Совесть проснулась в Еве… Она вдруг решила спасти леди, и, не зная куда, зачем, одевшись, вышла из дому и… пришла сюда…
— От Луиджи я спасу вас и приведу вас к источнику душевного покоя и мира, но… до тех пор вам вместе со мною придется пережить немало горя, хотя другого рода, в другой обстановке… Я так же несчастна, как вы, но моим несчастиям скоро конец, — конец будет и вашим, потому что… мне разрешено, приказано даже, взять вас с собою в приют мира и любви… Пока я больше ничего не могу сказать вам, но я знаю, что вы мне верите…
Иза наклонилась и полными любви глазами взглянула Эвелине в очи… Они горели верой и любовью. Иза взглянула на часы. Время ушло далеко за полночь.
— Теперь уходите, а завтра рано утром будьте здесь… Мне кажется, что спасти вашу леди и освободиться от Луиджи не будет трудно… До завтра.
Они горячо обнялись. Иза с ее чудной, полной огня южной красотой и Эвелина, нежная, томная красавица севера — представляли прелестную картину своей гармонией красоты и контрастом ее характеров. Чтобы оценить эту картину, не нужно было быть художником, и ее оценил Будимирский, незаметно войдя, наблюдавший сцену прощания с порога…
— Иза, кто эта красавица? — не выдержал Будимирский. Иза вскрикнула, а Эвелина, быстро обернувшись, встретила горящий взгляд Будимирского и замерла.
Какая прелесть! Иза, кто это? — воскликнул Будимирский, едва оторвав взгляд от красавицы Эвелины.
Вспомнив, что в данную минуту она все-таки хозяйка дома, Иза, улыбаясь, представила Еве «своего мужа» и назвала ее.
— На каком-нибудь другом языке говорит? — спросил Будимирский по-русски…
— Только по-английски!
— Где ты откопала такой перл? Ты никого не знаешь здесь и вдруг ночью… в гостинице?
— Ты узнаешь все завтра… Не волнуйся бесполезно, — она от тебя не уйдет…
— То есть как это? — вспыхнул авантюрист. — Что за глупости ты говоришь!..
— Нет, милый… не глупости. Ее привело сюда то же, что и меня два месяца назад на «Тагасаго Мару» и… ее ждет та же участь. Я бороться не могу, да и не нужно… Ты знаешь, как я покорна судьбе… Взгляни, какими глазами она смотрит на тебя! Ты уже околдовал ее… Но не приписывай себе этой победы, не будь хуже того, что ты есть… Это судьба, испытание ей… Она твоя…
При последних словах Изу передернуло всю. Несмотря на всю покорность воле таинственного старца, Провидения, женщина все же сказывалась в ней моментами.
— Опять? Твои старцы послали? Да? Что за милые старички, однако! Ха! ха! ха! Да ведь они мне эдак скоро целый гаремчик составят! Ха ха! ха! Очень рад быть «орудием испытания»… Постараюсь оправдать доверие… Ха! ха! ха! Черт побери, — буду и я покорен судьбе… Изочка, слышишь? Я тоже из повиновения не выйду, но ты все-таки не волнуйся. Она красавица, правда, — но кто из вас лучше, это — вопрос… Ха! ха! ха! Я надеюсь путем опыта долго его разрешать и колебаться то в ту, то в другую сторону. Sapristi, вот масленица будет!..
Он уже сидел на низеньком пуфе перед Эвелиной, держал ее руки в своих и хохотал и пожирал ее глазами и трепетал от этого таинственного тепла, что лилось из ее томных бархатных очей, подернутых влагою… Он уже освоился со своим положением и зная, что Иза не солжет, принимал его как должное. Удивление прошло, уступив место желанию, которое росло в нем сильнее и сильнее…
— Иза, я входя слышал, что ты назавтра обещала мисс Еве защитить ее и какую-то леди от злодея какого-то? В чем дело?
— Поздно, милый, уже… завтра утром… — слабо возразила Иза.
— А, нет! Ты знаешь, как я буду занят завтра, нужно, чтобы я теперь же знал, в чем дело, — ведь мне же придется, вероятно, дело устраивать.
Иза взглянула на Эвелину и поняла, что та не в состоянии повторить свою исповедь… Она бледнела, краснела и таяла под горячими взглядами Будимирского… Она чувствовала на губах своих его жаркие поцелуи, чувствовала близость его тела, чувствовала себя в полной власти этого наглого красавца… Да, в душе он ей только наглецом казался, но волна сладострастия с такой силой охватывала тело ее, что думать и бороться она не могла. Между ними сразу установилась та связь, тот ток животного магнетизма, который не может не разрешиться взрывом, — ток, иногда доводящий людей до преступления, часто отвратительный, почти всегда преступный, но чаще сладостный, непреодолимый, отуманивающий, делающий женщину игрушкой в руках более сильного…
Иза в кратких словах, торопясь, рассказала Будимирскому все, что узнала от Эвелины.
— Вот как… Да… ну, что же, — завтра мы успокоим вашу леди и… покончим с Луиджи. В другое время я бы его, подлеца, в 24 часа… но мне теперь не рука возиться с полицией… здесь в особенности… но вы говорите, что он негодяй во всех видах? Да? Тем лучше… я ему денег дам. Но… как же вы теперь? Куда же вы ночью пойдете? Иза в вас такое участие принимает… Гм!.. само собою и я… Вы будете подругой ее, разделите ее жизнь… так вот — что же откладывать, — оставайтесь…
Ему все-таки трудно было все это сказать. Он перевел глаза с Эвелины на Изу. Обе молчали. Красавица-блондинка вряд ли даже слышала, что он говорил, увлеченная волною чувства, охватившего и уносившего ее, а Иза… она окаменела как будто. Будимирский позвонил, и в эту минуту Иза взглянула на него. Он прочел в ее взгляде лишь мольбу соблюсти приличия и, когда в дверях показалась заспанная горничная, он, как любящий муж, горячо поцеловал руку Изы…
— Мисс Эвелина останется у нас ночевать… Приготовьте все в гостиной… — приказал он и, обернувшись, заговорил с Изой по-французски. Эвелина молчала, следя глазами за ним, и минутами томные глаза ее вспыхивали другим огоньком и недружелюбно глядели на Изу…
Будимирский зажег спирт под чайным серебряным котлом, а Иза, ласково взяв за руку Эвелину, увлекла ее к себе в спальню…
— Куда это вы? Секреты? — остановил их Будимирский.
— Но, милый мой, у нее нет ведь ничего с собою… ей нужно дать кое-что… из туалета… — возразила Иза.
Собственно говоря, Будимирского совсем не интересовало, о чем две красавицы шептались в соседней комнате добрую четверть часа, пока он пил чай с ромом, а в соседней гостиной горничная и два лакея ставили кровать и устраивали спальню для Эвелины. Когда они вернулись в столовую, его не удивили и слезы на глазах Изы и горевшее лицо Эвелины, — и Иза сама отдала ему красавицу-блондинку и ни в чем ему не помешает… Все ему казалось естественным даже.
Иза горячо поцеловала Эвелину и грустно улыбнулась Будимирскому: «спокойной ночи»… Она ушла…
Пауза была и непродолжительна и нетягостна… Будимирский быстро обернулся к Эвелине и властно протянул руки, а она… с глубоким вздохом облегчения склонилась к нему на грудь, шепча: «наконец-то».
На рассвете Будимирский вернулся в спальню и занял место рядом со спокойно спавшей Изой, — так ему казалось, по крайней мере… В слабом свете электрической ночной лампочки Иза, быть может, была еще красивее, чем залитая ярким светом, и Будимирский, только что оставивший горячие объятия Эвелины, чувствуя еще теплоту ее тела, залюбовался Изою, ее чудным роскошным телом, тенью пушистых ресниц на смуглых щеках, прелестными очертаниями ярких губ, ароматом ее тела, другим, совсем другим… Он приподнялся на локте и обнимал взглядом спящую красавицу, ласкал ее глазами, и волна нового желания охватывала его…
— Иза… — едва слышно прошептал он и… глаза ее раскрылись, и взгляд ее сказал ему, что она не спала… В этом взгляде таилось и страдание, и мука, и вопрос, и страсть… в нем было и отвращение к нему и к себе… и то же страстное желание, что мучило Будимирского.
— Иза… ты лучше… ты моя…
Иза не дала ему окончить… Она пила в устах его забвение всему тому, что мучило ее в эту ночь… Будимирский поздно проснулся, но встал бодрым, как всегда, и внутренне хохотал, умываясь и одеваясь.
«Вот так положение, черт подери! И какие чудные создания эта милая судьба мне послала… Две жены сразу, и ревности между ними не будет… Рай земной! Надо только из Лондона поскорей… В Париж они все вместе приедут… Две жены… Нет, надо, чтобы одна из них «сестрой» моей была… Та англичанка… сестрой никто не признает. Пусть Иза сестрой будет, а здесь, пока… Эвелина будет компаньонкой… Ха! ха! ха!»
Он расцеловал ручки дам, сидевших уже за столом, и с любопытством оглядывал их… Иза была спокойна, но Эвелина вспыхивала каждую минуту и с мольбой взглядывала на Изу, которая одними глазами и улыбкой успокаивала ее…
«Привыкнет, уходится» думал по-кавалерийски Будимирский, глядя на вспыхивавшее румянцем стыда прелестное лицо Эвелины и отправляя в рот ломти жирной ветчины.
Сейчас же после breakfast'а он взял с собою Эвелину и отправился прежде всего в Сити, где в банке получил по одному из чеков на предъявителя 20.000 фунтов кредитивами на Париж и 10.000 банкнотами, а затем приказал везти себя по адресу, данному Эвелиной, к леди Бьютифуль.
