Только семеро могут справиться со сгустком. Так уж заведено изначально, а почему — знают, наверное, лишь коллеги. А может, и они не знают. Коллеги, при всём их могуществе, подчас бывают такими глупыми. Они знают кусочек правды, но думают, будто знают всё. Хотя, по правде говоря, им достался кусочек побольше и пожирнее, чем дозорным котам. Потому что они — люди. Тоже Иные, но — всё-таки люди.
Арамис коротко мявкнул — и звук железным шаром прокатился по гулким пространствам подвала, давя всё вокруг. Дозорные тотчас обступили сгусток кругом, стараясь, однако, держаться на расстоянии. Порядок давным-давно отработан — нырнули в себя, отыскали в глубинах тёплую искорку, выволокли её во внешний мир. Семь невидимых обычному глазу огоньков заплясали вокруг сгустка. Огоньки перемигивались, заряжаясь друг от друга Силой и Светом. У Арамиса был голубой, у Рыжего — зелёный, Перс предпочитал работать с оттенками алого… А все вместе давали радугу. Жаль обычных котов — мир для них серый, красок они не видят. Иное дело — дозорный…
А огоньки разгорались, превращаясь уже не в огоньки, а в самые настоящие огненные языки. К счастью, этим пламенем не обожжёшься, оно особое. Коллеги называют его Настоящим.
Сгусток дёрнулся, почуяв опасный жар, и испустил злобную волну. Поодиночке они бы, наверное, испугались, улепетнули бы наверх, в безлунную ночь, но сейчас уже не было семи котов — был Дозор, боевая единица. И они держали свои огни, подпитывая их глубинным теплом, пока, наконец, огненные языки не соединились, не слились в радужное кольцо. А потом уж все пошло как обычно — кольцо завертелось вокруг сгустка, летели повсюду искры, мелькали цвета, незаметно перетекая один в другой. И вот уже нет никакой радуги, а только ослепительно белое сияние обволакивает тёмную кляксу, и сгусток уменьшается, тает, расплывается грязным пятном — но и пятно исчезает под взмахами белого ластика.
И когда, наконец, сгустка не стало, они обессилено повалились на пол. Белое кольцо растаяло в воздухе, снова сгустилась в подвале тьма, но это была уже самая обыкновенная земная тьма.
И вернулись звуки — запищали голодные комары, прошмыгнула испуганной тенью мелкая крыска — обычная, на неё и отвлекаться не стали. Слишком много сил ушло. А впереди ещё целая ночь. И ладно бы только сгустки, но ведь и Синего Мастера искать надо. А тот будет пострашнее. Его радугой не возьмёшь.
— Ну что, дозорные, — пересилив себя, поднялся Арамис, — хватит разлёживаться. Служба зовёт.
3
Домой он вернулся уже утром, когда солнце хоть и не вылезло ещё из-за крыш, но в воздухе разлилось уже розово-золотистое сияние, и ломкие тени потеряли свою ночную глубину. И ни намёка на предстоящую дневную жару — только слабые прикосновения ветерка. Точно гладит по шёрстке. Приятно.
Хорошо Рыжему — сигай себе в открытую форточку, и все дела. А у Арамиса квартира на пятом этаже, и дверь, конечно, никто для него не станет держать открытой. Дверь заперта на три замка, два внутренних засова и ещё на цепочку.
Антонина Ивановна, тёща хозяина, опасается воров. Страхи её совершенно беспочвенны — никакой вор не полезет в квартиру, где живет дозорный, просто почувствует: сюда не надо. А если по дури всё же сунется — сильно об этом пожалеет. Но ведь глупой тёще Антонине это не объяснишь — разговаривать не умеет. Ну, то есть болтает по-человечески, но это же не правильная речь, не мысль-в-мысль. Из людей так только коллеги умеют. Но их слишком мало…
Вчера ему ещё повезло — сумел выскользнуть из квартиры, когда Лена, жена хозяина, выносила мусор. Обычно-то его от двери гоняют, но тут отвлеклись. По правде говоря, он слегка им помог… хотя такое и не одобрялось Уставом. Дозорный не имеет права пользоваться своей Силой в личных целях. Ладно, здесь, можно считать, была производственная необходимость.
Однако сейчас надо же как-то в квартиру войти. И проголодался он за ночь, сил истратил немерено. И спать хочется, причём не на грязных ступенях, по которым вот уже скоро хлынут на работу жильцы, а на своём синем коврике. Если бы не Устав… три прыжка в Полутьме, и вынырнуть в обычный мир. Или, допустим, лужа… в которой что-нибудь да отражается. Такая лужа вполне может считаться зеркалом, а значит, входишь в неё, а выскакиваешь уже из зеркала в трюмо… В конце концов, можно взглядом надавить на белую кнопку звонка… Но ты же дозорный, а значит, нельзя. Будь как все коты… будь счастливым.
Арамис уселся под дверью и затянул нудную песнь. Вскоре, не прошло и четверти часа, его услышали. Зашаркали недовольные шлёпанцы, лязгнули засовы. Антонина Ивановна впустила его молча, не рискнула криками разбудить домочадцев. Арамис знал, что это лишь отсрочка и расплата его не минует. Но сейчас он хотел одного — добраться до коврика и миски, в которой со вчерашнего дня что-то же да осталось…
— Нет, вы как хотите, а моё терпение кончилось! — Антонина Ивановна никогда не орала, она шипела по-гадючьи, и на хозяина с женой это действовало безотказно.
Арамис вздрогнул и проснулся окончательно. Лучше бы он этого не делал — там, во сне, было тепло и безопасно. А наяву… Семья напоминала кастрюлю с молоком, которое вот-вот закипит и полезет вверх, заливая конфорки.
Хозяин, толстый и потный, сидел за кухонным столом и тоскливо изучал розовые обои. На столе было чисто, вся грязная посуда перекочевала в мойку. Значит, они уже успели позавтракать. Жена хозяина, Леночка, стояла возле раковины и страдальчески взирала на мать. А та, сидя на кожаном диванчике, загибала пальцы, излагая свои резоны.
— …во-вторых, мы завтра едем на дачу, и брать с собой это чудовище нельзя. Надеюсь, это понятно? В лучшем случае сбежит, а в худшем… Вы помните, как в позапрошлом году этот, с позволения сказать, котик чуть не искалечил собаку Николаевых? Только чудом они не подали в суд. Вы хоть представляете, сколько стоит ихняя шавка?
Арамис помнил. Наглого соседского питбуля пришлось поучить, невзирая ни на княжескую родословную, ни на медали. Но что было делать? Страдал весь двор. Причём не только кошки.
— В-третьих, я миллион раз уже говорила, что он опасен для Бореньки…
— Так ведь наоборот, — решился издать звук хозяин, — он же как-то снимает его астму… электричество там какое, я уж не знаю.
— Это предрассудки! — в тёщином голосе послышался металл. — Любой врач вас высмеет, Гоша! А вот микробов занесёт сколько угодно, он же то и дело из квартиры удирает, носится по всяким помойкам, это же переносчик заразы. И я не собираюсь молча ждать, когда мой внук подхватит стригущий лишай, или дизентерийную палочку, или бешенство…
Из Борькиной комнаты доносились развесёлые звуки — малыш смотрел кассету с мультиками, не подозревая, что ему грозит.
Арамис подавил в себе недостойное желание разодрать Антонине Ивановне язык. Просто выгнул спину и взглянул на неё снизу вверх.
И вздрогнул. Что-то было явно не так. Подобные разговоры тёща заводила нередко, но сейчас дрожали в воздухе стеклянные нити тревоги. Что-то чужое, холодное растекалось по комнате. Арамис на всякий случай воспользовался нижним зрением — и всё стало тоскливо и безнадёжно.
Огромный иссиня-черный сгусток присосался к Антонине Ивановне. Видимо, совсем недавно, потому что канал, соединяющий его с тёщиным сердцем, был тонок, как ножка гриба-поганки. И будь здесь, в кухне, Дозор — порвали бы за четверть часа, развеяли бы как пыль. Но в одиночку такое никому не под силу, радугу вызывают лишь дозорной семёркой. И жгучие чёрные нити беспрепятственно опутывали мысли Антонины Ивановны, разъедали её человеческую суть.
Оставалось одно — немедленно бежать отсюда, разыскивать дозорных, тащить сюда… В возбуждении он даже не подумал, пустят ли хозяева к себе в квартиру целую стаю подозрительных котов. Эх, коллег бы сюда! Но коллеги всегда появляются сами, когда им это нужно. А вот попробуй отыщи их, если нужно тебе!
Арамис пружинисто вскочил… Вернее, попытался вскочить. Тут же безумная, невозможная боль скрутила его задние лапы, сдавила их смертным холодом — и он тяжело шлёпнулся на пол. Судорожно заскрёб когтями по линолеуму, но почти не сдвинулся с места.
— Эге! — хозяин озадаченно вылез из-за стола. — А с нашим котиком, похоже, не всё в порядке.
— Старый он, — заметила хозяйка, наклоняясь к распластавшемуся Арамису. — Старенький… Только у нас шесть лет, а сколько до нас неизвестно где жил… Слушай, а ведь это, похоже, паралич…
И Арамису показалось, будто присосавшийся к Антонине Ивановне сгусток злорадно ему ухмыльнулся. Хотя чем ему было ухмыляться? Ни рта, ни глаз — только жадная пустота.
4
И конечно, угодили в пробку. Старенькая «шестёрка» хозяина обиженно фыркнула и, вздрогнув, приросла к асфальту. Впереди толпилось стадо машин, таких же вонючих, раскалённых, злых. И сзади тоже подкатывали. Арамис вертел головой туда-сюда. Спасибо хоть шея ещё не отказала.
