У меня сложилось совершенно иначе. Нормальные были отношения, с некоторыми я даже подружился — не сказать, что стали «сердечными друзьями», но все же… Наверняка все дело было в том, что общался главным образом с такими же розыскниками, как сам, а это, знаете ли, если называть вещи своими именами, каста. Без оглядки на историю и национальную специфику. Они быстро убедились, что я в деле за чужими спинами не прячусь, ремесло знаю неплохо. И приняли.
Доводилось бывать и на Возвращенных Землях — так у поляков в обиходе именовались территории, отошедшие им от Германии по Ялтинским соглашениям. Там имелась своя специфика, все структуры власти, и гражданской, и военной, и прочей приходилось, по сути, создавать на голом месте. И долго наводить порядок. Есть такой польский фильм «Закон и кулак», не видели? Ну, если будет случай, обязательно посмотрите, там очень точно показана тогдашняя обстановка — американский Дикий Запад, да и только…
Забегая вперед, скажу: так уж карта легла, что в Польше мне пришлось пробыть до весны пятьдесят третьего. За это время вырос до полковника — нашего, а соответственно, и польского. Заработал два польских крестика, Виртути Милитари и Крест Грюнвальда, пусть оба и самой низшей степени, но ордена чисто боевые. В сорок седьмом году там же и женился — не на польке, конечно, нам такое было прямо запрещено. Зашел как-то в наше официальное представительство МГБ, встретил там новую вольнонаемную машинистку, москвичку — и, как говорится, искра проскочила. Буквально за два месяца дошло до регистрации, о чем мы с ней до сих пор нисколечко не жалеем. По этой причине вместо прежней «кавалерки», то есть холостяцкой однокомнатной квартирки, получил, как поляки говорят, М-2, то есть двухкомнатную, в том же самом доме для сотрудников КБВ. В сорок восьмом сын родился.
Не скажу, что я так уж особенно тосковал по Родине — так, в меру. Возвращаться мне, собственно, было некуда и не к кому — сам я туляк, в свое время бои за Тулу шли ожесточеннейшие, немцы даже прорвались на окраины, хоть дальше их и не пропустили. Соответственно, бомбежки были лютые — и однажды бомба не из малых легла аккурат в наш домик. Родители и младшая сестренка на этот раз не успели укрыться в вырытой во дворе щели. От домика только воронка осталась. Мне соседи потом написали, добрые наши знакомые, у них был номер моей тогдашней полевой почты.
Так что остался я один-одинешенек, ни кола, ни двора. К тому же — с семнадцати лет в военной форме — это тоже влияло. В общем, нельзя сказать, чтобы я в Польше особенно уж тосковал — вдобавок ко всему некогда было. Вот только многие новости доходили с большим запозданием: я, к примеру, в сорок седьмом только через четыре месяца узнал, что Крутых, к тому времени уже генерал-майор, погиб в Закарпатье. Несомненно, крутил какую-то очередную операцию: сам он ехал тогда в погонах подполковника медицинской службы, все, кто был с ним в «доджике — три четверти» — пятеро оперативников и шофер — тоже носили узенькие погоны мед службы. Так и осталось неизвестным, то ли была наводка, то ли «трезубы» устроили засаду на первых попавшихся. По машине с двух сторон резанули из трех ручников, немецких, как быстро определили по гильзам, — и всех семерых убили вмиг. Вот тут я погоревал и при первой возможности выпил стакан за помин души — толковый был розыскник, хороший начальник…
Но я не о личном. Вышло так, что, вопреки ожиданиям, мне пришлось оказаться в той самой мазурской глухомани. Нет, не по службе. В сорок шестом я случайно узнал, что Ружицкий так там и остался, его назначили начальником как раз создававшегося повятового управления УБ. Позвонил при случае, с тех пор, хоть и не особенно часто, но перезванивались. А в августе наступил очередной отпуск. Вот что было хорошее на польской службе — ежегодные отпуска. За войну я и забывать стал, что они бывают…
В первый свой отпуск, будучи еще холостым, я съездил в Тулу — все же родной город. Кое-кого из старых знакомых встретил. В последующие годы, когда дитенок подрос, с женой и с ним ездили на курорт в Советский Союз. Главным образом на Черное море. Но в августе сорок седьмого сынишке было только два с половиной месяца, даже еще не ползал, и мы с женой решили, что не стоит тащить кроху в дальнюю поездку, остаемся в Польше.
И у жены, и у сына все обстояло нормально — и я, черт меня дернул, решил выбраться на пару дней в те места — Ружицкий сам приглашал…
Поехал, понятно, не в мундире — железная дорога на некоторых участках была неспокойной, аковцы порой нападали и на поезда. Одинокий офицер в полной форме, с «вороной» на фуражке (это они так именовали орла без короны), в случае чего стал бы первой мишенью. В лесу у меня были бы неплохие шансы — но не у заблокированного в вагоне…
Поразмыслив, я решил предстать в облике городского охотника: форменная куртка немецкого армейского егеря (удобнейшая одежда, кстати!), бриджи, высокие шнурованные ботинки, тирольская шляпа с фазаньим перышком, разобранная двустволка в чехле. И удостоверение личности с польскими именем и фамилией, где род занятии был указан самый что ни на есть мирный и безобидный: бухгалтер одного из краковских небольших заводиков, ага…
Конечно, и служебное удостоверение я прихватил на всякий случай — но запрятал его в подкладке куртки так, что при поверхностном обыски ни за что не нашли бы. А обыск аковцы, попадись я им, цивильному бы учинили чисто поверхностный: обшарить карманы, охлопать… Во внутреннем кармане куртки лежал служебный «ВИС» — довоенного выпуска весьма даже неплохой пистолет на базе американского «кольта», уж его-то обнаружили бы вмиг, но сам по себе он против меня уликой не был: в те смутные времена куча народ;, таскала при себе нелегальное оружие, и не один только криминальный элемент, такое уж стояло времечко. Ну, а отточенный до бритвенной остроты охотничий нож на ремне и вовсе ни малейших подозрений не вызвал бы — у охотника на поясе ему самое место.
Обошлось. Ранним утром вышел из вагона, добравшись без всяких приключений. День был воскресный, и в повятовом управлении мне сказали, что пан майор у себя дома — а когда я предъявил служебное удостоверение, сразу назвали адрес. Места там по сравнению с кое-какими другими так и остались тишайшими, так-то начальнику не было нужды сидеть на работе и в выходной. Вообще у меня осталось впечатление, что во всем здании не было никого, кроме дежурного: повезло им, сущий курорт, везде бы так…
Дверь мне открыла очень даже симпатичная молодая блондинка — как тут же выяснилось, Витек пару месяцев назад все же женился. Что ж, оставалось за него только порадоваться — время многие душевные раны лечит, в наши с ним годы (он был мне почти что ровесник, разве что месяца на три моложе, тридцати еще не стукнуло) бобылями на всю оставшуюся жизнь обычно не остаются, и это правильно.
Он собрался было накрывать стол, но я, туманно ссылаясь на «некоторые обстоятельства», сказал, что всему свой черед. И попросил у него «джип» без водителя, сказал — черт же дернул! — что должен сначала съездить в ту деревню.
Ружицкий меня тут же повел к ним в гараж, вопросов никаких не задал, только предупредил, чтобы я держал ушки на макушке: в соседнем повяте, километрах в тридцати отсюда, видели трех вооруженных, пробиравшихся лесом, — а ведь прежде тут такие гости не разгуливали. Ну, понятно: аковцев и прочих крепенько прижимали, иные перебирались в места поглуше, где прежде совершенно не водились.
Я пообещал держать ушки на макушке, но особо не беспокоился: даже если на дороге и объявятся супостаты, по одетому вроде меня человеку сразу палить из леса вряд ли станут, разве что тормознут проверить, что за птица. Ну, удостоверение у меня опять в тайничке, номера сам Ружицкий перед тем, как отдать мне машину, заменил на безобидные гражданские (у них там в ящике, как и следовало ожидать, был запасец). Смотришь, и отпустят восвояси безобидного бухгалтера с мирного пивного заводика. А если обернется хуже, опять-таки особой тревоги нет: вряд ли их будет особенно много, стрелять они выучились неплохо — но и только. А я по-прежнему регулярно тренировался и в стрельбе, и в рукопашке, и в прочем, в том числе и в том, что именуется «качанием маятника». Мне бы только из-за руля выбраться — а там, не хвастаясь, еще посмотрели бы, кто кого…
Дорога была немощеная, но хорошая, и тридцать километров я преодолел примерно в полчаса, въехал в деревню. Ружицкий говорил, что особых перемен там не произошло: разве что вновь открыли школу и прислали учителя, еще нового почтмейстера и участкового милиционера, а в остальном без изменений. Собираются провести электричество, но когда это еще будет…
И действительно, практически все за два года осталось, как и было, разве что вывеска на почте висела новая (когда мы здесь стояли, не было никакой, немецкой так и не повесили, посчитав, видимо, что эти унтерменши, да еще в такой глуши, и без почты обойдутся). Ту корчму я нашел легко. Несмотря на ранний час, там, как обычно, сидело четверо заядлых пьяниц.
