— Разве ж я такого хочу от шалавы? Так слушайте сюда! — Он был вне себя от возбуждения, от того, что не мог сбить меня с толку. — Я сделаю из Савиоли, из этого проклятого пса… этого, этого… — с рычанием вдруг вырвалось у него из груди.
Он стал задыхаться. Я тут же спохватился: наконец-то он подошел к тому, где мне хотелось его поймать, но он уже пришел в себя и снова стал пялить рыбьи глаза на мой жилет.
— Слушайте сюда, Пернат, — он вынужден был копировать трезвую обдуманную речь торгаша, — вы говорили о шала… о женщине. Хорошо! Она вышла замуж. Хорошо… Связалась с… молодым негодяем. Но мне-то что до этого? — Он размахивал передо мной руками, держа пальцы так, словно в них была щепотка соли. — Пусть шалава сама расхлебывает кашу. Я порьядочный человек, и вы тоже. Мы таки знаем это оба. Что-о? Я только хочу получить свои деньги. Вам понятно, Пернат?
Я насторожился:
— Какие деньги? Разве доктор Савиоли должен вам что-нибудь?
Вассертрум уклонился от ответа:
— У него есть должок. Не все ли равно какой.
— Вы собираетесь убить его! — воскликнул я.
Он вскочил с кресла. Пошатнулся. Несколько раз икнул.
— Конечно! Убить! Сколько можно разыгрывать передо мной комедию! — Я указал на дверь. — Чтобы духу вашего здесь не было.
Он не спеша взял шляпу, надел ее и повернулся к выходу. Затем еще раз остановился и сказал с таким спокойствием, какого я в нем никогда не мог предположить:
— И то ладно! Я собирался дать вам свободу. Ладно. Нет так нет. Милосердный брадобрей наносит скверные раны. Пора кончать парашу. А если бы Савиоли стал поперек дороги вам?! Теперь — я — вашу — троицу, — он сжал пальцы в кулак, жестом намекая на то, что имеет в виду, — в порошок сотру.
Он кипел сатанинской злобой и казался таким уверенным в себе, что у меня кровь застыла в жилах. Вероятно, у него есть оружие, о котором я ничего не знал, и даже Хароузек не подозревал о нем. Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.
«Напильник! Напильник!» — прошептал внутри меня голос. Я прикинул на глаз расстояние — шаг до стола, два — до Вассертрума, хотел было вскочить, но на пороге, точно из-под земли, вырос Гиллель.
Комната поплыла у меня перед глазами.
Я только видел — как сквозь туман, — что Гиллель неподвижно стоит на месте, а Вассертрум пятится к стене.
Затем я услышал голос Гиллеля:
— Вы же, Аарон, знаете заповедь — все евреи стоят друг за друга! Не сваливайте эту ответственность на других. — Он добавил что-то на еврейском языке, но я не понял слов.
— Вам таки очень нужно вынюхивать за дверью?
— Вынюхиваю я или нет, не ваша забота, — Гиллель снова закончил фразу по-еврейски, на этот раз звучавшую угрожающе. Я боялся, что дело кончится руганью, но Вассертрум не вымолвил ни слова, раздумывая несколько мгновений, потом решительно направился к выходу.
Я напряженно следил за Гиллелем. Он кивнул мне, я продолжал молчать. Видимо, он чего-то ждал, так как внимательно прислушивался к тому, что происходило за дверью. Я хотел ее закрыть, но он нетерпеливым жестом вернул меня обратно.
Прошла, быть может, минута, затем послышались шаркающие шаги старьевщика по лестнице. Ни слова не говоря, Гиллель вышел и посторонился.
Вассертрум подождал, чтобы тот отошел подальше, затем злобно прошипел:
— Стуканцы мои отдайте.
Куда же пропал Хароузек?
Прошли почти сутки, а о нем ни слуху ни духу. Может быть, забыл про условный знак? Или, возможно, не замечал его?
Я подошел к окну и направил зеркало так, чтобы солнечный зайчик, отраженный от него, попал прямо в забранное решеткой потайное окошко в его подвальной конуре. Вчерашнее вмешательство Гиллеля успокоило меня. Он непременно предупредил бы меня о приближающейся опасности.
Кроме того, Вассертрум не мог больше предпринять ничего серьезного; вскоре после своего ухода он вернулся в лавку, я бросил взгляд на улицу — и верно: он сидел, неподвижно прислонившись спиной к печным плитам, точно так же, как и сегодня утром.
Это вечное ожидание — оно невыносимо! Ласковый весенний ветер, залетавший в открытое окно спальни, заражал меня мучительной истомой.
Как была мелодична ленивая музыка капели, падавшей с крыши! Как сверкали тонкие водяные струи в солнечных лучах!.
Меня влекло в неведомые дали. Не зная, куда деться, я метался по своей каморке из угла в угол. Бросался в кресло. Снова вставал.
Это хмельные семена смутной влюбленности неудержимо проросли в моей душе.
Я промучился всю ночь напролет. Один раз появилась Ангелина, она прижималась ко мне, потом я, кажется, вел совсем невинный разговор с Мириам, и едва рассеялся ее образ, снова пришла Ангелина и поцеловала меня; я вдыхал аромат ее волос, а ее мягкий соболий воротник щекотал мне шею, шуба сползла с ее обнаженных плеч — и Ангелина превращалась в Розину, танцевавшую в одном фраке на голом теле с пьяными полузакрытыми глазами… И все это в полусне, бывшем, однако, точно так же полуявью, сладкой, изнуряющей сумеречной полуявью.
Под утро у моего изголовья стоял мой двойник, призрачный «Гавла де-Гармей», «дух костей», о котором говорил Гиллель, и я видел по его глазам: он в моей власти и должен ответить на любой мой вопрос, который я ему задам о вещах дольнего и горнего мира, а он только этого и ждал, но я не способен был утолить жажду таинственного из-за знойного тока своей крови, которая была не в силах насытить высохшую почву моего рассудка. Я удалил призрак, он превратился в зеркальное отражение Ангелины, и все это вместе сгорбилось и стало буквой «Алеф», выросшей снова и превратившейся в обнаженную исполинскую женщину, увиденную мной однажды в книге Иббур, биение ее пульса было подобно землетрясению, и она склонилась надо мной, и я вдыхал пьянящий аромат ее жаркой плоти.
Неужели Хароузек все еще не пришел? На церковной колокольне загудели колокола.
Я решил подождать четверть часа, а потом уйти куда глаза глядят! Бродить по оживленным улицам среди празднично одетых людей, в богатой части города смешаться с веселой толпой, любоваться красивыми женщинами, их очаровательными лицами и стройными ногами.
Может быть, при этом встречусь с Хароузеком, оправдывался я перед собой.
Я взял с книжной полки старинную колоду карт для тарока, чтобы скоротать время.
Может быть, картинки на картах подтолкнут меня на создание эскиза для камеи?
Я стал искать пагат.
Но пагата не было. Куда он мог подеваться?
Еще раз пересмотрел все карты и стал размышлять о скрытом смысле изображений. Особенно был интересен «повешенный» — что бы он мог обозначать?
Человек висел на веревке между небом и землей вниз головой, руки связаны за спиной, правая голень крест-накрест с левой ногой, так что это выглядело как крест на перевернутом треугольнике.
Загадочное сравнение.
Вот! Наконец-то! Пришел Хароузек.
Или мне показалось?
Приятная неожиданность — пришла Мириам.
— Знаете, Мириам, я только что решил спуститься к вам и предложить прокатиться со мной по городу. — Было не совсем так, конечно, но я не задумывался над этим. — Ведь правда, вы не откажете мне?! У меня на сердце весна, и вы, именно вы, Мириам, должны сделать меня бесконечно счастливым.
— Прокатиться? — Она настолько удивилась, что я громко рассмеялся.
— Разве мое предложение так уж нелепо?
— Нет-нет, но… — она подыскивала слово, — невероятно странно. Прокатиться по городу!
— Вовсе не странно, если вы представите, что сотни тысяч людей, в сущности, только этим всю жизнь и занимаются.
— Конечно, но то другие люди! — согласилась она, все еще ошеломленная моим предложением.
Я взял ее за руки.
— Если другие люди вправе испытывать радость, мне бы хотелось, Мириам, чтобы вы насладились бы ею еще больше.
Внезапно ее лицо покрыла смертельная бледность, и по ее неподвижно застывшему взгляду я понял, о чем она думает. Это задело меня.
— Вам не стоит все время носиться с этим, Мириам, — продолжал я, — носиться с чудом. Вы обещаете мне это хотя бы из… дружеских побуждений?
Она уловила в моих словах испуг, и взгляд ее был полон изумления.
— Если бы оно вас так не утомляло, я радовался бы вместе с вами, но как? Знаете, я очень беспокоюсь за вас, Мириам, за… за… как бы это только выразить — за ваше душевное здоровье! Не поймите меня буквально, но… Мне хотелось бы, чтобы чудо никогда не совершилось.
Я ожидал, что она станет возражать, но она лишь кивнула головой, уйдя в себя.
— Это изматывает вас. Разве я не прав, Мириам?
— Порою мне тоже хочется, чтобы оно не произошло, — набравшись духу, ответила она.
