— Кто там? — громким шепотом поинтересовалась она.
— Тетя, пустите хоть в сени от дождя укрыться да обсохнуть, — плачущим голосом завел Мишка. — Со вчера не ел ничё, не пожалейте хоть хлеба кусочек…
— Ох ты ж, Господи! — перекрестилась женщина. — Напугал-то как! Ступай на крыльцо, щас дверь открою…
Мишка обошел дом и, пройдя под струями воды, льющейся с крыши, шагнул на невысокое крылечко. Почти сразу дверь отворилась, и женщина, схватив за рубаху на груди, буквально втащила его в сени.
— Ты кто такой? С откудова взялся-то? Немцы ж кругом! Вчерась весь день палили, как оглашенные… — торопливо шептала женщина, заталкивая его в горницу. — Скидывай портки да рубаху, щас сухое принесу, не то простынешь. Куды пошел, непутевый! Наследишь везде, воды поналиваешь! Тута, у порога, раздегайся! Да ноги штанами-то оботри, чтоб следов от тебя не было! — сердито выговаривала она ему.
Мишка послушно стянул с себя рубаху и штаны, и, прикрывая срам снятой рубахой, поспешно вытер о мокрые штаны грязные ноги. Пока он раздевался, тетка, порывшись в стоявшем в закутке за печью сундуке, подсвечивая себе лучиной, достала оттуда чистые и сухие рубаху и штаны.
— Одевайся, — сунув их ему в руки, она бесцеремонно выдернула у него мокрую одежду и, отжав над стоящим в углу умывальником, раскинула на печной трубе. — Утром простирну, — пояснила она свои действия. — Чего замер истуканом? Сядай за стол, щас хлеба дам, перекусишь, а утром уж со всеми и позавтракаешь нормально.
Мишка скользнул на лавку, стоявшую за столом. Женщина споро поставила на стол жидкий кисель и отрезала два добрых ломтя хлеба.
— Шпашибо! — поблагодарил Мишка, с жадностью вгрызаясь в ароматный хлеб, чуть пахнущий дымом.
Женщина, усевшись напротив него, и укрепив лучину в специальной подставке над миской с водой, подперла щеку рукой и ждала, пока подросток утолит зверский голод. Запивая ноздреватый, с какими-то вкраплениями хлеб кисловатым ягодным киселем, Мишка расправился с поздним ужином за пару минут, и потер глаза.
— Теть, а я до русских-то добрался аль нет? — хлопая сонными глазами, спросил он.
— А ты что ж, и не знаешь, куды пришел? — удивилась она.
— Неа… Заплутал я маленько в лесу. Три дня шел на грохот, думал, обошел бой-то, да уж на нашу сторону вышел… — растерянно выдал Мишка. — Грохотало-то вон в той стороне, тута вроде тихо было…
— Ой, сынок… Тихо, да не тихо совсем… — печально выдала женщина, покачав головой. — Страшно нынче сильно. Завтрева с утра в землянку перебираться станем, опасно тута стало.
— Теть, погоди… Кто тута — наши аль немцы? — нетерпеливо перебил ее подросток.
— Немцы, немцы… Ты с откудова идешь-то? — вытирая мокрые глаза уголком полотенца, спросила она.
— С Иванова… — вздохнув, отозвался Мишка.
— Энто ж с какого Иванова? Энто чтоль с того, что за Кузькино аж, что ли? Что возле Лешино? — наморщила она лоб.
— Ага… — печально вздохнул Мишка, соображая по реакции женщины, что названный им населенный пункт ну очень далеко от этой деревни. Теперь бы не лохануться и не назвать деревню селом или город деревней… Эх, надо было подготовиться. Хоть окрестности изучить…
— И это ты стока пехом прошагал? — ужаснулась женщина, приложив ладонь к щеке.
— Ага… — снова вздохнул Мишка. — Попервой-то нормально было, я лесом шел. Мамка мне поесть с собою дала, дак я и шел и шел… — горестно понурившись, рассказывал Мишка. — Мы-то думали, фронт ближе, а он вона как еще далече… У меня уж и еда кончилась, вчерась утром последний кусочек лепешки дожевал… Лапти вроде и крепкие были, а нынче и они развалились. Теперя еще и босой вот… — пожаловался Мишка. — Тетенька, а далече до фронта? — вскинул на нее глаза, полные слез, Мишка.
— А чего ж ты на месте-то не сидел, ась? Чего ж к фронту-то поперся? — ужаснулась женщина. — И мать-то… Как и отпустила-то… — закачала она головой.
— Дак вырос я, теть. Неуж не видишь — большой совсем. Шестнадцать вона по весне стукнуло… А немцы нынче сызнова собирают повыросших, да в Германию гонят… — горестно склонил голову Мишка. — А я туды не хочу. Вот и решил к своим уйти, — опустив голову еще ниже и потерев сухие глаза кулаками, рассказывал подросток. — Вот думал, ужо добрался. Гляжу — тихо, мотоциклов нету, машин ихних нету… Самих тоже вроде как не видать. Вот и подумал…
— Ох, сыноок… — прижав ладонь к щеке, и покачав головой, протянула женщина. — Тихо ему… Мы уж третий день на свете не живем, куды и спрятаться-то, не знаем… — тетка всхлипнула и уткнулась в полотенце. Плечи ее затряслись.
Мишка выбрался из-за стола и присел перед женщиной.
— Теть, ты чего? Теть? — тронув за плечо, Мишка несмело погладил ее по голове.
— Ох… — всхлипнула женщина. — Погибель наша тута за деревней сбирается… — утерев мокрое лицо, женщина горько вздохнула. — Деток жалко… — снова промокнув мокрые глаза, она взглянула на присевшего у ее ног Мишку. — Звать-то тебя как?
— Мишка… — тихонько отозвался парень.
— Миша, — вздохнула она. — Прям как мужа мово… А меня Глафирой, Глашей.
— Теть Глаш, а ты про какую погибель-то говорила? — заглянув ей снизу в глаза, спросил парень.
— Аа… — женщина шумно высморкалась. — Да за деревней, с той стороны, там, где рощица над речкой, немцы танки сгоняют. Много уж нагнали. Сама-то я не видала, ребята сказали. Купаться они бегали, да еще день назад заприметили. Тогда-то их они штук сорок насчитать успели, но, говорят, еще были, их немцы шугнули. Как тока не расстреляли… Я уж им на речку-то ходить запретила, а они, поганцы, скрытно, по полю. Да и углядели. Вчерась еще двадцать танков, что тока подъехали, часа за два насчитали, да и сегодня тож весь день гудели…
— Так, может, ушли они? — с надеждой спросил Мишка.
— Нет, Миша, не ушли, — покачала она головой. — Приходят тока. Староста седня приходил, велел дом подготовить, постели чистые перестелить, обед поболе да повкуснее сварить, а самим выматываться из дома, — горестно вздохнула Глафира. — А куды нам выматываться-то? — глаза ее снова налились слезами. — В землянку тока… А она в овраге вырыта, том, что на речку глядит… — женщина снова уткнулась в полотенце. — Танки-то как пойдут на наших, так нас там и раскатают насмерть… — раздался из-под полотенца ее глухой голос, а следом горькие рыдания.
— Это что же, завтра сюда немцы нагрянут? — опешил Мишка. — Теть Глаш… Пойду я… — поднялся он. — Спасибо тебе за ужин.
— Куды собрался-то? — оторвав лицо от полотенца, тревожно спросила женщина.
— К нашим пробраться попробую… Али в лес поглубже уйду. Не хочу я под танки, — испуганным голосом с нотками паники проговорил парень.
— Так ведь дождь там… — растерянно проговорила женщина, глядя на парня, срывающего с трубы свои вещи.
— Дождь не танки, теть Глаш… Да и тебе лучше будет, ежели меня тут не найдут. Староста-то небось твоих детей знает, — одеваясь и поглядывая на нее, проговорил Мишка. — Ты меня-то ему как объяснять станешь? Еще решат, что я партизан, да и расстреляют вас всех. Нет уж, я лучше в лесу сокроюсь…
— Ох, Миша… А я ведь и не подумала… — прижав к губам скомканное полотенце, с испугом взглянула на него женщина. — Спасибо тебе… Ты уж прости…
— Теть Глаш, а дети-то большие? — уже стоя на пороге, вдруг оглянулся на нее Мишка.
— Томке двенадцать, Кольке десять, Ивану шесть, а Полинушке четыре намедни сполнилось… — тихо ответила Глафира.
Мишка коротко кивнул и скрылся за пеленой дождя.
Сориентировавшись, где находится река, он направился к ней. Пока шел, дождь закончился. Отойдя от деревни на приличное расстояние, он бросился в воду ниже по руслу и поплыл вверх по течению, держась высокого берега. Плыл до тех пор, пока его ноздрей не коснулся запах дыма — фрицы, видимо, разожгли костерок.
Выбравшись на противоположный берег, Мишка попытался рассмотреть танки, но ничего, кроме нескольких дымков от костров, расположенных довольно далеко друг от друга, не увидел. Юный разведчик хотел было перебраться на противоположный берег, к танкам, как вдруг раздался смех, громкая немецкая речь, и по берегу к воде сбежали пятеро фрицев в белых подштанниках.
