Как рассказчик, я осознаю всю ущербность своего пребывания в данном качестве, ибо сам никогда не бывал в тех местах, и никто из непосредственных участников всех описываемых событий не мог снабдить меня сколько-нибудь ясной информацией о том, что они из себя представляют. По моим понятиям, это должно было быть небольшое селение с внушительных размеров церковью, лишившейся многих своих древних реликвий; несколько окружающих ее ветхих массивных зданий преимущественно XYII века; что же касается самого аббатства, то, по существовавшим тогда традициям жизни на континенте, оно было перестроено в соответствии с требованиями моды того времени. В общем, я посчитал излишним тратить деньги на посещение этого места, поскольку даже если оно в действительности и являлось несколько более привлекательным, нежели считали мистер Сомертон или мистер Грегори, я полагал, что едва ли найду там хоть что-нибудь, что заслуживало бы моего интереса — за исключением, пожалуй, того предмета, на который я так и не удосужился взглянуть.
Постоялый двор, в котором разместились английский джентльмен и его слуга, являлся единственным строением, хоть как-то отвечавшим подобной цели. Мистер Грегори был немедленно препровожден возницей в дом, в дверях которого его уже поджидал Браун. Да, это был тот самый Браун, который, проживая в их беркширском поместье, наверняка являл собою и своими бесстрастными бакенбардами образец доверенного камердинера, но в данный момент никоим образом не напоминал столь внушительную фигуру. Одет он был в лёгкий твидовый костюм, а на гостя смотрел встревоженно, даже чуть раздраженно, и потому при виде его едва ли могло сложиться впечатление о том, что он полностью владеет ситуацией.
Трудно было переоценить его восторг при виде «лица добропорядочного англичанина», однако у него явно не нашлось слов, чтобы выразить эти чувства, а потому он лишь промолвил:
— Ну… я очень рад, сэр, я очень рад видеть вас здесь. И очень надеюсь на то, сэр, что хозяин также обрадуется, увидев вac.
— Кстати, Браун, как ваш хозяин? — поспешно спросил Грегори.
— Спасибо, сэр, думаю, ему уже лучше, кажется, уже лучше. Но если бы вы знали, какое ужасное время мы пережили. Надеюсь, сейчас он наконец уснул, хотя…
— А что, в сущности, случилось? Из вашего письма я так и не понял… Это что, какой-то несчастный случай?
— Видите ли, сэр, я даже не знаю, следует ли мне рассказывать вам об этом. Дело в том, что хозяин, как я понял, хотел бы лично сообщить вам о случившемся. Скажу лишь, что кости его целы — в этом я абсолютно уверен и благодарю за это Господа.
— А что говорит доктор?
Они уже подошли к дверям спальни Сомертона и разговаривали на полутонах. Грегори, который первым приблизился к двери, принялся было нащупывать ручку, собираясь войти в комнату. Браун не успел ответить на его вопрос, поскольку в этот самый момент из-за двери послышался ужасный крик.
— Ради всего святого, кто это?! — были первые услышанные ими слова. — Браун, это вы?
— Да, это я, сэр. И ещё мистер Грегори, — поспешно ответил камердинер, в ответ на что послышался явно облегченный стон.
Они вошли в комнату, окна которой загораживали тяжелые шторы, не позволявшие ярким лучам послеполуденного солнца проникать внутрь. Грегори был потрясен видом ввалившихся щек на всегда спокойном лице его друга, который в настоящий момент сидел в постели и протягивал ему для приветствия свою дрожащую руку.
— Как я рад видеть вас, мой дорогой Грегори, — было первым, что произнес Сомертон при виде пастора, причем было заметно, что он говорит сущую правду.
Через пять минут после начала их разговора Сомертон немного пришел в себя. Как впоследствии сказал Браун, за все эти дни ему ни разу не доводилось видеть хозяина в столь добром здравии. За обедом он даже немного поковырял вилкой в тарелке и доверительно намекнул гостю, что надеется за двадцать четыре часа окончательно прийти в форму, чтобы составить ему компанию в их путешествии в Кобленц.
— Но есть одно обстоятельство, — добавил Сомертон, и Грегори заметил, что к нему вновь вернулась прежняя лихорадочная возбужденность, на которое я хотел бы, мой друг, обратить ваше особое внимание. Пожалуйста, не спрашивайте меня, — сказал он и опустил руку на плечо Грегори, словно предвосхищая его возможные возражения, — не спрашивайте меня, что это такое и почему я хочу, чтобы вы для меня это сделали. Я пока не готов к подобным объяснениям. Это снова вернуло бы меня назад и ввергло бы в то плачевное состояние, из которого я только что начал выбираться благодаря вашему визиту. Скажу лишь одно: вы ничем не рискуете, соглашаясь на мою просьбу, а Браун способен и действительно покажет вам завтра, о чем идет речь. Просто я не хочу возвращаться… снова чувствовать… то же самое… нет, я пока не готов к разговорам на эту тему. Будьте любезны, позовите Брауна.
— Ну что ж, Сомертон, — проговорил Грегори, подходя к двери, — я не стану настаивать на каких-либо дополнительных объяснениях до тех пор, пока вы сами не почувствуете себя готовым предоставить их мне. И если вся эта затея, как вы сами говорите, отнюдь не столь сложна, я с радостью отправлюсь в это короткое путешествие, причем не далее как завтра же утром.
— О, я был уверен, что вы согласитесь, мой дорогой Грегори. Я знал, что могу положиться на вас. Если бы вы знали, как я благодарен вам. А вот и Браун… Браун, можно вас на пару слов?
— Мне выйти? — спросил Грегори.
— Ни в коем случае, мой дорогой, нет-нет. Браун, первым делом завтра утром — Грегори, я знаю, что вы ранняя птаха и не имеете ничего против того, чтобы подняться с рассветом, вы проводите пастора… туда. О… ну, вы знаете, о чем я говорю.
Браун кивнул, хотя вид у него был по-прежнему мрачный и встревоженный.
— Так вот, вы вдвоем поставите всё но место. Только повторяю, Грегори, ни о чем не беспокойтесь: в дневное время это совершенно безопасно. Браун, вы запомнили, что оно лежит там же, на ступеньке — вы понимаете, что я имею в виду — где… где я его оставил.
Браун пару раз судорожно сглотнул и, явно не способный говорить, лишь кивнул.
— Да, вот, пожалуй, и все, — заключил Сомертон. — Только ещё пару слов, Грегори. Если вам удастся воздержаться от каких-либо расспросов также и Брауна, я буду вам вдвойне признателен. Крайний срок — завтра вечером, я надеюсь, мне удастся рассказать обо всем вам с самого начала. А сейчас мне бы хотелось пожелать вам спокойной ночи. Браун останется со мной, он спит здесь же, — и, будь я на вашем месте, Грегори, то закрыл бы на ключ дверь в свою спальню. Да-да, не забудьте именно так и сделать. Они… здесь все так делают, я имею в виду местных жителей. Это даже к лучшему. Спокойной ночи.
На этом они и расстались, и если ночью, когда Грегори изредка просыпался, ему казалось, что до него доносятся какие-то скребущиеся звуки, словно кто-то царапает по нижней части наружной стороны двери, то он был склонен объяснять их лишь фантазиями совершенно спокойного человека, оказавшегося на незнакомой постели, можно сказать, в самый разгар волнующей загадочной ситуации. И все же он мог почти поклясться, что пару или тройку раз он определенно слышал эти шорохи — как глубокой ночью, так и перед самым рассветом.
Поднялся он с первыми лучами солнца, после чего они с Брауном отправились в путь. Как и предсказывал Сомертон, путешествие их оказалось ничуть не тревожным, так что уже вскоре после выхода с постоялого двора они выполнили все его просьбы. Чем именно они занимались, я пока вам говорить не стану.
Чуть позже в то же утро Сомертон, на сей раз выглядевший значительно лучше, нашел в себе силы подготовиться к отъезду из Стейнфелда, в тот же самый вечер то ли в Кобленце, то ли в каком-то ещё промежуточном пункте их поездки — сейчас я даже не знаю точно — он наконец начал свой обещанный рассказ. При сём также присутствовал Браун, однако насколько все это оказалось доступным его пониманию, он сам не поведал никому, а я не стал делать каких-либо догадок на данный счет.
Вот что рассказал Сомертон:
— Вы оба в общих чертах знаете, что эту поездку я предпринял в целях разобраться в некоторых вопросах, имеющих отношение к витражным стеклам в частной часовне лорда Д. Так вот, отправным пунктом во всем этом деле является отрывок из одной старинной книги, на которую мне хотелось бы особо обратить ваше внимание.
При этих словах Сомертон дословно процитировал уже знакомый нам отрывок из текста.
— В ходе моего повторного визита в часовню, — продолжал он, — я намеревался детально изучить все надписи, возможно, имеющиеся цифры, те или иные штрихи, сделанные алмазом по стеклу, а возможно, и просто какие-то случайные царапины. Первым делом я взялся за то, что было начертано на свитках. Я ничуть не сомневался в том, что на первом из них — том самом, который держал в руках Иов, — где говорилось: «Место сие отдано сокрытому в нем золоту», со всеми умышленно привнесенными в него изменениями по сравнению с каноническим текстом, записано нечто, действительно имеющее отношение к упоминаемому сокровищу.
