иди вон! Наша Россия – это земля, когда-то обещавшая неслыханный урожай, но засохшая в ожидании благодатного дождя. Ну, все на этом. Прощайте, прощайте. Когда-нибудь увидимся. И умоляю: не забудьте!
Расставшись с о. Феодором, они двинулись дальше узкой, заросшей травой улицей, свернули направо, затем налево, и все такие же стояли по обеим сторонам одноэтажные дома, все так же выглядывали из-за белых занавесок обитатели Чистилища, все так же некоторые из них сидели на крыльце или в креслах, и Марк все с тем же любопытством всматривался в этот странный безмолвный мир. Вдруг показалось ему, что он увидел знакомого. Он замедлил шаг. И точно – это был Саша Нефедов, с которым он дружил еще в студенческие времена. Нефедов, в отличие от него, закончил истфак, учился в аспирантуре, защитился, собрав на свою защиту, наверное, всех московских знатоков Русско-японской войны, женился на однокурснице, рыжей Свете Калугиной, и однажды в архиве открыл папку с документами, приготовил тетрадь – и потерял сознание от кровоизлияния в мозг и через две недели умер, так и не придя в себя. Сейчас он сидел возле своего дома в кресле, закрыв глаза. Марк покосился на Гавриила. Тот отрицательно покачал головой. Подойдя к нему, Марк сказал, это мой друг, можно я его окликну. Ни в коем случае, тихо, с сердитым выражением нежного, как у юной девушки, лица произнес Гавриил. Я не хочу огорчать Его Всемогущество нарушением здешних правил. Хватит! Пойдемте. Марк оглянулся. Саша Нефедов привстал и пристально на него смотрел. Марк помахал ему рукой. Прощай, друг. Я рад был увидеть тебя здесь. Может быть, если Всевышний сочтет, что мое место в Чистилище, мы увидимся еще раз; а может быть, очищенный и просветленный, ты будешь уже в Раю. Прощай, друг мой.
Сожалею, молвил Гавриил. Иначе нельзя. И знаете что? Я не предполагал быть Цербером, удерживающим вас от непозволительных здесь поступков. Мне кажется, сопутствуя вам, я переживаю не менее, чем в те приснопамятные дни, когда я выполнял два особых поручения Его Всемогущества. Сначала, как вы, может быть, знаете, я послан был к Захарии, священнику, – возвестить, что его жена, Елисавет, родит ему сына, которого надлежит наречь Иоанном. Велик перед Израилем будет он, сообщал я будущему отцу; не будет пить вина и сикера, а главное – исполнится Духа Святого еще от чрева матери своей и приготовит народ предстать перед Господом. Захария выразил сомнение. И я стар, сказал он, и жена моя в преклонных летах. Как сие может сбыться и как я узнаю об этом? Так ясно выразилось в его словах недоверие к правде принесенных мною от Господа слов, что я был немало удивлен. Пришлось мне назвать себя. Я сказал: я, предстоящий перед Богом Гавриил, послан говорить с тобою и благовествовать тебе сие. Дабы убедить тебя, я затворю твои уста немотой – до того дня, когда исполнится слово Господа, которое принес тебе я. Само собой, все сбылось, и на свет в свое время явился Иоанн Креститель, о великой жизни которого и мученической смерти ныне знают все народы. После сего снова был я призван к Его Всемогуществу, и на сей раз Он вручил мне ветку белой лилии и направил в Назарет, к Деве Марии, благовестить Ей, что родит Она сына и наречет Ему имя Иисус. Радуйся, Благодатная, войдя к Ней, произнес я, Господь с Тобою. Дивное Ее лицо озарилось румянцем, и Она едва слышно промолвила, как могу Я родить, когда мужа не знаю? Скромность Ее в сочетании с небесной красотой тронули меня до глубины души. Я сказал – в точности, как повелел мне Его Всемогущество: Дух Святой найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя, посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. [71] Се, Раба Господня, потупив взор, отвечала Мария, да будет Мне по слову твоему. Гавриил далее толковал, что и тогда волнение охватывало его; и теперь. Однако если тогда он волновался волнением светлым, радостным, волнением дивным, ибо сознавал, что принимает участие в величайшем событии, когда-либо совершавшемся в мироздании, то теперь, сопровождая Марка, гостя внезапного и таинственного, он испытывает чувство тревоги, так как не до конца понимает, зачем живому человеку прежде времени открывать ожидающее его посмертное бытие. Уповаю на то, что Его Всемогущество знает, что побудило Его распахнуть перед вами двери в Ад и Чистилище. Слушая Гавриила, Марк думал. Верую ли я тому, что он говорит и что написано в Книге? Правда ли, что я не сплю? И в самом ли деле оказался в потустороннем мире? Если так, то сомнений быть не может. Я верю. Я видел, слышал и узнал; Оля же верит, не видев, не слышав и не узнав. Ее вера от непорочности сердца; моя – от желания удостовериться. Вложить персты в рану. Я слишком боялся обмануться и всегда останавливался на пороге; ум требовал доказательств, тогда как вере доказательства не нужны. Есть нечто в душе, что возносит человека выше доводов разума, подсказок опыта, выше застилающей свет повседневности – к зениту неба, к звездам, простору, свободе; к вере. Многие знания иссушают душу и преграждают ей путь, которым она могла бы подняться ввысь. Он усомнился. Так ли? А Паскаль? Войно-Ясенецкий, епископ Лука? И Эйнштейн, и Морзе, создатель азбуки? И многие другие? Свет знания, подумал он, не упраздняет свет веры; напротив: знание – это корень, которым вера связана с человеческой природой. Он вдруг похолодел от внезапной тревоги. Он подумал, я, тайновидец, пересекший запретные границы, вознесенный в миры запредельные, собеседник обитателей Ада, человек, увидевший мучения немилосердных злодеев, безжалостных убийц, жестоких фанатиков, – я узнал столько, что меня не отпустят в мою жизнь. Боже, взмолился Марк, верни меня Оле. Папе моему. Если Ты прикажешь мне молчать – ни слова не скажу о том, что увидел и услышал. Даже Оле ничего не скажу. Тоска сжала сердце; и как раз в этот миг Гавриил с облегчением проговорил, ну, кажется, пришли. В доме напротив отдернули с окна занавеску. Минуту спустя на крыльце показался человек среднего роста и средних лет с мучительно знакомым лицом. Марк пытался вспомнить, где он видел эти светлые глаза, рыжеватую бороду, ровные брови, прямой нос, – и казалось, еще немного, и в памяти всплывет имя этого человека, – но тщетно. Ему на ухо прошептал Гавриил, не узнаете? А ведь это русский царь. Марк взглянул с изумлением – и встретил в ответ доброжелательный взгляд царя. Он, кажется, улыбался. Но совершенно точно:
