Саша представила себе картину, как бесноваться начинают собаки, едва собравшись в неприкаянную ватагу, и содрогнулась. Ей как-то доводилось проходить сквозь такую свору, постоянно околачивающуюся на улице Бумажников, что по дороге к Гутуевскому мосту, но тогда было очень некогда, поэтому даже не обратила внимания на валяющуюся где ни попадя облезлую банду.
— Вот, если бы научиться временами не думать о возможных последствиях, пренебрегать ими так непреклонно, что даже не контролировать себя! Сам никого не провоцируешь даже мысленно, никто тебя и не видит. Человек-невидимка. Бывало, идешь мимо дома, а на нем сосульки. Ну и пусть себе висят, голова другим занята. А попался человек, мельком посмотрел наверх и подумал: какие гады в коммунальном хозяйстве работают, эдакие ледяные сталактиты не сбивают, угрозу создают. Подумал — и забыл, пошел дальше, а сосулька, самая жирная и острая, только того и ждет. Десантировалась — и по нежному человеческому телу пребольно бьет, иногда даже со смертельным исходом. Чтоб знал! — продолжал разглагольствовать Шурик, поблескивая стеклами очков.
— Шурик, бред какой-то: сосульки, ЖКХ, — сказала Саша.
— Конечно, бред, — живо согласился тот. — Точнее — шутка, в которой, как известно, есть только доля шутки. Я вот лично учусь некоторых людей в упор не замечать, игнорировать полностью, будто их и нету.
— Ну, тебе легко: очки снял — и никого не видишь, — не совсем тактично заметила Саша и, чтоб скрыть неловкость, похлопала коллегу по плечу и как можно добродушнее улыбнулась.
Шурик нисколько не обиделся, поправил свои окуляры и улыбнулся в ответ.
— Понимаю твою долю здорового недоверия. Чтобы стать таким невидимым, надо уметь полностью не думать о том, что ты созерцаешь, даже на подсознательном уровне. Поди, попробуй! Как в народной самурайской байке: приказ всем думать о чем угодно, только не о большой белой обезьяне. Ну, ладно, пошли, что ли смотреть на артефакты.
Хранилище поразило Сашу своим расположением. Оно не начиналось сразу за дверью в офис, так сказать, «Дуги», нужно было еще достаточно долго идти по кирпичному коридору, имеющему очевидный уклон. «Эдак и до Невы добраться можно», — подумалось ей. И это оказалось правдой.
Само хранилище, квадратная пятнадцатиметровая комната, располагалось под рекой. Однако, несмотря на близость воды, никакой сырости, затхлого воздуха, или каких-либо иных спутников замкнутых помещений вблизи воды не наблюдалось. Воздух был свеж и даже прохладен.
— Построили сразу после новоселья Петра Первого в Санкт Петербург, каким образом — даже не спрашивай. Такая же тайна, как и способ постройки пирамид. Есть это хранилище — и все тут. Ни протечек воды, ни ремонтов, ни явной приточной, или вытяжной вентиляции, ни крыс и тараканов с мокрицами. Никакие сигналы не проходят, как в бункере. Только некие предметы, представляющие ценность, определенную Аполлинарием здесь хранятся. Дежурим по месяцу. Если бы не книги — с ума от тоски можно было бы сойти. Зрение не портится, свет здесь есть, как видишь. Источник можешь не искать: ни ламп, ни зеркал, ни каких-нибудь светлячков или гнилушек. Думаю, сам воздух просто светится, как наионизированный. Да и дышится здесь легко, будто на вершине горы, где озон смешивается с кислородом. Я не про всякие «тысячники» говорю, сама понимаешь. Про гору Арарат, про Нево, Таурус и еще некоторые. Требование такое: нельзя оставлять хранилище без людского присутствия более суток. Выйти — пожалуйста. Туалет — в офисе, душ там же. Еще имеется диван со свежим постельным бельем. Можно при желании и велотренажер покрутить. Но целый месяц быть здесь, хоть и не взаперти — это, поверь мне, напрягает. Начинаешь понимать моряков и подводников. А также космонавтов и заключенных из «одиночек». Но, что поделаешь — работа. Ладно, хоть не всех привлекают. Принцип наличия семьи, а особенно — детей, учитывается, как основополагающий.
— Спасибо, Шурик, успокоил, — сделала легкий поклон Саша.
Древние раритеты располагались в хранилище, словно выставленные искусным дизайнером интерьеров. Каждая вещь казалась на своем месте: берестяные грамоты, деревянные сундуки и шкатулки, равносторонний крест со скругленными, словно помещенными в круг, перекладинами, шапки, иконы, конечно же, отсыпанная в стеклянный бак земля, камень с отпечатком копыта, оружие, картины и книги.
— Я о многом не знаю пока, бирок, как видишь не предусмотрено, но все эти вещи хранятся здесь не просто так, — сказал Шурик. — Вот про эту землю, что в кастрюле, могу рассказать. Лет тридцать назад на восточном берегу Онежского озера что-то случилось. Рядом — поселок Шала с преимущественно пьющим и озабоченным уркаганскими настроениями населением. Что-то смачно врезалось в лед у самого берега, распугав семейство лосей и настроив на инвестигейторский лад работягу-рыбака, блаженно пьянствующего в избушке поблизости. Он, собрав зеленые шарики по краю затянувшейся полыньи, размером с крупную охотничью дробь, самым естественным образом помер, правда, успев исповедоваться леснику. Потом таким же естественным образом помер участковый, которому исповедался лесник. Участковый перед своей кончиной недолго, минут тридцать, бил лесника, пытая об убийстве работяги-рыбака и еще десяти местных жителей, в течении последних полутора лет перешедших в мир иной. Кто с топором в теле, кто с головой в озере, кто с колото-резаной раной в животе. Следствие производить было затруднительно, а тут — лесник. Да еще почти мумифицированный труп человека, бывшего всего пару дней назад живым и в стельку пьяным. Лесник, конечно, покаялся и объяснил, что рядом с естественно умершим человеком, похожим на мумию, были в банке из-под зеленого же горошка зеленые круглые камешки, видом — дробь охотничья, номер такой-то. «Изумруды, сука!» — вслух обрадовался участковый, прочитавший к этому времени уже «Копи Царя Соломона» Райдера Хаггарда. Поскакал на лыжах, горя энтузиазмом, в избушку мертвого работяги-рыбака, констатировал смерть последнего от действий несчастного лесника и приволок богатство в банке из-под зеленого горошка в участок. Налюбоваться зелеными камешками он не мог, ни разу в жизни не видя даже по телевизору изумруды, как таковые. Любовался, любовался, да и помер естественной смертью. Лесник, будучи в камере, очень разволновался, высадил фанерную дверь и увидел участкового, застывшего под столом в мумифицированном виде с блаженной улыбкой на сухих губах. Где-то рядом покоились в банке из-под зеленого горошка «изумруды». Лесник загоревал, но признался по телефону в разговоре с райцентром Пудожем о причастности к гибели участкового, пошел домой и повесился. Повеситься удалось не до смерти, только голосовые связки повредил, поэтому приехавшие из райцентра Пудожа оперативники, оперативно избили его и повезли в центр, дабы расколоть и посадить. Расколоть-то они его смогли быстро, а вот посадить решили головные менты, из столицы Карелии. Пока везли в Петрозаводск через все озеро по льду, померли еще два сотрудника: они делали опись в участке покойного участкового. При них нашли потом банку из-под зеленого горошка с зеленой дробью, и три бутылки водки, причем, две подозрительно пустые. Милиционеры получили памятные медали «60 лет органам» (посмертно), и с почетом похоронились в петрозаводском кладбище. Но начальствующий народ, убеленный сединами и отягощенный полными погонами, взволновался и задумался. Таинственная зеленая дробь изъялась, изъялся также зеленый лед и даже донные отложения в месте, где случилось столкновение неизвестного объекта с затвердевшей Онегой и грунтом. Тайна, по большому счету нас не интересует: НЛО или ультрамодный истребитель потенциального противника. Нас взволновало другое. В радиусе десяти метров на берегу там до сих пор ничего не растет, что достаточно подозрительно. Лишь на одном маленьком участке суши при внимательном осмотре можно было обнаружить подобие пробивающейся травки, настолько редкой, что увидеть можно только при осмотре сверху. Что и было проделано нами. Так вот, по конфигурации эта травка напоминает след двух босых ног, но никаких последствий воздействия человека самый тщательный микроанализ не дал: ни микрочастиц кожи, ни микрокапель пота, ни микровмятин в почве. Будто проекция ступней человека, висящего над землей. Земля — самая обыкновенная, нисколько не подвергшаяся жесточайшему воздействию то ли губительного излучения, то ли ядовитейшего из ядов. Настолько обыкновенная, что при ряде «теологических» тестов оказывалась сродни с так называемой «Святой землей». Вот поэтому — этой земле самое место в нашем Хранилище. Как и многим другим предметам, имеющим столь же замечательные характеристики.
Саша задумалась, оглядывая экспонаты. Особой системы в хранении некоторых заурядных и не самых старинных предметов она не замечала. Если это и коллекция, то ее объединяла невидимая простому глазу характеристика.
