В тот день она капризничала больше обычного. Накормила розовых бабочек на обоях в детской манной кашей; плюшевого мишку засунула головой в ночной горшок, сама же горшок проигнорировала, предпочтя для этих целей диван родителей; добралась каким-то образом до шкафчика с документами и в клочки изорвала отцовский паспорт… Когда, наконец, мать попыталась уложить дочку поспать, та зашлась тихим, выматывающим душу плачем.
– Мы с твоим папой вернулись одновременно, встретились у подъезда, – вспоминала Люся. – Приходим, а тут такое! Самое странное, что у меня на руках ты тут же успокоилась и уснула. Я уложила тебя, стала все убирать, а твой папа повел твою маму погулять, чтобы она в себя пришла. Бабушка наша еще запричитала: ой, да куда, да зачем, темно, поздно, преступность сейчас такая… Но они молодые были, упрямые, бесстрашные. Ушли и не вернулись.
Так никто толком и не узнал, что произошло. Вместо того чтобы прогуляться по людной, хорошо освещенной улице, Алексей и Наталья пошли в маленький скверик, где по утрам собачники выгуливали своих питомцев. А вот по вечерам благоразумные люди обходили сквер стороной, там бездельная, гогочущая молодежь распивала «плодово-ягодное» и развлекалась, как могла. Как завязалась драка? Решил ли молодняк поживиться у гуляющей парочки их тощим кошельком? Или просто крикнули вслед красавице липкую гадость, а молодой муж не стерпел оскорбления, вступился за честь супруги? Или то были какие-то старые счеты? У Алексея с его работой в автосервисе могла быть какая-то связь с «криминальным элементом» – так Людмиле Николаевне сказал прокуренный следователь убойного отдела. Что ж, это в какой-то мере объясняло быстроту и жестокость случившегося. У преступления был свидетель – пожилой мужчина, выгуливавший в этот поздний час свою собаку. Что поделать, песику приспичило, но в нехороший скверик они идти не рискнули, хоть там было и пусто, только прогуливалась какая-то парочка. Справили нужду у ограды, и тут раздался крик. Женщина звала на помощь. Впрочем, крик тотчас же оборвался, и в наступившей тишине послышался топот ног – кто-то спешил покинуть место преступления.
– Нет, не видел я никого. На помощь пойти? Так на Бакса надежда-то плохая, – сетовал потом свидетель. – Он только на вид пес внушительный, а сам дурак дураком, со всеми дружить готов. Совершенно невоспитанный. Вот я и не решился туда пойти, да и потом, я слышал, можно затоптать следы преступления, повредить следствию. В общем, мы с Баксом вернулись домой и вызвали милицию и «Скорую».
«Скорая помощь» подобрала двоих потерпевших, обоих с черепно-мозговыми травмами. Мужчину не успели даже довезти до больницы, девушка прожила еще три дня. Но следователь, почти трое суток напролет продежуривший в больнице, так и не смог получить показаний – она умерла, не приходя в сознание. Орудие убийства было найдено на месте преступления, это были самодельные «нунчаки», вошедшие в обиход шпаны из боевиков. Две тяжелые эбонитовые дубинки, соединенные цепочкой. Такие цепочки когда-то свисали с унитазных бачков. Там же обнаружили несколько окурков, пару пустых бутылок, но ничего из этого не помогло следствию. Преступников не нашли.
– Знаешь, самое странное, что с этого дня ты больше не капризничала, не плакала зря. Полюбила кубики и картинки в книжках. В общем, проблем с тобой у меня никаких не было, – любила повторять Люся, и Стасе неизменно слышалось в этих словах то, чего там не было и быть не могло, – упрек. Вот, мол, вогнала мать с отцом в могилу и успокоилась. Это было больно, и Стася спешила перевести разговор на других, более дальних родственников.
– Люся, а дед?
– Ты же помнишь, они нас навещали. Потом переехали куда-то в Орловскую область, в село. Все в гости тебя звали, на каникулы, а ты так и не поехала. А зря. У них там сад, хозяйство. Помню, они с оказией передали посылку, там было варенье из райских яблочек, прозрачных, даже косточки было видно на просвет…
– Люсь, не гони дурочку.
– Фу, что за выражения, а еще принцесса!
– Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. Про папиных родителей я сама все знаю. А что насчет другого моего дедушки? Маминого папы?
– Так я тебе говорила. Он был летчик-испытатель.
– Ага, и еще моряк-подводник. А также ученый-вулканолог. Люсь, мы же обе понимаем, что все это сказки. Расскажи, кто он был на самом деле?
– «Вырастешь, Ваня, узнаешь», – привычно цитировала Люся.
– Хотя бы фотографию его покажи!
– У меня нет его фотографии. Взамен можешь посмотреться в зеркало.
– Я так на него похожа?
– Сходство есть. У нас в семье вообще отчего-то сходство передается через поколение. Я вот похожа на Изольду Ковалеву так же, как твоя мама была похожа на своего дедушку, моего отца, а ты – на своего деда… И на меня, конечно же.
– Только это мне известно о моем дедушке, испытателе-вулканологе, или как там? Даже имени его не знаю…
– Зачем тебе? Ладно, ладно, понимаю. Генеалогическое древо, знание корней, самоопределение. Скажу тебе, но потом.
– Когда же?
– В ночь перед твоей свадьбой.
И Люся улыбалась. Дразнила…
Мобильник Стаси разразился «Полетом валькирий» – звонила Люся.
– Стасенька, ты куда пропала? Собеседование уже кончилось?
– Да. Можешь меня поздравить – меня взяли.
– Вот ты у меня умница! Значит, сегодня у нас праздник? Сначала, как условились, на выставку, а потом… Потом увидишь!
Люся обожала делать сюрпризы.
– Только не опаздывай, а то…
– Будет взгрейка, – заканчивала Стася.
– Хорошее словечко. Где подхватила?
– Услышала от своей новой коллеги.
Как ни торопилась Стася, она опаздывала всегда и повсюду. Время для нее было, как вода в решете, к тому же ее не любили вещи, с завидным постоянством у нее ломались каблуки, рвались ремешки у сумок, кошельки, не оглядываясь, уходили в ласковые руки карманников, проездные билеты терялись. Стася застревала под землей в поезде метро, ее прихлопывало дверями троллейбуса, а уж если она рисковала взять такси, то за рулем непременно сидел самый неторопливый и обстоятельный водитель в Петербурге!
Опаздывала она и на этот раз, всего на несколько минут, но пунктуальнейшая Люся уже была на месте, прогуливалась вдоль ограды. Стася увидела ее еще от угла. Тоненькую, в черных брючках, бежевом плаще, в берете с вуалькой. То и дело бабушка смотрела на часики размером с кошачий глаз, которые отмеряли секунды Стасиного позора. Люся ее пока не заметила, и Стася замедлила шаг, одернула и отряхнула подол, поправила съехавший набок шарфик. Каким-то чудом на колготках у нее не оказалось «стрелки», а туфли почти не запылились. Именно это «почти» и отличало ее от Люси.
– Вот и ты. Здравствуй, принцесса. Позволь, я поправлю тебе челку.
Разумеется, челка. Глупая челка, остриженная в дурном настроении, в надежде скрыть под ней слишком высокий лоб. Люсе она не нравилась, но Люся молчала. Она слишком тактична для замечаний подобного рода.
– Что мы сегодня будем смотреть? – спросила Стася, привычно уворачиваясь от прохладных Люсиных пальцев, унизанных кольцами.
– Голландец Петер ван Хаарт написал на радость миру портрет герцогини Гронингенской. Матильда Гронингенская слыла одной из красивейших и умнейших женщин своего времени. Кроме того, она почиталась примером высочайшей нравственности и была любовницей короля Вильгельма, не помню уж, какой у него был порядковый номер…
– Хм…
– Ничего не поделаешь, мораль тогда была весьма гибкой. Так вот, через бездну лет портрет этой достойной матроны привезли в город на Неве, чтобы ты на него взглянула. Так и будем тут торчать?
Стася вяло поплелась за бабушкой, размышляя о том, что хорошо, наверное, так любить искусство, как любит его Люся. Сама она никогда не могла изобразить достаточно искренний интерес – будь то голландцы или передвижники.
– Знаешь, я тебя понимаю. Я тоже всю жизнь не понимала, зачем это. Слепили, нарисовали, поставили – любуйтесь! А потом поняла. И ты поймешь.
– Скорей бы уж, – пробормотала Стася.
Картина Петера ван Хаарта заняла целый зал – непозволительная роскошь на перенаселенной планете. На щите, обтянутом черным бархатом, висел наполненный голубым светом прямоугольник, и Стасе показалось на секунду, что это зеркало, но потом она поняла, что это и есть заезжий шедевр.
Художник изобразил модель за шахматной игрой. В прозрачных пальцах герцогини белый ферзь. Она задумалась на секунду. Красивейшая и умнейшая женщина своего времени на редкость дурна собой. У нее длинный крючковатый нос, почти доходящий до верхней губы, широко расставленные глаза и высокий лоб. Матильда Гронингенская похожа на Стасю, как если бы была ее старшей сестрой.
– Потрясающе, – только и смогла сказать Стася.
И потом добавила:
