Во-вторых, не найдена не только Амелия, не найдены и ее миллиарды, а бесценные украшения не всплыли ни на одном мировом аукционе. Более того, эту зацепку не смогли отследить даже вероятностные дайверы. И сам факт, что девушка еще накануне церемонии Намерений заявила банку о снятии огромных сумм наличкой, говорил о том, что они ей понадобились внезапно (иначе снимала бы более мелкими суммами) и явно не для покупки нового платья стоимостью с маленькую планету.
Следствие сочло, что Амелию шантажировали и она пыталась откупиться. А если нет? Если она обеспечивала свое безбедное исчезновение в убежище?
От Амелии всего можно ожидать. Даже того, что она обратилась к черным дайверам и заплатила за желание скрыться.
Или даже того, что она жива и прячется под крылом своего ученого отца внутри Корпорации. Чтобы тихо мстить, ведь истинные леди не дерутся. Чтобы медленно портить кровь несостоявшемуся жениху.
Не потому ли Джандар дан Эйгер все эти годы не демонстрирует безутешного горя и не проклинает Микаэля? Не потому ли рядом с управляющим Земным филиалом № 999 не удерживается ни одна девушка и даже ни один якорь?
И может ли спрятавшаяся Амелия, заметив явный интерес Мика к Эле, организовать покушения на нее? Ведь они начались сразу, как только девушка появилась в офисе.
Тоже версия. Тогда становится объяснимым тот установленный безопасниками факт, что эти покушения слишком разные по характеру. За Димой охотился бандит, его биологический отец, а за Элей — некто посерьезнее, имеющий отношение если не к корпорации, то к вероятностным дайверам, знающий слабые точки.
Но если за ними стоит Амелия, то почему именно Мишель-Эля вызвала такую убийственную ревность? Ведь остальные девицы, вздыхавшие по Мику, либо мирно увольнялись, либо переводились в другие филиалы, либо абсолютно безобидно, безнадежно и верно служили его интересам, как Марго.
Артур допил вино и поморщился. Что-то он упускает…
Но в любом случае надо снова проверить каждую залетевшую в офис муху, как бы благонадежно она ни выглядела. И надо копать глубже, проверять всех сотрудников с момента появления здесь Микаэля.
Он потер виски, набрал Мика, но тот все еще был недоступен: отец крепко взялся за упрямого сына.
37
Когда я вернулась в номер, Дима еще не спал и даже не ужинал: ждал меня. Стоило переступить порог, как мальчишка быстро приковылял, вцепился в ладонь и не отходил больше ни на шаг.
— Добрый вечер, леди Элина! — поклонился гувернер. — С вашего позволения, я заказал ужин в номер. Всё готово, ждали только вас.
— Извините, что задержалась, Леонид Павлович.
— Ничего, это даже хорошо, что задержались. Мы только что закончили основной подготовительный этап. Утром повторим. А потом...
— А потом, мамочка Элечка, мы с тобой вместе уедем в новый город, — счастливо улыбнулся малыш. — И ты больше никогда-никогда не бросишь меня и не уедешь в свою Мошку.
— Москву, — машинально поправила я, но это было бесполезно: племянник прекрасно знал название столицы и коверкал нарочно, из мелкой мести.
Сразу после ужина Дима, почистив зубы, свалился от усталости и выключился. Уснул еще во время раздевания у меня на руках. Гувернер, уложив мальчика на кровать, накрыл его одеялом и повернулся ко мне.
— Элина Андреевна, должен вам сказать главное: мальчик убежден, что вы не расстанетесь ни на миг. Понимаете?
— Понимаю.
— Он уже наполовину там, его сознание очень быстро приняло новую версию жизни. Он будет думать, что никогда не был калекой, лишь повредил случайно ногу. А его жизнь здесь сначала будет вспоминаться как сон, а потом забудется, как навсегда забываются детские сны. Оставшиеся часы до перехода — самые важные. Я должен оставаться рядом, чтобы закрепить внушение. Если вас стеснит мое присутствие, то вы можете переночевать в соседнем номере, сейчас он свободен. К тому же, вам еще нужно поработать с нашим психологом, чтобы безболезненно отпустить мальчика.
— Вы меня не стесните. А психолог мне не нужен, я готова отпустить, — через силу улыбнулась я. Сердце болезненно сжалось. Я так надеялась побыть с ребенком еще немного! Обнять, напеть колыбельную, нашептать много-много ласковых волшебных пожеланий… Но я понимала, что только сама себя залью слезами… — Могу я с ним попрощаться сейчас? Наедине.
— Конечно, — старик вскинул на меня полный сочувствия взгляд. — Я ведь понимаю, очень хорошо понимаю, каково это… Я подожду в коридоре. Полчаса вам хватит?
— Вполне.
Дима улыбался во сне, пока я, стараясь не плакать и осторожно вороша тонкие детские локоны, шептала ему, какое у него доброе сердце, светлый ум и смелая душа, как я буду скучать и помнить моего мальчика и как буду любить его в новой жизни. Это было прощание не для него — для меня.
Потом переоделась в пижаму, завернулась в покрывало и позвала гувернераа. Уходить куда-то даже не подумала. Палыч, как оказалось, догадался о моем решении и принес для себя раскладушку.
Мне очень хотелось посмотреть, как гувернер будет “закреплять внушение”, но я вырубилась так же мгновенно, как Дима, стоило лечь и закрыть глаза.
Утром мы так же буднично позавтракали. А вот одежду для мальчика горничная принесла новую, на вид точно такую, какая была на ребенке в другой реальности. Я изумилась: как же быстро работает Корпорация и как здесь продумана каждая мелочь. А Дима совсем не удивился. И еще новая деталь: он называл меня мамой так привычно и незаметно для себя, словно мы уже оба переместились в альтернативную реальность. И лишь свое увечье он сегодня воспринимал особенно остро, а в глазах сияло такое нетерпение, что даже ложка в его руках дрожала и норовила вприпрыжку сбежать, и я кормила его сама, не доверив Палычу.
А потом мы втроем в сопровождении каких-то людей прошли в зал, очень похожий на вчерашний для стажеров, только вполовину меньше размером и, самое странное, без кресел с шлемами. Зато имелась футуристического вида конструкция: стоящая между двух хромированных колонн каменная пластина в полтора человеческих роста и шириной метра два, похожая на отполированный до зеркального блеска чароит. Похоже, в этой конторе очень любят звездно-фиолетовый минерал.
В кабинете нас уже ждали незнакомая, очень веснушчатая ассистентка, почему-то в больничной шапочке и халате, и Михаил, бледный и невыспавшийся. Одарив меня каким-то неприязненным взглядом, он повернулся к Палычу:
— Готовы?
— Да, все отлично.
— А леди Элина тут зачем?
Я возмущенно нахмурилась, но Дима, державший меня за руку, опередил:
— Я без мамы никуда!
— Ясно, — подмигнул ему Михаил, и я с облегчением выдохнула: похоже, это была лишь проверка готовности мальчика к переходу. Дима сейчас словно бы жил в двух реальностях, и управляющий должен был в этом убедиться.
Михаил взял Диму за вторую руку:
— Держись крепче, малыш.
Я успела наклониться и чмокнуть мальчика в щечку. Едва выпрямилась, как каменное зеркало вспыхнуло. Меня ослепил яркий, до рези в глазах свет. Сощурившись, я всматривалась в мерцающий камень, пыталась поймать миг перехода, но ничего не успела заметить.
И лишь мгновение спустя осознала, что мои руки пусты, а Дима исчез. Вот так просто взял и исчез. Растаял.
А я даже выдохнуть не успела. Ничего не успела. Даже сказать “Прощай”. Лишь губы хранили след прикосновения к бархатистой детской щеке.
Каменное зеркало стало гаснуть. Если оно что-то и показало напоследок, то я ничего не смогла увидеть, ослепнув от той вспышки.
— Выпейте, Элина Андреевна, — ассистентка вложила в мои руки холодный стеклянный стакан. От жидкости пахло каким-то лекарством. Успокоительное? Все равно.
Вот я и осталась одна в этом мире. И мне нужно научиться с этим справляться.
— Не нужно, со мной все в порядке, — я вернула стакан, проморгалась. А когда смогла различать окружающий меня мир, то обнаружила, что в комнате нет не только Димы, но и гувернера.
