Но из всех инструментов я захватил с собой лишь отвертку, которой, воровато оглядевшись, и стал ковырять овал в мраморном надгробье. Сначала я как можно более аккуратно вынул посеревшую от застывших на ней капель дождя прозрачную пластиковую заставку, затем, еще более осторожно, саму фотографию.
– Прости, дед, – от всего сердца сказал я, когда дело было сделано, испытывая тягостное чувство вины из-за того, что испоганил его могилу, – так надо. Был бы ты жив, ты бы меня понял… Ну, надеюсь, – подумав, добавил я. – Обещаю, что как только… – я замялся на секунду, – как только разгребусь со всеми своими чертовыми делами… ну, с военкоматом там, с работой, и… и вообще… то сам закажу дубликат фотографии, а потом непременно приеду сюда, чтобы вернуть ее на место и навести тут порядок, и больше не буду искать всякие гнилые отговорки, чтобы… Я уже стал взрослым, дед… и постараюсь, чтобы ты там… – я осторожно задрал голову и посмотрел вверх, – никогда не испытывал за меня чувство стыда.
– Ну все, дед, пока, – помолчав, в заключение сказал я и пожалел, что не захватил чего-нибудь выпить, – скоро встретимся, это я твердо тебе обещаю.
Весь путь назад, трясясь в полупустом автобусе, я рассматривал большую овальную фотографию деда и поражался, до чего он на меня похож. Или, точнее, я на него. Я был уверен, что в военкомате не возникнет подозрений, что это не моя фотография.
А когда автобус уже подъезжал к моей остановке, мне вдруг подумалось, что обещание деду насчет нашей скорой встречи прозвучало как-то двусмысленно. И что, возможно, обещание с моей стороны было слегка опрометчивым.
Возле военкомата не было оживления и у меня сразу возникло подозрение, что здесь что-то не так. Когда эти ребята организовывают массовые шоу типа медосмотров и прочих развлекательных мероприятий, у входа обычно толпится куча курящего и травящего анекдоты народа. Все всеми силами пытаются отдалить момент, когда придется оттягивать трусы и давать щупать свои причиндалы какому-нибудь развратному дядьке в белом халате, или раскрывать рот, отдавая свои зубы на откуп какой-нибудь зубоврачебной тетке, или делать еще что-то неприятное, чего никогда бы не сделал без умелого давления людей в зловещих погонах.
Внутри не оказалось веселее. Военкомат напоминал сонное царство. Большое приемное помещение было заставлено по периметру блоками кресел, какие бывают в кинотеатрах, но сейчас они пустовали. Было занято всего два кресла, в противоположных сторонах зала. На них скучало по парню, которых никак нельзя было назвать общей очередью. Кажется, они пришли по разным вопросам и просто дожидались документов наподобие каких-нибудь выписок из личных дел или чего-то вроде. Один заранее остригся на лысо, у второго были волосы до плеч. Оба без малейшего любопытства бросили на меня по беглому взгляду, затем лысый вернулся к своей газете, второй, со скрещенными на груди руками, просто откинул голову назад и прикрыл глаза. Я не стал их ни о чем спрашивать, просто прошел к коридору с дверьми кабинетов по обе стороны, и, миновав пару из них, остановился перед стеклянной сверху, как приемная в поликлинике или дежурка в милиции, конторкой с военным внутри.
«Прощай, от всех вокзалов поезда уходят в дальние края… прощай, мы расстаемся навсегда под белым небом января», – негромко пел из-за стекла Лещенко.
Лейтенант с красной повязкой дежурного по подразделению и худым лицом хронически недоедающего человека оторвался от какого-то журнала, поднял голову, посмотрел на меня вопросительно.
– Кузин. Александр.
Лейтенант протянул руку, придвинул к себе раскрытую конторскую тетрадь, вгляделся в записи.
– На сегодня не вызывали, – наконец сказал он.
– Я фотографию принес, – сообщил я.
– Зачем?
Я достал из заднего кармана повестку, выложил ее на деревянную, с исцарапанной полировкой, поверхность.
Лейтенант неохотно протянул руку в полукруглое окошечко, подцепил повестку пальцами, вгляделся с брезгливой миной.
– Это не документ, – сквозь зубы процедил он и бросил повестку обратно.
– А что это?
– Липа.
– Не понял.
– Нужно быть более внимательным, – сказал лейтенант. – Там даже печати нет. Достал кто-то бланк, заполнил, бросил тебе в ящик.
– Кто? – тупо спросил я и лейтенант пожал плечами.
– Тебе лучше знать. Наверное, такие же дебилы, как ты. Спросишь потом у своих дружбанов.
Ну, чертов Виталь, – подумал я, а лейтенант, потеряв ко мне интерес, опять уткнулся в свой журнал. Я чуть подался вперед и рассмотрел, что там много ярких картинок, а рассматривает он большую цветную фотографию загорающих на пляже девиц.
Через какое-то время я негромко кашлянул и лейтенант поднял голову.
– Чего еще? – с легким раздражением спросил он.
– А что с фотографией? – спросил я.
– С какой фотографией?
– Ну, в повестке же было про фотографии. И хоть повестка, вы говорите, фальшивая… я ж старался, добывал, чтобы к строку поспеть.
– Ну, оставь, если хочешь, – безразлично сказал лейтенант. Наверное, в стремлении поскорее от меня отвязаться, чтобы вернуться к разглядыванию своих загорающих девиц.
Я выложил перед ним фотографию деда. Секунд десять вытянувший шею лейтенант смотрел на нее, не беря в руки, затем перевел взгляд на меня.
– Что это?
– У меня не нашлось размером три на четыре, – сказал я. – Пока такую вот принес.
– А чья это?
– Моя.
– А почему овальная?
– Ну… я ее с могилы деда на время позаимствовал.
Лейтенант прищурился, захлопнул свой журнал. Затем заложил руки за голову, откинулся на спинку вращающегося кресла и, пристально глядя на меня, слегка повернулся влево-вправо.
«Прощай и ничего не обещай, и ничего не говори; а чтоб понять мою печаль, в пустое небо па-а-асма-а-атри-и-и»…
– Чего, – не выдержав, спросил я.
– С тобой все в порядке?
– В смысле?
– Ну, ты на учете не состоишь?
– На каком еще… – До меня вдруг дошло и я, кажется, слегка покраснел. Во всяком случае, появилось характерное при этом свербящее ощущение в щеках. – Нет, я вашу медкомиссию еще весной прошел. И сейчас на «Текстиле» работаю, а для этого в поликлинике опять по кабинетам пришлось ходить, двести восемьдесят шестую справку получать… Так что у меня все нормально.
– А почему не призвали?
– Отсрочку дали. Осенью в институт поступать буду.
Лейтенант опять крутнулся со скрипом влево-вправо, опять на десяток секунд замолчал, глядя на меня изучающе.
– Значит, ты утверждаешь, что это твоя фотография, – наконец задумчиво сказал он.
– Ну… да. А чья еще.
Лейтенант хмыкнул. А в следующую секунду, словно что-то решив, резко подался вперед и снял трубку одного из телефонов. Затем набрал три цифры – по всей видимости, телефон был местным. Подождал несколько секунд и негромко сказал:
– Ситуация номер три.
Затем положил трубку и опять закинул руки за голову, опять стал смотреть на меня. Пока я думал, что все это значит, где-то в глубине коридора скрипнула дверь, и тихо приблизившийся старший прапорщик с тремя звездами на погонах словно бы невзначай встал за моей спиной. Все это мне как-то не понравилось и я занервничал.
– Товарищ лейтенант… так если все это ошибка и повестку мне не присылали, может, я тогда пойду? – Он ничего не ответил и я неуверенно добавил: – Мне на работу пора.
В доказательство я поднял руку, показывая часы, которые неожиданно вызвали у него интерес.
– Ты все время носишь часы без стекла?
– Ну, не то что бы… В последнее время только. А что.
Я покосился на дюжего прапорщика за спиной, обнаружил, что тот делает лейтенанту какие-то знаки, и занервничал еще больше. Затем опять перевел взгляд на лейтенанта, а тот посмотрел мне за спину и едва заметно кивнул. У меня появились нехорошие предчувствия.
Лейтенант опять раз снял трубку, опять набрал номер.
– Еще одного. Клиент слишком здоровый. Вдруг начнет буянить.
– Спасибо… – зачем-то сказал я, разворачиваясь к выходу. – Ну так я пошел?
– А чего ходить, – сказал лейтенант, вставая и направляясь к выходу из конторки. – Сейчас тебя отвезут.
Скрипнула еще одна дверь и прямо по моему курсу, отрезая отход, нарисовался второй дюжий прапорщик.
– Молодой человек… задержитесь-ка, пожалуйста, на минуточку.
«Ты помнишь, плыли в вышине и вдруг погасли две звезды… но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты»…
– Простите… мне это… ну, некогда… я на работу опаздываю!
Я ринулся вперед и смел перегородившего дорогу прапорщика толчком плеча, сзади раздался топот, в меня вцепились сильные руки, затрещала моя новая майка, я, не глядя, наотмашь ударил кулаком куда-то назад, что-то негромко хрустнуло, меня отпустили, кто-то болезненно охнул, а я пробежал через приемный зал и, уже оттягивая тяжеленную дубовую створку на себя, наконец рискнул обернуться.
