Для начала влив ей хорошую порцию силы, он, ненадолго вынырнув, проводил ее до лавки, на ходу уговаривая посидеть пять минуточек, передохнуть. Буквально повиснув на его руке, она, сильно прихрамывая на левую ногу, продолжала охать и причитать сквозь выступившие на глазах слезы:
— Оох… Носятся тут всякие, глаза вылупив… Не видят ничего дальше своего носа-то… Нет, чтоб глаза разуть да поглядеть под ноги… Ооох…
Едва усадив женщину и бормоча что-то полусвязное о чудесном лете и прекрасной погоде, он принялся заживлять беспокоившую его трещину. Времени у него было мало: сейчас сработал эффект неожиданности, и этим надо было воспользоваться, пока уборщица не пришла в себя, поэтому все внимание он сосредоточил на даре, оставив на реальность едва связывающую с нею нить. Потому сейчас его бормотание больше походило на бред сумасшедшего.
Весь отдавшись лечению и вливая в женщину огромное количество жизненных сил, Мишка не замечал потрясения уборщицы, глядевшей на него округлившимися глазами. Женщина же видела перед собой молодого парня с жуткими темными глазами, похожими на омуты, ненамного старше ее сына, по третьему разу рассказывающего ей, какое жаркое стоит нынче лето и как сейчас хочется купаться. Он бледнел на глазах. На лбу его выступила испарина, крупными каплями сползавшая по лицу. А еще он словно… старел. С каждой секундой на его лице появлялось все больше морщинок, которые на глазах углублялись и становились четче, и спустя минут пять ему уже невозможно было дать меньше тридцати… тридцати пяти… сорока лет…
Испуганная женщина вырвала из крепко вцепившихся в нее пальцев руку и вскочила с лавки, даже не заметив, что полностью встала на больную ногу. Парень замолчал, непонимающе моргнул, словно приходя в себя, и улыбнулся.
— Теть Маш, ты пока убирайся, а я ополоснусь маленько. Жарко что-то… Голова кружится, — хрипло проговорил он, и без малейшего стеснения стянув с себя рубашку и штаны, в трусах шагнул в кабинку. Вскоре оттуда донесся звук льющейся воды.
Посмотрев ему вослед, Мария поморгала и потрясла головой, отгоняя видение страшных глаз и странных преображений. Наконец, решив, что ей привиделось из-за боли, от которой темнело в глазах, а парню из-за жары действительно стало плохо, женщина дрожащими руками принялась за уборку.
То ли от испытанного испуга, то ли от того, что перед глазами стояло произошедшее в последнюю смену, и она вообще с трудом смогла перешагнуть порог этой душевой, а находиться здесь для нее было пыткой, убиралась она очень быстро. Даже о боли в бедре позабыла, настолько торопилась поскорее все доделать и уйти отсюда.
Мишка же, едва добравшись до кабинки, стянул с себя трусы и, включив воду, обессиленно оперся о стену. Вот всегда он так: если начинает серьезно лечить, забывает обо всем, и выкладывается до полной потери сил. И ведь сколько раз уже зарекался следить за потоком! И сколько Бирюк его за это ругал! Так ведь нет… Но разве можно остановиться, видя, как красиво сплетаются и срастаются выравниваемые им нити, как сильно, ярко и… правильно?.. начинает светиться излеченное место. Он обо всем забывал, расплетая спутанные клубки поврежденных нитей, а тревожный цвет боли просто выбивал его из равновесия и притягивал словно магнитом. У него не хватало сил оторваться от этого свечения до тех пор, пока оно абсолютно не погаснет.
Вот и сейчас то же самое… Как теть Маша вовремя выдернула у него свою руку! Еще бы немного, и он свалился бы прямо там. Напугал бы тетку до колик. И спалился бы по полной. Эта молчать бы не стала… А долечить ее надо. У Мишки руки чесались закончить начатое. И тетку жалко, и смотреть он на нее спокойно все равно не сможет, и когда еще выпадет такой же шанс? Неет, дело надо довести до конца!
Мишка попробовал подняться на дрожавшие от усталости ноги. Голова закружилась, он покачнулся и оперся о стенку кабинки. Ладно, посидим еще… Судя по звукам, тетка вымыла едва ли треть душевой, так что время еще есть. Кстати о времени. Надо посмотреть, что там с Петром случилось.
Мишка полез в воспоминания.
Глава 14
Мария зашла в душевую, уверенная, что все рабочие уже давно ушли. Едва она намочила тряпку, как со стороны кабинок раздался грохот и какой-то хрип и шум, словно кто колотит по стенкам кабинки. Женщина бросилась посмотреть, что там происходит. Одна из кабинок была открыта, в ней лежала опрокинутая лавка, которую поставили на другую, а над лавками, колотя руками и ногами по стенкам кабинки, висел задыхавшийся Петр.
Перепуганная до полусмерти, она завизжала и бросилась к висевшему в петле мужчине. Ухватив его за ногу — протез с него свалился, когда он начал извиваться — что было сил приподняла его вверх, ослабляя петлю. Инстинкт самосохранения взял свое, и мужчина в полубессознательном состоянии принялся рвать руками веревку, сдавливавшую ему горло, ослабляя ее.
Уставшая женщина чуть ослабила руки, и Петр снова повис в петле. Крича от ужаса, она опять подтолкнула его вверх. Мужчина снова смог дышать. Приходя в сознание, он понял, что ему мешают, и оттолкнул уборщицу. Та упала, выпустив его. Петр захрипел, опять повисая. Причитавшая женщина подскочила с пола и снова приподняла его. Петр опять попытался отпихнуть ее. Та, устав держать брыкавшееся и хрипло матерившееся тело, выпустила его, но через пару секунд, не прекращая звать на помощь, приподняла…
Сколько они так боролись, она не знала. Мужчина то приходил в себя и отталкивал ее, стремясь закончить начатое, то в полубессознательном состоянии рвал себе ногтями шею, судорожно пытаясь избавиться от веревки, сдавливавшей ему горло… Наконец, брыкаясь и извиваясь в очередной раз, он заехал женщине коленом в глаз. Отшатнувшись, она споткнулась об одну из валявшихся лавок и упала, рассадив себе бровь и сильно ударившись бедром. После яркой вспышки в глазах наступила темнота.
Очнувшись, она услышала кряхтение и ворчание сквозь тяжелое, надрывное дыхание:
— … натворил-то… Оох… Ты что ж энто удумал, паразит ты этакий, ась?.. Энто ж надо… К чертям на сковородку захотел? Поджарят они тебе задницу-то, поджарят, остолоп ты стоеросовый… Эх… Ооох… Вилами в зад потыкают… Доиграешься, дубина…
Мария приоткрыла глаза. Точнее, один глаз. Второй почему-то не открывался. Попробовала сесть. Голова закружилась, сильно затошнило, в нос ударил мерзкий запах дерьма.
— Ааа… Оклемалась… — обернувшись на ее возню, проворчал старый сторож. — Он что ль толкнул-то? Аль сама грохнулась?
— Живой хоть? — простонала Мария.
— Живоой… — довольно протянул он, прошаркав к женщине и протягивая ей руку. — Вставай небось, хватя валяться-то… — проворчал старик. — Сильно он тебя зашиб?
— Чего так воняет-то? — застонала женщина, пытаясь подняться. Даже при помощи старика она с трудом смогла прохромать пару шагов и сесть на лавку.
— Чего, чего… Того… А ты что думала, помирать легко? Тем паче вот так… Кишки-то распускаются, не держат боле, вот и обоссываются, и обсираются… — ворчал старик, щупая у лежащего мужчины вену.
Мария бросила испуганный взгляд на несостоявшегося висельника и согнулась в рвотных спазмах. Лицо его было опухшим, сине-багрового цвета, из приоткрытого рта, испачканного кровью, выглядывал распухший фиолетовый язык. Глаза ввалились и были обведены черными кругами, заострившийся нос отдавал зеленцой.
— Даа… — протянул сторож. — Ты вот что… Пригляди за ним покамест, а я пойду неотложку вызову да в милицию позвоню. У меня тама в будке илифон имеется.
Мария, прижимая ко рту и носу платок, стянутый с головы, кивнула.
Сторож ушел. Редкое хриплое, надрывное дыхание висельника стало казаться громче. Она все чаще и чаще косилась на него, рассматривая исподтишка. Лицо его постепенно все больше багровело, становилось одутловатым. На коже явственно проступили полопавшиеся сосудики. На губах появилась розовая пена, все больше наполнявшая рот. Побоявшись, что мужчина снова начнет задыхаться, захлебнувшись, она подползла к нему и повернула его набок. Изо рта потянулась струйка кровавой слюны, но дышать он стал как будто легче.
