было терпеть, смириться и думать о знаниях, только годы шли и маленькая неуклюжая девочка на побегушках превращалась в вполне себе очаровательную молодую девушку. И чем больше расцветала скромная красота маленькой травницы, тем напряжённее становились отношения между ученицей и наставницей. Что уж поделать, не терпела Иринма конкуренции, тем более от молодой и свежей наперсницы. Тут, казалось, самое время разгореться привычному сказочному сюжету про несчастную сиротку и злобную мачеху, люто завидующую красоте невинной затюканной малютки. Только малютка эта росла в ореоле поклонения своему детскому кумиру и с полной самоотдачей копировала у наставницы всё, начиная с манеры одеваться, заканчивая стервозным характером. Так что не стоило удивляться, что наставница и ученица вполне стоили друг друга и были взаимно искренни в своём презрении.
— Мымра, — прошипела девушка, ставя на подоконник в коридоре реквизированный антиквариат, — старая.
Как ни крути, а наставницу Раника всё‑таки боялась, хоть и ужасно злилась на себя и неё за этот страх. В молодом, энергичном теле злость бурлила и била ключом, прорывая оболочку вбитой культурой благопристойности и чинопочитания. Вот и сейчас стройная черноволосая фурия летела по лестнице, не расшвыривая искры, только потому, что принадлежала стихии земли. Попадающиеся на её пути слуги и собратья по оружию испуганно и удивлённо жались к стенке и провожали полным недоумения взглядом. Хоть весь штаб и был в курсе странных взаимоотношений Госпожи Травницы с личной ученицей, в таком состоянии маленькую, но подающую большие надежды стерву видеть доводилось не часто.
— Вот, значит, как да? — шипела себе под нос Раника, перепрыгивая через две ступеньки и просто мечтая кого‑нибудь сбить по дороге, чтобы попрыгать острыми каблучками по распростёртому на полу телу. В свои шестнадцать такое поведение она считала вполне простительным.
— Ранка, куда прёшься! — едва успел отскочить в сторону какой‑то мужик с исполосованной шрамами рожей.
— Отвали, урод!
Схожесть его голоса с её ненаглядным Сигурдом, которого юная травница так активно обихаживала и пичкала приворотными зельями, Раника предпочла проигнорировать. Теперь перед ней представала идея куда более грандиозная и значимая, чем внимание даже самого популярного балагура в их штабе.
