Млечный пар клубился у его ног. В волшебном полумраке камни оживали. Обман зрения? Игра света? Он знал, что это не так. Молодая луна, едва различимая для несведущих, для постигшего астрономию древних сияла космическим маяком. В просторах небес складывались звездные карты, возникали небесные круги орбит, и он каждой частицей тела ощущал переход солнца от Бельтана к солнцестоянию.
Семь дней до солнцестояния. Всеобщее внимание сосредоточится на солнечном восходе этого дня. А надо бы — на следующих за ним ночах.
Через пять полных суток после полуночи солнце-стояния в плодородных вечерних сумерках этого мистического вечера наступит первое после солнцестояния полнолуние. Тогда он должен будет вернуться к Святым и завершить начатое.
Небо потемнело. Мастер отыскал Полярную звезду, ярчайшее светило Малой Медведицы — Ursa Minor. Ближайший к небесному полюсу проблеск божества. Он отвел глаза от черного бархата небес, взгляд его упал на доисторическую каменную Плаху, и Мастер содрогнулся, внемля воле Святых.
Боги не простят неудачника.
Штаб-квартира уилтширской полиции.
Девайзес
Детектив-следователь Меган Беккер хотела бы забыть этот день. А он еще далеко не кончился. Тонкая, как прутик, женщина тридцати одного года от роду оставила дома больную дочь. Мужа, чтобы присмотреть за ней, не было, она сама его и выгнала, и вот старший инспектор повесила на нее это клятое самоубийство. Теперь ей придется задержаться на службе, чтобы повидать скорбящего сына. Всего этого, в сочетании с неоплаченными счетами, копившимися у нее в сумочке, хватило бы, чтобы снова начать курить. Но она не начала.
Родители сказали, что возьмут на себя Сэмми, «никаких проблем», как всегда — если не считать родительских нотаций и уничижительных взглядов, когда она забирает дочь несколькими часами позже, чем обещала.
Но она не желала сдаваться. Она всегда хотела служить в полиции. И сейчас хочет — несмотря на неудачный брак.
Чашка кофе и несколько подушечек жевательной резинки разогнали мысли о никотине. Зазвонил мобильник. Она взглянула на экран. Вызывал ПУ — «подлый ублюдок». Она не сумела заставить себя ввести настоящее имя бывшего мужа. «Подлый ублюдок» подходило ему куда больше. Он служил в другом подразделении, но их пути все же пересекались. Слишком часто. На службе и во время мучительных свиданий с дочерью.
ПУ не желал согласовывать время посещений. Еще бы! Это нарушило бы свободный стиль его жизни! Он считал себя вправе появляться каждый раз, как ему вздумается повидать Сэмми. А это было попросту нечестно и по отношению к дочери, да и к ней самой.
Ей ужасно хотелось запустить мобильником в стену. Она подхватила телефон со стола за миг до того, как он переключился на голосовую почту, и рявкнула:
— Да?
ПУ тоже не тратил времени на любезности:
— Почему ты мне не сказала, что Сэмми больна?
— Она просто затемпературила. Ничего особенного.
— Ты теперь врач?
— Ты теперь отец?
Он утомленно вздохнул.
— Мег, я беспокоюсь за дочь. Если бы я не позвонил, ты бы все равно на меня наорала.
Она сосчитала до десяти и процедила его имя:
— Адам, с Сэмми все в порядке. Дети все время цепляют инфекции в детском саду. У нее повышена температура, ее немножко тошнило прошлой ночью, только и всего.
— Но это не корь, ничего такого?
— Нет. — Меган вдруг засомневалась. — Не думаю. Мама с ней, можешь не волноваться.
— С ней должна быть ты. Больной девочке нужна рядом мама, а не бабушка.
— Пошел ты к черту, Адам.
Она прервала связь и ощутила, как колотится сердце. Всегда он так. Заводит ее, доводит до срыва. Звякнул настольный телефон, и она чуть не подпрыгнула. Звонили из приемной. Гидеон Чейз ждал внизу. Она сказала, что спускается, и, уходя, отхлебнула остывший кофе. Разговор с родственниками покойного всегда дается трудно.
В приемной никого не было, кроме высокого темноволосого мужчины с растерянным бледным лицом. Она глубоко вздохнула, подошла и представилась:
— Я — детектив-инспектор Беккер. Меган Беккер.
Она протянула ему руку, заметив, что старый пластырь на указательном пальце вот-вот отклеится.
— Гидеон Чейз. — Он ответил на рукопожатие, постаравшись не задеть голубую полоску пластыря. — Извините, что опоздал. Пробки.
Она сочувственно улыбнулась.
— Как всегда. Спасибо, что приехали так быстро. Я знаю, как это сложно. — Она открыла дверь, приложив свой пропуск. — Пройдемте внутрь, найдем спокойное место для разговора.
Девайзес
Будучи археологом, Гидеон придавал большое значение местоположению и первому впечатлению. Полоска прокаленного красного египетского песка или темная зелень английского поля могут многое рассказать о предстоящих открытиях. Как и дешевая сплошная деревянная дверь, которую открыла перед ним детектив-инспектор Беккер.
За дверью оказалась унылая коробка с темным ковролином и серыми стенами. Гостеприимная, как могила. Единственным ярким пятном в комнате была сама женщина, детектив-инспектор. Каштановые волосы с рыжиной, ржаво-коричневая трикотажная блузка и расклешенные черные брюки. Гидеон неловко примостился на стандартном стуле и из любопытства толкнул стоявший перед ним стол — привинчен к полу.
Меган Беккер тоже кое-что понимала в первых впечатлениях. Подготовка по психологии и составлению профиля преступника позволила ей оценить мужчину с подстриженными а-ля Хью Грант темными волосами. Карие глаза, полные губы, хорошие скулы. На ногтях нет никотиновой желтизны, и обрезаны они не слишком коротко. Обручального кольца нет. Колец часто не носят и женатые мужчины, но люди строгих принципов носят, а от него так и разило консерватизмом. Консерватизм сказывался и в синем шерстяном блейзере с кожаными заплатами на локтях — одежда, принятая скорее среди ученой братии, чем среди высокопоставленных служащих. И мешковатая зеленая рубашка с черным кашемировым джемпером к нему не подходит. Будь в его жизни женщина, она бы обязательно ему сказала.
Она подтолкнула к нему по столу письмо.
— Эту записку оставил ваш отец.
Гидеон, не двигаясь, глядел на конверт, забрызганный темными пятнышками.
Она поняла, на что он смотрит.
— Простите. Мне показалось, что заменить конверт будет неправильно.
Правильно… Или неправильно…
Все его воспитание сводилось к тому, чтобы поступать правильно. И не смогло подготовить его к моменту, когда ему подадут конверт, забрызганный кровью погибшего отца.
— Вам плохо?
Он убрал прядь со лба, взглянул ей в лицо.
— Все нормально.
Оба понимали, что это ложь.
Он снова перевел взгляд на конверт, и в глаза ему бросилось собственное имя, выписанное четким отцовским почерком: «ГИДЕОН».
Впервые в жизни он порадовался, что отец остался верен себе и не сменил перо на шариковую или гелевую ручку, подобно всему миру.
Гидеон поймал себя на том, что тепло думает о старике, и задумался, случайность ли это, что смерть заставляет вдруг проникнуться уважением к тому, что прежде презирал. Как будто начисто стирает все ненужное и оставляет только добрые мысли.
Он тронул уголок конверта. Приподнял, но переворачивать не стал.
Рано.
Сердце у него колотилось, как бывало при ссорах с отцом. В этом письме он чувствовал присутствие старика. Угадывал его сквозь толстую бумагу. Он взял и открыл конверт. Разворачивая письмо, с обидой подумал, что полицейские уже читали его. Он понимал: они были обязаны, а все же не следовало им этого делать. Письмо было адресовано ему. Личное дело.
«Дорогой Гидеон!
Я надеюсь, что в смерти нас разделяет меньшее, чем при жизни.
Теперь, когда меня нет, ты, возможно, многое узнаешь обо мне. Не только хорошее и не только плохое. Но ты вряд ли узнаешь, как я тебя любил. Я любил тебя и гордился тобой каждую минуту своей жизни. Любимый мой сын, прости, что я оттолкнул тебя. Я изо дня в день видел в тебе твою мать. У тебя ее глаза. Ее улыбка. Ее нежность и мягкость. Милый мой, было слишком больно видеть ее в каждом твоем движении. Я не вправе был отправлять тебя в тот интернат и не отзываться на мольбу забрать тебя домой, но, пожалуйста, поверь мне, я боялся, что не выдержу.
Мой милый, чудесный сын, я так горжусь твоими успехами.
Не сравнивай нас. Ты куда лучше, чем сумел быть я, и, надеюсь, из тебя когда-нибудь получится намного лучший отец.
Ты, вероятно, не понимаешь, почему я лишил себя жизни. Ответить на этот вопрос нелегко. В жизни нам часто приходится делать выбор. После смерти нас судят по тому, что мы выбрали. Не всегда судят справедливо. Надеюсь, что ты будешь справедливым и добрым судьей.
