«Предъявители сего кандидаты прав Хако и Моту отправляются по распоряжению императорского правительства в Европу изучать государственную службу во всех ее многообразных отраслях и между прочим службу почтовую, недостаточно еще совершенную в Японии, для которой в этом отношении лучшим образцом может служить прекрасно организованная почтовая служба Франции, почтенным представителем которой здесь являетесь ваше превосходительство. Ввиду того, что гг. Хако и Моту отправляются сегодня на стимере "Генерал Шанзи" французской компании, я имею честь просить вашего распоряжения почтово-пароходному чиновнику о допущении гг. Хако и Моту к ознакомлению и подробному изучению способов хранения, упаковки, перевозки и регистрации в пути французской почты».
Подписав эту бумагу, консул самодовольно потер руки. Он исполнил свой долг перед сектой, не совершая ни малейшего проступка по долгу государственной службы, так как Хако и Моту действительно принадлежали к той категории молодых людей, которых Япония посылает по окончании ими высшего образования на все четыре стороны земного шара наблюдать и изучать все полезное для перенесения и укрепления на японской почве, — что же совершат Хако и Моту на борте «Шанзи» — консулу не было дела.
— Остальное, конечно, ваше дело! — заметил он. — Вы, вероятно, составили уже свой план, и мне остается лишь вам пожелать успеха. Добрый путь!
— Поеду я один! — перебил его Моту. — Хако останется здесь, — ему нужно другое препятствие устранить…
Консул вопросительно взглянул на последнего.
— Ваша помощь в этом деле может скомпрометировать вас, — я один обойдусь, — ответил Хако. — Помощь мне вообще не нужна, Моту же, которому трудно обойтись одному, надеется найти помощника из мелких наших агентов здесь…
— Найдете, найдете… — улыбнулся консул. — Да позвольте, я недавно визировал паспорт одному дженрикши, подавшему мне условный знак… Я сейчас найду в книге его имя и адрес. — Консул порылся в книгах, — Гата-Ми, — стоянка на углу Peddar и Queen Street, — добавил он.
Хако и Моту простились с консулом и, пройдя два-три квартала, остановились на углу указанных улиц перед «биржей» дженрикши.
— Гата-Ми! — крикнул один из них, и к ним подкатил колясочку малорослый, но широкоплечий японец в обычной ливрее рикши.
Хако сложил известным образом пальцы правой руки и поднял ее, как бы поправляя свой цилиндр. Дженрикши понял знак, быстро ответил таким же и поклонился.
Хако и Моту сели в колясочку, и когда рикши обернулся к ним с вопросом, Хако тихо сказал ему:
— В такой чайный дом, где мы можем с тобой поговорить наедине.
Колясочка помчалась и минут через двадцать остановилась в китайском квартале, перед дверями богато декорированного растениями, цветами и разноцветными вывесками-знаменами чайного дома. «Хозяин наш» успел предупредить дженрикши, высаживая седоков и показывая на китайца-старика, в толстого стекла очках на носу, сидевшего в приемной у двери, на низеньком табурете.
На веранде хозяйской половины, за трельяжем, был уютный уголок, куда едва-едва доносились струнные бренчанья гейш, занимавших посетителей на другом конце дома, где Хако, Моту и Гата-Ми могли свободно поговорить между собою, попивая желтый чай и рисовую водку, которою угощал их почтительно державшийся в стороне хозяин.
Японская компания вскоре разошлась, однако, чтобы собраться вечером у пристани.
Моту и Хако, зайдя сперва зачем-то в аптеку и к дрогисту, направились к французскому консулу и вручили ему отношение японского консула.
«Черт бы их побрал этих желтокожих, — подумал француз, прочитав бумагу. — Всюду они тычут нос и всему мы их учим на нашу шею». Тем не менее он написал и подписал распоряжение почтово-пароходному чиновнику «Генерал Шанзи» допустить японских подданных, кандидатов прав, Хако и Моту «к ознакомлению и изучению способов хранения, упаковки, перевозки и регистрации в пути французской почты». Японцы удалились, пообедали вместе, переоделись и приказали доставить их несложный багаж на пристань, где их ждал уже в приличном дорожном костюме Гата-Ми, который на «Генерал Шанзи» должен был играть роль Хако, остающегося в Гон-Конге. На одном из катеров вместе они отправились к стоящему на рейде пароходу, а Хако, как мы говорили, исчез на набережной, откуда он прекрасно видел, однако, как последним отплыл катер с мистером Найтом и постарался запечатлеть в памяти своей физиономию красавца-метиса, в красной феске, управлявшего катером.
«Занавески у рубки задернуты, — она, конечно, там, а в том, что она увозит его в Макао — не может быть сомнений, — завтра я их найду там» подумал юркий маленький японец и отправился на телеграф, откуда подал на имя тянь-тзинского японского консула длиннейшую шифрованную депешу, заплатив за нее около 10 фунт. стерлингов.
«Передайте кому следует», так начиналась депеша, а затем кратко излагалось все происшедшее с Найтом-Будимирским, Хако и Моту до этого вечера. В заключение Хако спрашивал немедленного ответа, следует ли считать красивую женщину препятствием, которое следует устранить. После этого Хако вернулся к пристани, взял свой багаж, хранившийся каким то дженрикши, и на одном из «Gambling Steamer'ов» (игорных пароходов) переправился через залив в восточно-азиатское Монте-Карло, т. е. Макао, где и заснул сладким сном в отведенном ему номере грязной португальской гостиницы.
Моту и Гата-Ми в это время давно уже были на «Генерал Шанзи» и тоже спали, комфортабельно устроившись в кабине первого класса.
Утром на другой день, когда «Шанзи» был далеко уже в открытом море, Моту и Гата-Ми после первого завтрака с бумагами в руках представились старику командиру парохода, настоящему морскому волку, с традиционными во французском флоте бакенбардами-котлетами.
На сносном французском языке Моту объяснил, что им нужно, прибавив, что его компаньон Хако по-французски не говорит, почему во Франции, между прочим, займется и языком, пока же при изучении почтовой службы он, Моту, будет переводить объяснения чиновника своему компаньону на японский язык.
В море свежело, капитан был очень занят, а потому, приказав позвать почтового чиновника, передал ему с рук на руки японцев.
— Очень рад, Жак Бредуйль, — знакомился молодой чиновник в шелковой светло-сивой паре, с живыми глазами и маленькими, но бойко встрепанными усами.
— Хако! Моту! — рекомендовались японцы.
Молодой француз-южанин, только недавно выдержавший экзамен на звание «служащего 2-го класса» по министерству почт и телеграфов, сразу вошел в свою роль учителя и рассыпался перед своими новыми учениками в любезностях по адресу молодой и беспримерно прогрессирующей нации, «азиатской Франции».
Так же любезны были и японцы, и потому неудивительно, что через четверть часа они сидели в кабине Жака Бредуйля, рядом с почтовым отделением, и пили сперва виски с содовой водой, потом шерри-коблер, затем абсент перед вторым завтраком, шамбертен и кло-де-вужо…
После завтрака в кабине к кофе были ликеры, а японцы настояли на том, чтобы первое знакомство учителя с учениками было вспрыснуто, по французскому обычаю, бутылкой Grand Vin… Время между lunch'ом и обедом прошло «в приятной беседе», точнее — в беспрерывном рассказывании анекдотов скабрезного содержания, репертуар которых у Жака Бредуйля был колоссален. За обедом пили еще, и француз-учитель не помнил наутро, когда именно он простился с японцами-учениками. В почтовое отделение в этот день они и не заглядывали.
Во второй день пути японцы завтракали и обедали в кают-компании, но в промежутках весь день провели с Бредуйлем, который страдал «катцен-ямером», усиленно пил содовую воду и читал японцам «почтовую инструкцию» для почтово-пароходных чиновников. Вечером, однако, после обеда, в кабине Бредуйля было вновь выпито очень много, так что на третий день, когда японцы явились к нему, у него «лопалась голова», по его выражению.
— Жаль, — заметил Моту, — завтра ведь мы высаживаемся в Банкоке, а нам надо со многим еще ознакомиться.
— Это пустяки, — я сейчас буду здоров, — возразил Бредуйль, и явившемуся на звонок бою приказал принести коньяку с содовой водой… Одной рюмки оказалось мало, и вскоре рядом с сифоном стояла бутылка мартеля, к которой Бредуйль и японцы усердно прикладывались.
Бредуйль оживился и бойко, перескакивая с одного предмета на другой, стал показывать японцам книги регистров и контроля. В этом занятии прошло время до lunch'а, который компанией был съеден в кабинете Бредуйля и запит тремя бутылками старого бургундского. — «Вот учеников Бог послал, — думал полупьяный Бредуйль, — и откуда у этих чертей такие деньги».
— Ну, теперь ознакомьте нас с упаковкой, — попросил Моту.
— Прекрасно! Выбирайте любой из этих кожаных мешков, лежащих в углу, они все одинаково запакованы. Да вот берите хоть этот, побольше который, английский.
