А вспомнить было чего. Так, мы с Марком узнали, почему «дядя Яша» так вовремя появился возле музея Кропоткина. Оказывается он, едва возвратившись в Москву, чтобы отчитаться о своей «ближневосточной» деятельности, навёл справки о Марке, которого год назад вытащил из Иерусалима, а позже сосватал в исследовательскую программу Барченко-Гоппиуса. Так он узнал, что его «крестник» бежал из коммуны, куда его поместили после исследований в лаборатории Гоппиуса - причём не в одиночку, а с «товарищем по несчастью», неким Алёшей Давыдовым, ещё одним подростком с трудной судьбой и подозрением на «особые способности».
К счастью, «дядя Яша» знал от старшего Гринберга о шкафе с тайником, как и о том, где этот шкаф сейчас находится. Логично было предположить, что беглецы захотят добраться до его содержимого, а потому он, запугав дворника дома двадцать пять, стоящего прямо напротив музея, своим ГПУшным удостоверением, истребовал у него ключ от чердака и засел в засаду. Логика не подвела опытного разведчика и нелегала – в первый же вечер он заметил двух подростков, сначала некоторое время ошивавшихся возле ограды особняка, а потом перемахнувших её и скрывшихся на заднем дворе. Оставалось только немного подождать – что он и сделал, выручив тремя часами позже нас с Марком из неприятной истории с шайкой уличных гопников.
Потом «дядя Яша» принялся расспрашивать нас о подробностях побега в Москву – и долго хохотал, когда Марк описывал наши мытарства в самолёте, и, в особенности, финальное бегство через гнездо пулемётной башенки. Под конец осведомился, кому пришла в голову такая дерзкая мысль: отбросить составленный заранее план и воспользоваться неожиданно возникшим шансом в виде попутного «Юнкерса». А когда я, скромно потупясь, признал своё авторство – сделался серьёзным и похвалил. «Интуиция великое дело» - сказал он, - и если научиться ей доверять, то можно добиться по-настоящему многого…»
Уточнять, что имелось в виду под этим «многим» я не стал. А вместо этого поинтересовался насчёт загадочного спектакля, которому мы стали свидетелями в музее – и получил в ответ подробный рассказ о последователях идейного анархо-коммуниста Аполлона Карелина, подавшихся вслед за своим духовным лидером в «новые тамплиеры», что не мешало им сохранять верность идеям старика Кропоткина. Поначалу я решил, что дядя Яша попросту не воспринимает эту публику сколько-нибудь всерьёз, но когда он стал детально растолковывать идейную подоплёку этого движения, понял, что ошибался. Всё тут было всерьёз, и «дядя Яша» очевидно, хотел донести эту мысль до нас с Марком.
Начинавший, как народник, и известный в определенных кругах под эзотерическим именем «Сантей» Аполлон Андреевич после возвращения из эмиграции осенью семнадцатого года, развернул в России кипучую деятельность, приняв участие в учреждении Всероссийской Федерации анархистов и анархо-коммунистов, а так же организации «Черный крест» и знаменитого клуба анархистов в Леонтьевском переулке. Но самым ярким его деянием стала организация мистического кружка, реорганизованного потом в «Орден Тамплиеров» - его заседание мы и наблюдали той ночью.
Надо сказать, что содержание его проповедей, чем дальше, тем больше входило в противоречие с позицией новой власти. «Удушив революцию, погубив революционные элементы крестьянства, большевики тем самым выделили и обособили сами себя в новый, неслыханно беспощадный и глубоко реакционный отряд завоевателей… - наставлял он своих адептов. - Человек же есть “Гроб Господень”, и надобно освободить его новыми крестовыми походами и должно для этого возникнуть новое рыцарство, новые рыцарские ордена, которые положат в основу непреоборимую волю к свободе, равенству и братству…»
Когда же основоположник Ордена в двадцать шестом году умер, его место занял Александр Солонович, «старый друг» отца Марка, которому тот отдал на сохранение шкаф с тайником. Поскольку этот товарищ, известный в том числе и фундаментальными трудами вроде «Бакунин и культ Иальдобаофа» (где «Иальдобаоф» – одно из воплощений Сатаны, входил в правление музея Кропоткина, ночные бдение «новых тамплиеров» продолжались там из года в год – и, по словам «дяди Яши», давно уже привлекли к себе пристальное внимание «органов».
Я осведомился: зачем он так подробно рассказывает нам об этом? В ответ собеседник снова усмехнулся, на этот раз невесело и сказал, что нам и самим предстоит с ними познакомиться…
«Познакомиться? Это как? – жадно спросил Марк, не на шутку увлёкшийся разговором. - То есть мы их снова увидим?»
«Скорее, узнаете о них, прочтёте, послушаете знающих людей. - ответил дядя Яша. – Но время сейчас такое, что всякое может случиться, так что я бы не зарекался…»
На этом беседа о «тамплиерах» завершилась, и я, как ни старался, больше не смог вытянуть из него никаких подробностей. Я слушал, как Марк и «дядя Яша» говорят о бегстве родителей Марка в Палестину, о припрятанном, да так и забытом в Москве «кладе», а в голове ржавым гвоздём засела одна-единственная мысль: «Вот этот человек: сидит, травит увлекательные байки, угощает бутербродами с ситро, и даже устроил для нас билеты на особый, явно не предназначенный для обычной публики воздушный рейс - а ведь ещё до конца года его должны арестовать, пытать и поставить к стенке…»
И снова мне вспомнились строкиГумилёва:
…Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой…
Он ведь и есть такой - сильный, весёлый и злой, - и моментами я ловил себя на том, что мне его по-настоящему жаль. Он ведь и есть такой – сильный, весёлый и злой, - и моментами я ловил себя на том, что мне его по настоящему жаль. А потом вспоминал читанные когда-то отзывы о Якове Блюмкине, как о человеке хвастливом, неуравновешенном, склонном к беззастенчивой лжи, порой (чего уж греха таить!) даже трусоватом - и окончательно терялся, не зная, что и думать о новообретённом союзнике…
- Через пять минут посадка в Харькове, товарищи! – крикнул из кабины второй пилот. – На снижении немного потрясёт, не переживайте!
Я выглянул в иллюминатор – внизу неспешно разворачивалась панорама украинской столицы, а вдалеке ярко зеленел прямоугольник лётного поля. Марк дёрнул меня за рукав и ткнул пальцем в иллюминатор со своей стороны. Я посмотрел – метрах в тридцати от нашего воздушного корабля приветственно покачивал крылышками маленький зелёный биплан с большими звёздами на фюзеляже и белой цифрой "7" на руле высоты. Пилот истребителя, заметив зрителей, помахал нам с Марком рукой в широкой бурой краге и неожиданно крутанул бочку, вызвав у моего спутника восхищённый вздох.
Звук моторов тем временем изменился, наш воздушный корабль опустил нос – заходим на посадку? Я прилип щекой к стеклу, стараясь разглядеть то, что впереди. Так и есть - прямоугольник аэродрома приблизился, возле коробочек эллингов можно уже было различить серебристые крестики самолётов. Замельтешили под крыльями кучеряво-зелёные липы, мелькнул шест с полосатой «колбасой» ветроуказателя – и наконец, колёса ударились о землю. Машина опустила хвост, сбросила скорость и, приглушив движки, зарулила на стоянку.
…Что ж, виток спирали событий замкнулся – с воздушного путешествия мы начали, им же и завершили свою эскападу. Знать бы ещё, как нас теперь встретят в коммуне?..
А в голове настырным комаром звенел разудалый, в том неповторимом одесском стиле, какого не постеснялись бы, пожалуй, ни Буба Касторский, ни даже сам Попандопуло, куплет любимого с детства артиста:
…По Руси мы прокатились
И сюда мы к вам явились.
Ездили на чем хотите,
Где хотите, как хотите,
Начиная с аэропланов
И кончая шарабаном…
Здравствуйте, здравствуйте,
Здравствуйте вам!..[1]
