груз слишком ценен, чтобы мы могли позволить себе оставить его на ночь вне пределов одного из наших, осенённых святым крестом замков. Помните об этом! Я хочу уже сегодня быть в Тампле, даже если для этого нам потребуется двигаться всю ночь!
— Ваша воля, монсеньор!.. — маршал дал команду и отряд, привычно выставив сторожевое охранение из арбалетчиков, занялся лошадьми. Не прошло и пяти минут — оруженосцы и слуги едва успели подвесить коням наполненные овсом торбы, как раздались первые сдвоенные раскаты грома, вдали сверкнула молния, и на головы тамплиеров хлынул дождь.
Небеса разверзлись так, словно Господь вдруг захотел напомнить братьям-рыцарям о седьмой библейской каре египетской: дождь ударил с такой необузданной силой, что дорога в считанные мгновения покрылась глубокими фонтанирующими лужами, а её обочины — в размякшую коричневую жижу. Совсем недалеко от стоянки каравана облака пронзила сначала первая одинокая молния, затем, одновременно с новыми раскатами грома, ещё и ещё одна, расчертили почерневшее потемневшее небо своими изломанными лилово-голубыми зигзагами.
Столько падающей с неба воды тамплиеры не видели уже давно. Не прошло и минуты, как льющиеся сверху потоки насквозь промочили их суконные плащи-сюрко. Прошла ещё одна минута, и холодная вода полностью пропитала шерстяные котты рыцарей, их кольчуги и быстро добралась до одетых под них нательных полотняных камиз.
Вместе с дождевой водой до разгорячённых дорогой тел, добрался и колючий холод. Он мгновенно сковал мышцы, но как-то избавиться от него ни у братьев-рыцарей, ни у сержантов-конвентов и шедших в конце каравана оруженосцев и простых воинов не было никакой возможности. Укрыться от воды и холода им было попросту негде — на несколько лье и впереди, и позади растянувшегося на пятьсот шагов каравана, простиралась лишь нещадно заливаемая дождём и прямо на глазах превращающаяся в грязь дорога.
Люди — конные и пешие — плотнее укутались в плащи и по возможности собрались в небольшие плотные группы. Многие из пеших воинов, спасаясь от падающей сверху воды, подняли над собой чёрно-белые щиты, и им тут же показалось, что по ним с тяжёлым упорством бьёт не холодный весенний дождь, а ливень сарацинских стрел — так же, как это ещё недавно было при защите осаждённого Руада…
— Клянусь Пресвятой девой Марией и Святостью непорочного зачатия — нам было бы лучше оставаться на Кипре. Остров прекрасно укреплён. Помимо нас, там надёжно закрепились наши братья-госпитальеры, а они — воины, вернее и храбрее которых, я нигде не встречал. Вместе с ними мы были несокрушимой силой, которую не удалось сломить даже проклятому Салах-ад-дину! К тому же, там — на Востоке — были сарацины, а значит — и мы всегда были при деле!.. Да и жаркое солнце — как по мне — так оно куда как приятней этого промозглого ливня! — Робе́р де Ридфор остался сидеть верхом, разумно предпочитая бесперспективному поиску какого-нибудь укрытия, хотя бы иметь под собой сухое седло. — Вот скажи мне: почему мы едем в спокойный христианский Париж? Почему мы не направимся дальше — за Пиренеи — в Арагон, Наварру или Кастилию? Там тепло и там есть мавры — считай, что те же сарацины, а значит — враги Христа и наши враги!
— Я поддержал бы твои вопросы, брат Робер, если бы мы с тобой были бы вправе их задать. Мне тоже непонятно решение Великого магистра, и я не понимаю того, чем оно продиктовано. Если бы кто-то спросил моё мнение, я бы сказал, что считаю нашей святой обязанностью направить все наши силы и помыслы на отвоевывание у магометан христианских королевств Леванта. Да и как можно поступить иначе, если наш орден был создан и благословлён Папой именно для борьбы за освобождение Гроба Господня?.. — его собеседник, также оставшийся в седле, провёл впереди себя рукой:
— Вот покажи-ка мне в этой округе, брат-рыцарь, хоть одного, мало-мальски настоящего сарацина! Где они?.. как я вижу — их нет! А раз так, то что мы будем делать здесь — в самом центре христианского мира, под тёплым боком у самого Святейшего Папы — мне непонятно так же, как и тебе! Одно могу сказать — Господь нам защита и опора, и раз мы все оказались здесь — значит так Ему и угодно.
Некоторое время рыцари молчали, пытаясь думать каждый о своём. Однако дождь лил как в последний раз, и выносить бесконечную дробь гулких ударов капель по поверхности их шлемов, им было не то чтобы невыносимо, но слишком уж неприятно: ощущения были такими, как будто по их головам стучали мелкие камни — уж лучше было отвлечься на разговор:
— Да полноте тебе, брат Филипп. Наш Жак де Моле мудр, как библейский царь Соломон и безгрешен как евангелист, не нам с тобой судить и даже думать о его решениях. Наше с тобой дело — меч и копьё, надёжный конь и крепкий щит, да ещё — Святая молитва об укреплении веры! Я уверен в том, что ещё настанет время, когда наш Великий магистр покажет нам врага, мы не будем раздумывать: кто он и как он силён! Мы ринемся в бой во Славу Христа, и дальше, как обычно — всё будет, как будет!
— Ты прав, брат Робер — не нам о них судить: «Non nobis…» Великий магистр знает что делает, и если мы покинули наш надежнейший замок на Кипре и сегодня оказались здесь, на пути к Тамплю, то для этого, видимо, у Жака де Моле есть очень весомые причины.
— Это однозначно так. Всё, что он делает — он делает во Славу Господа Иисуса Христа и во благо нашего Святого ордена. Я слышал, что он будет вести переговоры с королём Филиппом и Папой о снаряжении нового крестового похода.
— Это даже для него будет трудной задачей. Ныне во Франции уже мало кто проявляет желание становиться под знамёна крестоносцев — ни бедный рыцарь, ни влиятельный сеньор не хотят ввязываться в трудное дело освобождения Святой земли. Теперь все ищут славы и денег, а для этого не нужно ехать в сухие пески Палестины. Всё это теперь добывается здесь, на полях сражений за графские и герцогские земли и троны… — Филипп Сен-Жерар тяжело вздохнул. — Пусть же Господь вложит в уста нашего Великого магистра нужные слова и раскроет для них душу и сердце французского короля!
— Аминь, брат
