Чертовы цветы благоухали себе по-прежнему, как ни в чем не бывало. Достав шифрблокнот и несколько листов чистой бумаги, я справился быстро. И тут же понял, отчего немец едва ли не плясал. Тут и нам бы не грех сплясать…
Не подвело Витюху чутье — дело рвануло. Абверовцы с той стороны приказали майору в кратчайшие сроки подыскать в окрестностях, в тамошних лесах поляну таких-то и таких-то размеров, крайне желательно — без поваленных деревьев, больших ям и пней. О выполнении приказа сообщить немедленно, вне обычного расписания.
Неужели мы вытянули-таки десятку к тузу? Рано радоваться, но весьма даже не исключено. Размеры требующейся площадки, которая должна быть как можно более ровной, вполне позволяют выдвинуть версию, что они не просто хотят выбросить парашютистов, а собираются сажать планер — не только с гостями, но и с дополнительным грузом. Такое случалось. И радиограмму такую следовало донести до сведения полковника первой, а рапорт о ЧП отправлять вторым, пусть даже получается выигрыш всего-то в пару минут…
Я уже своим шифром зашифровал немецкое к сообщение. Потом тем же макаром — короткое донесение для Первого, для полковника Крутых, привычно составленное в уме в кратчайшие сроки.
«Леший — Первому. Сегодня около полудня по дороге из верхнего лагеря нижний бесследно исчезла радистка Камышева. Ее планшетка и все имевшееся при ней личное оружие обнаружены мною лично лесу. Жду указаний».
Ага. Именно такой позывной мне на сей раз присвоили — Леший. «Потому что в чащобе сидеть будешь», — ухмыльнулся полковник. А настоящим лешим — конечно, фигурально выражаясь, — как выяснилось, оказался вовсе не я…
Пошел к себе в палатку, так и держа свернутые вчетверо два листа бумаги в руке, — идти всего-то в соседнюю палатку. Вошел. Витя, маявшийся на раскладном стульчике, обрадованно вскочил. Ружицкий, полулежавший на своей раскладушке с пухлым растрепанным томом «Крестоносцев», тактично сделал вид, что погружен в чтение. Как и я порой поступал при его разговорах с Томшиком. Кое-что мы друг от друга секретили — пусть и братство по оружию, но такое уж у нас обоих ремесло, — но в этом случае оба всегда выходили на открытый воздух. Никаких обид, служба такая. В данный момент я не видел необходимости уводить Витюху из палатки — Ружицкий и так знает, что из обоих лагерей ведут радиопередачи. У него самого рация — вон она, в уголке — на которой он работает сам, морзянкой (я в это время опять-таки тактичности ради притворяюсь веником в уголке).
— Слушайте приказ, товарищ старший лейтенант, — сказал я насквозь официальным тоном. — Вот это немедленно передадите Первому. Чтобы не перепутать, сразу положите в левый карман. А это — вслед за первой.
И протянул ему оба листа. Он, не моргнув глазом, разложил по разным карманам, как было указано. Прекрасно понимал, что оба мы нарушаем инструкцию, согласно которой с Первым связывался исключительно я через посредство Кати — ну да, согласно его любимой поговорке про то, что нарушение инструкции и нарушение приказа есть две большие разницы… Выполнит в точности, раз это, опять-таки по его присказке, пользы дела для…
— Далее, — продолжал я. — Половину ваших бойцов немедленно отправите сюда, в мое распоряжение. Оставшимся — повышенная бдительность и полная боевая готовность… к чему угодно. Все понятно?
— Так точно, товарищ капитан, — ответил он, приняв стойку «смирно».
Столь церемонно мы держались и обращались друг к другу на «вы» исключительно из-за Ружицкого, неплохо владевшего русским. Дабы иметь собственный гонор. Пусть видит, что дисциплина у нас на высоте (сам он, наверняка по тем же причинам, и присутствии кого-то из нас держался с Томшиком крайне официально).
— Выполняйте, — сказал я.
— Есть! — браво ответил Витюха, взял под козырек и пулей вылетел из палатки.
Ружицкий, отложив книгу, довольно нейтральным тоном спросил:
— Что-то случилось, пан капитан?
Не было смысла секретить от него случившееся, все равно сам узнает очень скоро.
— Случилось, — сказал я. — Моя радистка пропала средь бела дня…
— Панна Катажина?! — Он даже приподнялся резко.
Ну что же. Я пару раз перехватил брошенные им на Катьку вполне мужские взгляды. Ничего странного, пресловутая «лебединая верность» выдает только в книжках — а в жизни я как-то ни разу и не сталкивался со случаями, когда после потери любимого или любимой он или она давали бы монашеский обет «на всю оставшуюся жизнь».
Жена у него погибла аж три года назад, жизнь есть жизнь, она берет свое. И ничего тут нет дурного, я так думаю.
— Можно узнать, как это случилось?
Не раздумывая, я рассказал — и о Факире, и о перстне, и о найденном у родника ее оружии. Каюсь, откровенничал не без задней мысли: я здесь, как ни крути, иностранец, а он поляк, хоть и не мазур. Вдруг усмотрит что-то, что я мог упустить? Коллега-контрразведчик как-никак.
Ружицкий сказал тихо:
— Очень странно… Любой враг, кто бы он ни был, ни за что не оставил бы оружия…
— Вот именно, — мрачно поддакнул я.
— Томшик, сами понимаете, мне рассказал, как вы его просили — а своему подхорунжему приказывали — попытаться разузнать что удастся в корчме о странном типе с внешностью Макса Линдера, в старинной одежде… Вот оно что… У вас уже есть версии?
— Только одна, — сказал я, — учитывая случай с перстнем и то, что произошло с Сидорчуком (и рассказал кратенько), — версия напрашивается одна-единственная: этот тип — хороший, сильный гипнотизер. Ничем другим просто не объяснить… В конце концов, гипноз — не мистика, а реальность…
Я уже разобрался к тому времени, что он, хоть и не коммунист, но твердокаменный атеист и материалист (в противоположность Томшику, который носил крестик, а в деревне ходил не только в корчму, но и в костел). Однако он-то, с его университетским образованием, должен знать, что гипноз, как выразился бы Остап Бендер, — медицинский факт.
И правда, он спокойно кивнул:
— Безусловно, гипноз — реальность. Признанная наукой. Я однажды, в студенческие времена, был на выступлении гипнотизера. Настоящего. То, что он показывал, никак не могло оказаться искусным фокусом. Гипноз… — повторил он задумчиво. — Мне думается, вы правы, пан капитан, — другого объяснения попросту нет. Но надо же, в этой мазурской глуши…
— Может быть, у вас найдутся какие-то свои соображения? — спросил я напрямую.
— Пожалуй нет… пока что, — чуть подумав, ответил он. — Нужно все как следует обдумать. — Резко встал и потянулся за фуражкой. — Пойду поговорю с Томшиком. Он ничего полезного для вас не нашел, но с учетом всего, что вы рассказали… Пусть еще раз прокрутит в голове все разговоры в деревне. Он мог услышать что-то, чему тогда не придал значения…
— Логично, — кивнул я. — Так бывает…
— Я могу рассказать ему то, что услышал от вас? Конечно, он — верующий и пройдоха, но оперативник неплохой…
— Пожалуй, — чуть подумав, кивнул я.
— Если понадобится, мы оба в полном вашем распоряжении.
— Спасибо, пан капитан, — сказал я искренне. — Вам приходилось когда-нибудь участвовать в прочесывании леса?
— Два раза, — ответил он без заминки. — И Томшик всякий раз был при мне.
— Вот это совсем хорошо…
— Хотите прочесать лес? — догадался он.
— Да, — сказал я. — Хотя бы кусок, примыкающий к роднику. Людей у меня горсточка, но хоть что-то попробую сделать…
— Я понимаю, — кивнул он. — На вашем месте поступил бы точно так же. Если есть хоть малейшая возможность что-то сделать…
И ушел к Томшику. Что же, особых надежд на эту проческу я не возлагал заранее, совсем небольшой район удалось бы охватить, но все же… Не мог я сидеть сиднем. На проческу у меня не было указаний (кто бы предвидел, что она в этой безопасной глуши вдруг понадобится?), но и запрета, соответственно, не было. Частенько на инструктажах, как и в нашем случае, звучит заключительная фраза: «Во всем остальном, в случае непредвиденных обстоятельств — действуйте по обстановке». Отличная фраза, порой очень нужная и ценная, под нее многое при необходимости можно подверстать. Как сейчас — я не самоуправствовал, никаких инструкций и приказов не нарушал, действовал по обстановке, в силу самых что ни на есть непредвиденных обстоятельств…
Вскоре, как я и приказывал, прибыла ровно половина наших тамошних скудных вооруженных сил, стрелковое отделение полного состава — девять человек с двумя дегтяревскими ручниками. Отличие было разве что в том, что в обычном армейском отделении автоматчик частенько только один, а остальные — с винтовками. Учитывая нашу специфику, с автоматами были все.
С ними примчался Витя, принес радиограмму, оказавшуюся совсем коротенькой: «Скором времени ждите подкреплений. Первый». Ну что же, там не было фразочки, которую порой страшно не любят: «Без дальнейших указаний ничего не предпринимать». Так что руки у меня развязаны…
