— Не смей ни к чему прикасаться! — угрожающе прохрипел он внезапно севшим голосом. — Разве ты не понимаешь, что подозрение падает на тебя и, если ты наследишь в комнате, любой следователь обвинит именно тебя. Ты не имеешь свидетелей, а от нас ушёл перед убийством. Это может вызвать подозрения.
— У тебя? — безучастно спросил Гонкур.
Медас досадливо поморщился.
— Не говори чепухи, — попросил он. — В комнату я тебя всё равно не пущу.
Медас вынул ключ из замка, вставил его с внешней стороны, запер дверь и спрятал ключ в карман.
— Пойдём, посмотрим, что случилось с сиделкой, — мрачно сказал он. — Как бы нам не пришлось иметь дело ещё с одним…
Он не договорил.
Они поднялись по лестнице, и Медас взялся за ручку двери.
— Будь осторожен, ведь ты тоже на подозрении, — предупредил его Гонкур.
— Почему?
— Ты тоже оставался один, — объяснил археолог. — И Рената.
Он не мог думать сейчас о своём убитом друге, и его измученный мозг цеплялся за любую возможность отвлечься.
— Рената слышала шум, когда я уже был в твоей комнате, — возразил Медас.
— Это ещё ничего не доказывает.
— Да, ты прав. Нам нужно быть осторожнее.
Сиделка полулежала в кресле. Следов крови они не заметили, но что с ней, понять было трудно. Медас отстранил Гонкура и склонился над ней.
— Не пойму, — сказал он озабочено.
— Возьми зеркало, — посоветовал Гонкур.
Медас поднёс зеркало к губам женщины.
— Жива, — сказал он. — Да она просто спит!
Он потряс её за плечо, но сиделка лишь замычала.
— Беги за врачом, Гонкур, — приказал Медас. — Пошли его сюда, а потом приведи следователя… Подожди… Давай так… Расскажем всё Ренате и Витасу и договоримся отвечать, что мы были все вместе и не разлучались…
— Спасибо, Медас, не надо, — прервал его Гонкур. — Я не виноват и, надеюсь, что следствие это установит. Я знаю, кто убил деда.
— Я тоже знаю. — грустно сказал Медас.
— А потом она не выдержала содеянного и умерла… Я теперь всё понял. За ужином меня поразило её лицо, когда она увидела, что Витас заболел. Помнишь, я спросил у неё, не плохо ли ей? Они здесь все сумасшедшие, в большей или меньшей степени, и она тоже! Она испугалась и решила, что не допустит смерти последнего своего ребёнка, а для этого убьет брата. Это будет пятая смерть, и мщение Нигейроса прекратится… на время.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Медас.
— Не пускай Витаса в коридор и… будь внимательнее с Ренатой, — попросил Гонкур.
— Не волнуйся, — сказал Медас и пожал ему руку.
30
Когда Гонкур вернулся вместе с молодым следователем, Медас встретил его с таким трагическим видом, что сердце археолога упало. Ему стало казаться, что погиб кто-то ещё и конца этому ужасу не предвидится. Но кто мог умереть? Витас? Рената? Это было страшно представить.
Улучив момент, когда следователь отвернулся, чтобы повесить на вешалку пальто, Медас торопливо шепнул:
— Приехала госпожа Васар.
Следователь резко обернулся.
— Не переговариваться! — раздражённо приказал он. — Говорить можно только громко, чтобы я всё слышал.
"Мы могли обо всём договориться заранее, до его вызова, — подумал Гонкур. — Вряд ли закоренелые преступники станут обсуждать свои дальнейшие шаги в его присутствии. Правда, нас нельзя отнести к закоренелым преступникам… Но тогда мы бы выбрали время, когда он пойдёт осматривать дом. Не станут же убийцы привлекать внимание полицейского тайными переговорами у него на глазах".
— О чём вы говорили? — подозрительно спросил следователь.
— Я предупредил своего друга о том, что приехала госпожа Васар, — объяснил Медас.
— Кто это?
— Родственница госпожи Кенидес и господина Вандесароса, — ответил Медас. — Тех, кого нашли мёртвыми.
— Зачем она приехала? Как она могла узнать, что они мертвы, если их обнаружили совсем недавно? Или её вызвали?
— Господин Вандесарос вызвал её на похороны своих племянников, детей госпожи Кенидес, — тусклым голосом объяснял Медас. — Я думал, господин Гонкур рассказал вам, что здесь произошло.
— Я рассказывал… — начал Гонкур, но следователь его прервал.
— Приказываю всем молчать и отвечать только на мои вопросы. Почему о приезде госпожи Васар надо предупреждать, да ещё в тайне от меня?
Взгляды следователя и Медаса скрестились.
— Это, господин следователь, вы поймёте сами, — кротко отозвался Медас.
Молодой следователь смутился, но быстро овладел собой.
— Покажите мне комнату, где бы я мог вести допрос.
Его провели в столовую, где он сейчас же сел за стол, не глядя на сопровождающих, достал бумагу и перо и приготовился писать протокол. Гонкуру стало его жаль и, как следствие, захотелось ему помочь.
— Может, вы хотите сначала осмотреть место преступления? — подсказал он.
Следователь смешался, но тотчас же строго заявил:
— Я сам знаю, что мне делать в первую очередь. Вы, господин Гонкур, выйдите за дверь… нет, сядьте в тот угол. А вам я сейчас буду задавать вопросы. Предупреждаю: переговоров не вести, знаками не обмениваться, отвечать только правду. Ваше имя?
Медас назвал себя и рассказал всё, что ему было известно, не забыв дать объяснение случившемуся. Следователь записал показания, дал расписаться свидетелю и собрал бумаги.
— Остальных свидетелей я допрошу потом, — решил он, — а сейчас я хочу осмотреть место преступления.
Гонкур прошёл мимо накрытого простынёй тела госпожи Кенидес и остановился у двери в комнату старика. Он с тоской глядел на Медаса, дрожащей рукой вставлявшего ключ в замок, и чувствовал, что не сможет ещё раз увидеть своего убитого друга, лежащего на пропитанной кровью кровати.
В коридоре послышались шаги, и все трое нервно оглянулись.
— Это врач, — объяснил Медас. — Он был у сиделки.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул следователь. — Мы осмотрим трупы.
— Врач уже был здесь, — поспешил доложить Медас.
— Знаю! — немного раздражённо (Гонкур решил, что от растерянности) прервал его следователь. — Но для протокола надо осмотреть их в МОЁМ присутствии. Вас двоих прошу остаться здесь, в коридоре. Ни к чему не прикасаться и не переговариваться.
Когда дверь в комнату старика Вандесароса закрылась, Медас резко повернулся к другу.
— Это кретин? — тихо, но выразительно спросил он.
Едва Гонкур понял, что неопытность заставляла следователя делать промахи, а они, в свою очередь, порождали смущение и раздражение, он перестал реагировать на его поведение.
— Молод ещё, — объяснил он. — Мне кажется, что это его первое самостоятельное расследование, поэтому он нервничает.
Но Медас не был склонен к всепрощению.
— Нервничает! — возмутился он. — Этот нервный олух вполне способен тебя обвинить. Я при допросе хотел было не говорить о том, что ты покидал комнату, но он так вцепился в этот факт, что мне поневоле пришлось всё выложить.
— Я ему ещё дорогой рассказал обо всём в деталях, — пояснил Гонкур. — Вкратце поведал даже о Нигейросе.
— О Нигейросе — хорошо, об уходе из комнаты — плохо.
Медас помолчал, недовольно поморщился и напомнил:
— Если ты не забыл, мы с тобой не должны переговариваться. Только хотелось бы мне знать, как он проследит за выполнением этого умного распоряжения… Идёт наше сокровище!
Дверь открылась, и вышел озабоченный и побледневший следователь. На лице врача, появившегося вслед за ним, было полное равнодушие. Гонкуру показалось, что и сам он не выдаёт, да и не смог бы выдать, если бы и захотел, ужаса и тоски — настолько притупились его чувства. Он был в таком состоянии морального оцепенения, что его не тронуло бы даже известие, что он обвиняется в убийстве и арестован.
— Теперь осмотрим женщину, — объявил следователь.
— Легенда о Нигейросе свела её с ума, — вполголоса сказал Медас, надеясь частым повторением внушить правильную мысль человеку, от которого зависела судьба друга.
— Попрошу не делать выводов, — строго оборвал его следователь.
После осмотра тела они прошли в комнату госпожи Кенидес, выслушали бессвязные ответы только что проснувшейся и ничего не понимавшей сиделки и вернулись в столовую, где следователь тотчас же приступил к своим записям.
— Почему у умершей так искажено лицо? — спросил он врача. — Она словно увидела что-то ужасное.
— Такие явления не редки при разрыве сердца, — равнодушно объяснил врач.
— Вызовите остальных свидетелей, — приказал следователь.
— Господин следователь, — обратился к нему сразу опомнившийся Гонкур. — Я прошу не вызывать сюда мальчика. Допросите его отдельно.
— Почему? — последовал подозрительный вопрос.
— Ему не нужно видеть тело в коридоре. Ведь это его мать… Да и вообще… Вспомните, что он лишился сразу матери, дяди, брата и сестры.
