— Я видела эльфа в доме, запертом изнутри. Так он не пожелал сдаваться…
Моран вспомнила скелет в доме с винным погребом и вздохнула. Он походил на Ханлейта чернотой прямых волос и упрямством в отстаивании своих идей. И пусть они были ошибочными…
— Ты вопрошаешь о смысле добра и зла, существо, а сама восхищаешься стойкостью врагов, которых только что порицала.
— Иногда мои враги заслуживали восхищения, а иной раз союзники вызывали презрение. Война была для меня, как непосильная ноша, ведь я предсказывала свое поражение заранее. Я чувствовала свою вину перед всеми, кто погиб с обеих сторон, но здесь, в цитадели, поняла, что заблуждалась: зачастую зло необходимо, чтобы совершить благо или предотвратить еще большее зло. Архона пала. Эймар погибает, я видела достаточно, чтобы это понять.
— Это так. Сбывается пророчество: угас род северных королей, Хранители освободились от своей клятвы, а новый правитель ведет страну к гибели. Еще немного — и орел ариев расправит крылья и настанет эра хаоса и одержимости. Мир сойдет с ума прежде, чем погибнуть, а цитадель в сердце леса и я станем последними свидетелями конца времен, — печально обронила Хозяйка, глядя на воду.
— Наш род не угас, я жива! Но, постой, ты говоришь об Императоре? Кто он? Я потратила жизнь на то, чтобы узнать, кто стоял за дядей Родериком, кто отобрал у меня Эймар!
— Ты уже не та, что прежде. По сути, мы отличаемся друг от друга, существо, только тем, что ты сохранила память, а я — только понимание. Император? Он не человек, не эльф, не дварф. Престол великих может занять только Бог. Или тот, кто сумел им стать.
— Тогда моя борьба не имела смысла. Что я могу?
— Но ты не смирилась. Кому еще бороться, если не тому, кто не признает поражений?
Хозяйка поднялась и положила Моран на колени какой-то предмет, завернутый в лист.
— Не беспокойся о направлении — течение вынесет тебя к Эльмантиру. Минуешь Сирион, и судьба снова в твоих руках. А я верю лишь одному зеркалу — времени. Оно покажет, правильно ли я поступила, заплатив жизнью эльфа за твою душу.
Она шагнула прямо в воду, сделала несколько коротких шагов по поверхности и остановилась на берегу. Моран развернула лист. В нем лежала трубка Златовласки. Ни денег, ни еды. «Мне не нужно ничего, кроме памяти», — вспомнила она свои слова. Хозяйка вернула самое дорогое.
— Если ты победишь в этой войне, Амаранта, то следующий, с кем придется сражаться Эймару — ты сама. Помни о трех престолах — один из них может стать твоим. Я лишь хотела этого избежать, — донеслось издалека.
Быстрое течение маленькой речки уносило лодку с обессилившим человеком навстречу неизвестности.
Часть вторая. Чужая страна
Трое усталых путников остановились на холме, чтобы передохнуть. Вниз сбегала неприметная тропа, на горизонте серебрилась лента Ракхайна, изгибаясь широким рукавом в сторону города, даже отсюда кажущегося огромным.
— Велеград больше Дорина? — спросила Алиссен, печально прикидывая, сколько еще придется пройти натруженным ногам, чтобы незнакомые стены стали ближе.
— Намного больше, он почти как Аверна, — откликнулся Моргват и двинулся дальше.
На третий день пути лицо архонта приняло свой обычный вид, если не считать желтоватого оттенка кожи на месте ожогов от магии, но жесткая щетина, рыжая, словно ржавчина, сплошь покрывшая его щеки, делала Моргвата похожим на пропойцу, которому посчастливилось напиваться каждый божий день. И Лето выглядел не лучше. Алиссен только оставалось благодарить судьбу, что ей не нужно бриться.
— Я кое-что не поняла, Моргват!
Придерживая туфли, связанные за ленты и перекинутые через плечо, Алиссен потопала следом, в который раз подняв тему, на которую архонт отмалчивался. Девушка справедливо полагала, что вода камень точит, а Моргват — далеко не кремень и выболтает рано или поздно все, что ей интересно.
— «Кое» или «что», барышня?
— Как простого парня, вроде тебя, обратила в архонты сама королева Эймара? Ты ей на улице приглянулся? Причем, в Тиверии! Была она в гостях в чужой стране, шла и шла себе, прогуливалась под солнышком, а тут, глядь — Моргват! Королева, как увидела такое диво, так и не стерпела: схватила и начала обращать при всем честном народе!
— Вот потехи то было! — поддакнул Лето.
— Все обхохотались, что верно, то верно. Прямо, как вы сейчас, — бросил через плечо Моргват.
— Вредина, он, Алис, как есть вредина!
Аквилеец шумно вздохнул. Слова, сказанные Коэном на прощание, все не шли из его головы. Почему Лиандру надо искать в Харматане? Что значит быть «живым и мертвым одновременно»? Лето отмахнулся бы от предсказания, если бы не Моргват, заявивший, что Коэн — почти что настоящий провидец и верить ему можно. Тем не менее, путешественники не свернули с пути в Велеград, а о стране Хармы и речи не зашло.
— Мне было восемнадцать, я был наивен, — неожиданно разоткровенничался архонт, — я мечтал о славе, считал войну делом чести; хотел подвигов, признания и прочей чепухи, которая кажется важной, когда ты молод. Но Тиверия не воюет, она наблюдает со стороны как рушатся державы и мир катится к демонам. Моя страна благоволила северному престолу Эймара, но не поддерживала в войне ни одну из сторон, даже деньгами. Только торговые отношения, только выгода! Очень прагматичный подход к союзнику, который борется со скверной вот уже пятьдесят лет, охраняя общие границы! Меня это возмущало.
— Тебя это до сих пор возмущает, — вставила Алиссен.
Она поравнялась с Моргватом и внимательно слушала.
— Возможно. Но в пору моей молодости я был склонен к безрассудным поступкам, не то что сейчас.
— Хм… — неопределенно хмыкнула девушка, бросив на архонта быстрый взгляд.
— Так или иначе, я напросился в состав делегации в Архону. Ничего серьезного — очередная демонстрация благих намерений и добрых побуждений, причем обе стороны заранее знали, что итог встречи будет равен плевку с балкона в фонтан: и воды в нем не прибавится, и чище она не станет. Я нарядился в расписной камзол и занял свое место в задних рядах вельмож, чтобы послужить им достойным фоном. Говорить мне не полагалось.
Я вижу, ты уже набрала в рот воздуха, Алиссен, чтобы изречь вопрос в духе «как такой парень как я…», и спешу его предупредить: мой отец состоял на дипломатической службе. Впрочем, это не важно. Я хотел стать архонтом. Мог бы и на родине, — в Тиверии есть своя школа, пусть и не настолько славная, как северная, но я хотел большего: принять обращение от мага белого огня, ни много не мало, как от самой королевы Амаранты. Считается, что архонт с белым цветом магии при инициации передает часть силы, и обращенные им люди наилучшим образом раскрывают свою истинную суть. Я грезил, воображая себя кем-то вроде Фелана, и представлял ослепительно-синее сияние своего грозного меча. О том, что я могу стать не героем, а придурком, пускающим слюни, я, конечно, не думал.
— Кто такой Фелан?
— Ты слишком молода, барышня, чтобы его помнить и слишком хороша собой, чтобы учить историю. Архонта Фелана называли некоронованным королем Эймара, ему завидовали и им восхищались.
— Почему ты представлял синий цвет магии, если ты желтого? — допытывалась Алиссен.
— Наверное потому, что матушка родила меня голубоглазым.
— Да ну?!
Девушка забежала вперед и заглянула Моргвату в глаза. Как есть светло-карий, и малейшего серого оттенка нет. Алиссен попыталась представить архонта иным и для себя решила, что его внешность от такого превращения сильно проиграла.
— Не такая уж это редкость — поменять цвет глазной радужки после инициации. Это бывает с архонтами сплошь и рядом. Но тогда я мало что знал о последствиях посвящения.
— И мои глаза после обращения Коэном могли стать зелеными? Карими?
— Могли, Алис.
— Кошмар! А красными?
— Много не пей — не станут.
— Рассказывай дальше!
— Слушаю и повинуюсь. Видишь ли, у многих из нас есть странности, но только королям позволено возводить их в ранг законов. Королева Эймара не всегда принимала послов в тронном зале, иногда встречи проходили на открытых галереях дворца, чтобы гости Архоны вдоволь насладились прекрасным видом на горы. Эти галереи, похожие на улицы, с ровными рядами колонн и повторяющихся арок, продуваемые всеми ветрами, были особенно ужасны в дурную погоду. Вот и нашей делегации повезло схлопотать аудиенцию холодным мартовским вечером. Я дрожал как лист в своей парадной одежде, пока штормовой ветер насмехался над пустыми словами послов и уносил прочь тихий, с оттенком металла, голос королевы. Это была встреча, о завершении которой мечтал каждый из нас, кроме меня, и едва она подошла к концу, тиверцы ринулись к дверям во внутренние покои к теплу каминов в своих комнатах. Но я замешкался и остался.
