«Останься, не уходи!» — эти ее слова я не услышал, а, скорее, прочитал у нее по губам.
С трудом переступая одеревеневшими ногами, я пошел за ней. Она влекла меня через заросли к какой-то полуразвалившейся служебной постройке, темневшей за кустами. Мы шли все быстрее и быстрее, под конец перейдя на бег. Я еле поспевал за ней, но замедлить шаг не мог, поскольку она не выпускала мою руку. Удивительно, что я себе ничего не сломал по пути, ведь я вообще не глядел под ноги. Да и не увидел бы ничего в такой темноте. Однако оступился я всего один раз — когда мы уже входили во тьму сарая, я запнулся о порог. Но моя спутница не дала упасть, схватив меня за плечо. У нее были очень крепкие руки.
В сарае я уже совсем ничего не мог разглядеть. Даже тусклая луна, едва освещавшая улицу, не проникала сюда своими лучами.
Только едва различимый шепот: «Помоги мне! Там так холодно и одиноко!».
Холодные прикосновения ее рук у меня на груди.
Запах земли и болотной тины.
Когда, проснувшись утром, я вышел из гостиницы на улицу, солнце уже ярко светило, играя лучами в каплях росы. Стрекотание кузнечиков на полянке у могильного камня перебивало только позвякивание в ресторане. Бартоломеас Гмейнедер суетился за стойкой, развешивая над ней бокалы.
— Доброе утро, молодой человек! — воскликнул он. — Хорошо ли вам спалось?
Это действительно доброе, солнечное утро так контрастировало со вчерашним мрачным вечером, что все случившееся всего лишь несколько часов назад казалось нелепым сном или видением. Но, мне казалось, что даже после душа у меня все пахнет тиной и свежевскопанной землей. Нет, все, случившееся накануне вечером, было слишком реально для сна.
— Послушайте, Бартоломеас, — сказал я, подсаживаясь к стойке, — вы не знаете, что за бледная девушка ходит во дворе по ночам?
Бартоломеас отставил стакан и с удивлением на меня посмотрел.
— Бледная девушка? — переспросил он. — Блондинка с длинными волосами, невысокого роста и с родинкой на левой щеке?
Я кивнул.
— Тогда все ясно. Это наверняка она. Эльза.
— Эльза?
— Ну, я вчера про нее рассказывал. Это та самая дочь моего предка, которую совратил последний владелец замка.
Я не сразу собрался с мыслями. В голове и так слегка шумело после вчерашнего, а слова хозяина гостиницы просто встали мне поперек извилин.
— Постойте! — выдавил я, наконец, — Она же умерла.
— Это уж и не сомневайтесь, — согласился Бартоломеас. — Только умерла она без покаяния. Да и похоронили ее неправильно. Вот и не может до сих пор успокоиться. Ее тут многие видели. Часто появляется. Особенно летом и в такую вот сырую погоду.
— И вы в это верите?
Бартоломеас пожал плечами.
— Сам я ее не видел — врать не буду. Но ведь и вам врать незачем. Вы-то ее видели, так чего же удивляетесь? А рассказов про нее я всяких наслышался.
Действительно, чему я удивляюсь? Я же сам ее вчера видел. Если бы это была только история, рассказанная Бартоломеасом, то можно было бы посмеяться и не поверить, но…
— …но ведь я же сам!.. Нет, она была живая, я ведь…
Бартоломеас с интересом посмотрел на меня, а потом вздохнул, покачал головой и тихо сказал:
— Вы только Мартину об этом не рассказывайте… Да!.. Эльза, она ведь, упокой, господи, ее душу, и при жизни со странностями была. Всякие про нее слухи ходили. Нет, я вас не осуждаю нисколько. Дело ваше, конечно, молодое, да и я не ханжа. Только… Я вчера сказать забыл, что, когда она умерла, ей еще и пятнадцати не было. По тем временам — уже взрослая, а по нынешним законам несовершеннолетняя. Понимаете, о чем я?
— Какие еще пятнадцать лет? — пробормотал я, чувствуя, что окончательно перестаю понимать Бартоломеуса. — Не выглядела она на пятнадцать.
— Конечно, триста лет в земле пролежавши, на пятнадцать лет выглядеть не будешь. Вообще удивительно, что она так хорошо сохранилась. Местный климат и болотистая почва порой творят чудеса. Но с точки зрения закона она несовершеннолетняя. А то, что она при этом еще и мертвая, поверьте, очень слабое оправдание для вас. Нет, я-то, конечно, никому не скажу, но и вы тоже молчите.
Я облокотился на стойку и сжал голову руками. Бартоломеас похлопал меня по плечу.
— Не расстраивайтесь. Вашей вины тут нет. Это я виноват, что не предупредил. И что ж она не уймется-то все никак? Ей бы о душе подумать, а она все о мужиках… Бесстыдница, прости господи! Я уж думал о том, чтоб ее перехоронить. Даже у специалистов спрашивал. Вроде бы, вполне возможно, но на практике такая волокита, что впору самому в гроб лечь. Где теперь собрать все справки, если уже триста лет прошло? Да и могила ее такая старая, что уже подпадает под закон о защите памятников старины, то есть без согласования с соответствующими службами ее трогать нельзя. Да бог с ним! Я ведь не зверь, а она все-таки моя родственница, хоть и дальняя. Собрал бы я все эти справки, если бы точно знал, что ей это надо. Ведь если бы она этого хотела, то могла бы явиться мне и попросить. Но я, кажется, единственный мужчина в этой гостинице, который ее ни разу не видел. Поверите ли, она даже Мартину один раз явилась. Конечно, он тогда помоложе был. Лет тридцать назад это случилось. Но он уже в те времена был человеком строгим и рассудительным. Он ей такую взбучку задал, что после этого ее месяца два никто не видел.
Некоторое время после этого разговора я был совершенно растерян. То, что со мной произошло, казалось скверным, отвратительным, даже, пожалуй, преступным. Но ни извращенцем, ни преступником я себя не чувствовал. Стыдно признаться, но я даже испытывал некоторую гордость. Ну и что из того, что она мертвая? Она что, не человек после этого? Подумаешь, воняет! Живые тоже не все хорошо пахнут. Зато совсем немногим смертным довелось испытать то, что было этой ночью со мной. И уж точно такое не может случиться на популярных курортах, куда все ездят отдыхать. Жаль только, что никто мне не поверит.
Путанные и мрачные мысли быстро ушли. Стоило лишь искупаться в реке и погреться под яркими, но совсем не такими обжигающими как на юге лучами солнца. И хотя образ Эльзы все это время стоял у меня перед глазами, никаких скверных ассоциаций он у меня не вызывал. Ну, какая, в конце концов, разница, живая она или нет? Глупые предрассудки, которым не место в современном цивилизованном мире. Она ведь все равно человек.
Поскольку вечером небо оставалось безоблачным, посетители ресторана снова сидели на улице. Мы с Мартином пили пиво, даже, пожалуй, несколько перебрали.
— Ну, что вы там все нашли в этом городе! — разглагольствовал Мартин. — Мне доводилось бывать в разных городах. Там кроме смога ничего нет. Пробки везде, толпы людей. Все несутся куда-то, толкаются. В толчею попадешь — если не затопчут, то кошелек точно стибрят. А в безлюдных местах ходить даже полицейскому страшновато. То ли дело у нас, в деревне. Никто никуда не торопится. Все ходят спокойно, чинно, воздухом дышат. И едят, кстати, спокойно и вкусно. В городе ведь не поесть — проглотил какой-нибудь гамбургер, дрянью запил — и бежать. А куда бежать-то? На похороны свои все равно не опоздаешь!
— Так ведь и жить на что-то нужно, — возразил я. — В деревне ни денег не заработаешь, ни карьеру не сделаешь. Да и какая тут работа? Не по мне это все. Я, вот, всего пару лет в фирме, а уже и капиталец сколотил, и начальство повышение обещает.
Мартин презрительно фыркнул.
— И что тебе с тех денег толку? Ты ведь их даже потратить не успеваешь, вот они у тебя и копятся. Ты думаешь, что на хорошую жизнь копишь, а жизнь-то — она мимо проходит, вот и выходит, что копишь ты на собственные похороны. У тебя семья-то есть?
Мне пришлось честно признаться, что живу я один. Наверное, я трудоголик. На личную жизнь времени совершенно не остается. Все кажется, что вот, будут деньги, появится время, и тогда… А ведь Мартин прав. Жизнь между тем проходит мимо.
— Да ладно тебе, Мартин! — вступился за меня хозяин гостиницы. Он стоял рядом, прислонившись к столбу крыльца, и слушал наш разговор. — Что ты к нему привязался. Он еще молодой — все у него будет. Поймет со временем, что деньги — это не главное.
Мартин усмехнулся, похлопал меня по плечу и пошел в помещение. Видимо, в туалет. Бартоломеас тоже куда-то отлучился. Я воспользовался паузой, чтобы отхлебнуть из своей кружки большой глоток. И в этот момент надо мной нависла чья-то тень. Я обернулся и увидел у себя за спиной человека в темном плаще с капюшоном, закрывающим лицо. До сих пор этот человек в одиночестве сидел за соседним столом. Наклонившись ко мне, он быстро зашептал:
— Не верьте, не верьте тут никому. Бегите скорее отсюда. Здесь все ложь и обман!
Я хотел спросить, что он имеет в виду, но мой таинственный собеседник заметил приближающегося Бартоломеаса и поспешно скрылся в темноте за деревьями. Кажется, Бартоломеас не обратил на это внимание.
