На мгновение прижав письмо к губам, девушка положила его в огонь и смотрела, как обугливаются строчки и сворачиваются тонкие края, пока бумага не превратилась в пепел, а затем поймала на себе внимательный взгляд Моргвата. Наверное, он наблюдал давно, но сидел так тихо, что Алиссен о нем забыла.
— Моргват, я похожа на харматанку?
— Отчасти. Широкие скулы и яркие краски не характерны для центрального Эймара.
— Ты правда из Тиверии? Или демон соврал?
— Я там родился.
— А что здесь делаешь?
— Смотрю на престранное представление.
— Я ничего объяснять не буду!
— Тогда и я промолчу.
Архонт отвечал нехотя и потирал подрагивающие от озноба руки, но все равно Алиссен сильно задели его бесстрастные ответы:
— Я тебе разонравилась, да? Плохо тебя развлекаю? Я исправлюсь. Что бы ты хотел, Моргват? Я умею ходить на руках — научилась ради забавы. Еще неплохо пою и бренчу на лютне. Если ты инструмент достанешь, устрою такой концерт, что ты карманы от счастья вывернешь. И станцевать могу! Мухлюю в карты, удачно тащу, что плохо лежит, запросто залезу на дерево или в окно. Жарю рыбу. Целуюсь страстно, еще никто не жаловался.
— … и убиваешь демонов голыми руками.
— А, ты про то, на барже… Это вышло случайно.
— У меня до сих пор синие искры в глазах. Не каждый архонт так может.
— На что было похоже, когда демон прошел через тебя?
— На ушат ледяной воды, вылитый на раскаленные угли. Он погасил меня изнутри, — задумчиво ответил Моргват, прислушиваясь к своим ощущениям, — ничего поганее я не испытывал. А еще — на посвящение в демоны: я узнал, кто такой Ракхайн и что он хочет.
— И чего же? Где он сейчас? Ты его убил?
— Мне не под силу убить бога, Алиссен. Он — и есть река, все реки хотят стать морями, а моря — затопить землю.
— Говоришь, как семидесятилетний старец.
— Переведу специально для девочки: Ракхайн хочет власти, он везде, я его не убил. Предупреждая другие вопросы, добавлю: нападать на нас он не будет, скверны на берегу больше нет, а я смертельно устал и целоваться не хочу.
— Ты поймал жабу?
— Какую еще жабу?
— Я хочу знать, что за шар ты носишь. Или мне чмокнуть Лето, пока он спит?
— Сфера — это душа ария, — серьезно ответил Моргват, не заметив шутку.
— Так это душа врага! Подожди, ты обменял меч архонта на нее?! Не может быть! — Алиссен сама поразилась своей догадке.
— Все верно.
— Ты знаешь этого ария?
— Не имею ни малейшего представления, кто это, но уверен — он нам не враг. Я не зря твое мнение спрашивал, — хотел лишний раз убедиться.
Алиссен глубоко задумалась о ценности уникального меча архонта и человеческой души. Оба эти предмета — единственные в своем роде, и впервые в ее жизни не представлялось возможным просчитать выгоду от такого обмена. «Я точно знаю, что душа в сфере не принадлежит Кеодану! Этот арий был бы отвратителен и без шрама!» Девушка посмотрела на Моргвата, и ей стало жаль его обезображенного лица. Если бы с ней случилась такая неприятность, она была бы безутешна, а он только грустно глядит в огонь.
— Ты заболел?
— Нет. Замерз.
— Тогда я тебя согрею!
Алиссен, не дожидаясь согласия, села рядом с архонтом и прижалась к нему крепко-крепко. Моргват не возражал.
Вернуться, вернуться поскорее! Обратно Моран бежала. В доме свиданий она разожгла огонь в камине и вглядывалась в хаотичную пляску пламени, пока не согрелась. Голод, как нарочно, напомнил о себе резью в желудке, а плотная материя формы Хранителя, намокнув, стала тяжелой, как доспехи. «Я такая живая. Единственное существо в цитадели, которое дышит». Потрескивание дров сливалось с монотонным шумом дождя, доносящимся через приоткрытую дверь на улицу. Так пусто и тоскливо, что сжимается сердце. «Теперь я знаю, что значит настоящее одиночество», — печально подумала Моран.
— Достаточно. Отпусти меня. Голод убивает медленно, а раны, которые я смогу нанести себе сама, исцелятся. Верни яд Киндара, и я его выпью, — сказала Амаранта вслух.
Тотчас с верхних этажей донесся шорох, похожий на звук осторожных шагов. Прямо над ее головой, всего уровнем выше, тонко хрустнул сухой ворс ковра под чьей-то легкой ступней. Еще и еще. Моран вскочила, почувствовав, как на голове зашевелилась кожа. Ее слух обострился до предела, и даже уши, казалось, насторожились, встали на макушке, как у волка.
Пустое жилище наполнилось движением жуткой невидимой жизни: вот чуть слышное поскрипывание половиц, дуновение, похожее на вздох, и снова тишина. Шелест или шепот? Стон? Или — все же показалось?
— Мне чудится все это! Дождь, просто дождь! — беззвучно шевеля губами, убеждала себя Моран, но уже не верила.
Раздался громкий стук — наверху упало что-то большое и покатилось по полу. Дом содрогнулся. Мелко задрожала металлическая лестница, передавая часть вибрации полу, через невидимые щели потолка вниз посыпался мусор, в камине жарко полыхнул огонь…
Не разбирая дороги, не думая, не глядя, куда наступает, всецело во власти животного страха, Амаранта выскочила на улицу, пробежала несколько шагов и упала, поскользнувшись на костях мостовой. Обернувшись ко входу в дом, она отползла еще немного и убрала с лица мокрые пряди волос, вглядываясь в распахнутые двери. На крыльцо падали красноватые отсветы — это пламя камина подсвечивало перила и ступени. Раздуваемое ветром, оно металось в топке, но Моран казалось, что это тот, кого она не видела, пришедший сверху, хозяйничает в приютившем ее доме.
— Выходи! Покажись!
Раскат грома прогремел так близко и настолько неожиданно, что Амаранта прикрыла руками голову, спасаясь от нападения с небес. В цитадели стремительно темнело, но виной тому была больше погода, чем время суток. Частые капли дождя настойчиво взбивали землю между черепами в жидкую пузырящуюся грязь; на ровном пространстве улиц покинутого города воде было некуда течь, и дороги превратились в неглубокие водоемы со скользкими валунами.
— Выходи же… — прошептала Моран, не в силах унять дрожь.
Никто не показался. Тогда она встала и пошла прочь, то и дело оглядываясь, но цитадель осталась пуста и безмолвна. «Я просто уйду, уйду прямо сейчас! Может, волкам надоело меня ждать? Тогда я вернусь в Галадэн, и пусть эльфы делают со мной все, что хотят».
Амаранта была уверена, что выбрала верную дорогу, но люк в земле никак не находился. Она металась по узкой улице, пинала ногами мокрую подушку мха, опускалась на колени и пыталась найти потайной проход наощупь, но его не было! Нигде! А почерневшее небо бесилось порывистым ветром и нещадно хлестало по спине потоками воды…
— Где же он?! Люк такой заметный! Я своими руками закрыла его в уверенности, что не потеряю! Это место — правильное: вот дом с балконом, я помню его! Или я перепутала улицу? Проход на соседней? Конечно, я поищу там!
В темноте все улицы были похожи друг на друга, а отчаянные поиски не дали результатов — цитадель не хотела выпускать свою пленницу.
— Если люк спрятали, я никогда его не найду! За несколько месяцев в Галадэне я не увидела ни одного, настолько надежно эльфы умеют их скрывать! Это сделал ты? Кто ты такой? Выпусти меня!
Страх уступил место отчаянию. Во тьме, освещаемой молниями, дома-деревья выглядели одинаковыми, как близнецы, и теперь Моран даже приблизительно не могла определить, в какой стороне находится площадь с тремя тронами. Она заблудилась, как когда-то в Галадэне. Но в цитадели Сириона нет гостеприимного Мастера, который ее накормит и обогреет у огня. Только дождь и мрак вокруг, и враждебная сила, которая пристально наблюдает издали, не показываясь.
— За что?!
А за что убили тех, что покоятся у нее под ногами? Цитадель не предъявляет обвинений, не выдвигает условий, никуда не торопится. Моран села прямо посреди улицы и прислонилась лбом к грязным коленям, чувствуя, как дождь колотит ее по плечам и затылку. Она сидела долго, а капли падали все реже и реже. В небе прощально прогрохотало. Снова налетел холодный ветер, старательно разгоняя тучи.
— Ты хоть знаешь, кто я? Я — Амаранта, королева Эймара. А ты? Считаешь себя вершителем моей судьбы? Ты не имеешь права! Я все решаю сама!
Цитадель не поверила. Качнули кронами деревья, луна повисла над дорогой круглым фонарем с тусклыми пятнами ржавчины. Какая она старая, заброшенная! Как и все вокруг. Мостовая из черепов разбита, а осколки костей разбросаны повсюду: на обочинах, на порогах домов, на стволах деревьев.
— Это не кости. Это же бумага!
Рваные клочья подрагивали под порывами ветра, трепетали, приклеенные влагой к серым валунам. Взяв один из них, мокрый, распадающийся на волокна, Моран хотела прочесть размазанные строки и не смогла — язык был ей незнаком.
