— Гранаты!
Макс бросился к той стене и на долю мгновения выглянул. Сначала он не понял, каким образом поблизости оказались чужие фигуры, но в следующую секунду схватил лежащую подле Харламова саперную лопатку, потому что ничего лучшего придумать не мог. «Духи» почему-то подползли достаточно близко, на расстояние броска гранаты. Что они, после двух неудачных попыток успешно и проделали. Макс, будучи в полуприседе, начал прыгать, словно параолимпийский теннисист, у которого ракетку заменил шанцевый инструмент, а мячи трансформировались в «лимонки», или как там их правильно называть. Он провел серию успешных ударов, отправив обратно все, что летело на их сторону. Там ухнуло, бухнуло, подачи прекратились. Тогда Макс для полного успеха отправил вслед еще пару гранат из своего арсенала.
Когда он схватил автомат и бросился оценивать периметр, то никого постороннего поблизости не обнаружил. Впрочем, не обнаружил он и Ская. «Духи» устроили тайм-аут. Макс пополз к Харламову, чтоб попить с ним кофе, хотя ни есть, ни пить совершенно не хотелось. Двигаясь, он обнаружил второго федерала. Рикошет или шальная пуля чиркнула ему под срез бронежилета, разворотив все горло. Скай умер, меняя позицию, поэтому-то и оголился фланг.
— Что, старлей? — еле шевеля губами, проговорил Харламов. — Ушел Скай?
Макс согласно кивнул головой, разливая все еще не совсем остывший кофе по кружкам.
— Мне не надо, — сказал Харламов. — Себе оставь.
— Что? — не понял Макс.
— Над землей бушуют травы. Облака плывут кудрявы. И одно, вон, то, что справа — это я. Это я, и нам не надо славы. Мне и тем, плывущим рядом. Нам бы жить — и вся награда. Но нельзя. («Выпускникам 41» Вадим Егоров).
Макс выпил кофе и стало даже как-то спокойнее. Не то, чтобы он очень переживал до этого, но не было какого-то чувства реальности.
— Слушай, Харламов, — сказал он. — А ты кто по званию?
— Как это кто? Прапорщик, как и все.
— А я не прапорщик, — зачем-то сказал Макс.
— А я не Харламов, — произнес федерал и сразу же добавил. — Я — Владимиров. Был раньше Бульдогом, но потом парни посмотрели «Камеди-клаб» и переименовали в Харламова. Есть там идиот, пижон и выскочка. Чем тупее реплики, тем популярнее. Ничем не убить. Неуязвим, сволочь. Ну, а мне не удалось, хоть и Харламов. А Скай — вертолетчик. С последнего четвертого курса Саратовского училища ушел на срочную. Потом на сверхсрочную, теперь — на постоянную.
Они чуть-чуть помолчали, и Макс собрался уже идти осматриваться снова, но Харламов взял его за руку.
— Ты меня отволоки, старлей, к амбразуре какой-нибудь. Левая рука пока шевелится. Могу пальцами на курок давить.
Макс помог морщившемуся и скрипящему зубами Харламову-Владимирову доползти до одной из ближайших отдушин. Пристроил, как мог, автомат, положил рядом запасной магазин.
— Слушай, а может быть тебе какой укол волшебный сделать? Чтобы, типа — адреналин, второе дыхание там. Как в кино, — предложил старлей.
— Эх ты, — покачал головой прапорщик. — Чего думаешь, это я так силу воли воспитываю? Был бы укол — закололся бы нахрен. Так мы же не на войне, нам не положено. А может быть, положено, но не нам. Ну ладно, вроде опять зашевелились гады. Сейчас про «акбара» и «аллаха» вспомнят. Чего же они такие упорные? Неужели только из-за этих железяк? Наши только ближе к темноте смогут добраться, если без вертушек. Да кто же им вертушки-то эти даст? Ты, старлей, главное — весь периметр держи. Они могут лезть ото всюду, хоть из-под земли. Борись. Мы в ответе перед нашими предками. Они воевали четыре года, неужели мы полдня не сможем?
Макс без всяких колебаний пополз осматриваться. Он нисколько не жалел себя, даже родителей. Он не испытывал счастья оттого, что встретился лицом к лицу с настоящим врагом, а не мифическим. Он вообще ничего об этом не думал. Просто готовился стрелять, выполняя главную задачу: не допустить «духов» залезть в этот проклятый фундамент.
— Да какие вы «духи»! — закричал он внезапно. — Вы же чертовы басмачи!
Словно получив команду, взвыли гранатометы, и посланные гранаты раскололись об основание — фундамент даже не пошевелился, только отплевался во все стороны битой крошкой.
Очень радовал тот факт, что не приходилось беспокоиться о боеприпасах: заправленные в рожки автоматные патроны были аккуратно упакованы в пластиковые ящички ядовитого оранжевого цвета, гранаты покоились в специальном контейнере, напоминающем соты для яиц. Все, за исключением оружия, было готово для экстренного потребления. Макс и пользовался, не считаясь с затратами.
Хараламов отстреливался сколько мог, сопровождая свою стрельбу отчаянной руганью, а потом — просто воем. Когда он, дико вскрикнув, откинулся на спину, распростав руки по сторонам, Макс даже не подошел, продолжая ползать и скакать между самостоятельно сформировавшимися бойницами. Он все равно ничем помочь был не в состоянии.
Однако звук автоматных очередей, взрывов и лающих криков с другой стороны действовал угнетающе. Непроизвольно Макс начал кричать во все горло слова песен, приходивших на ум, не стесняясь отсутствия вокальных способностей. «Dirt», — орал он. — «I've been dirt. And I don't care.» Если бы Игги Поп послушал бы его — он бы прослезился. Старлей пел в унисон со своей стрельбой.
Время шло, возникло ощущение, что уже близится вечер. Макс посмотрел на часы, претенциозные в своих традициях «Командирские». Их он приобрел перед самой командировкой за девятьсот рублей в фирменном часовом магазине. Часы если и показывали сейчас что-то, то, наверно, цену килограмма гвоздей на рынке в Уругвае. Никаких видимых повреждений не было, стекло цело, если их потрясти и приложить к уху, то ничего внутри не отваливалось, колесико завода было закручено до упора. Но они не ходили! «Наверно, часовой завод выкупил-таки китайскую технологию!» — подумал Макс и попытался сориентироваться по солнцу. Светила видно не было, но тени казались длинными. «Скоро наши поспеют!» — удовлетворенно, как о чем-то само собой разумеющемся подумал он. Словно о скором окончании долгого и напряженного рабочего дня.
«Among the tar places the glides are moving. All looking for the new place to drive», — орал он, переключившись на Duran Duran, запуская пару гранат, не глядя, себе за спину. — «Sing blue silver», — завыл, теряя голос от усердия. Вдруг наступила тишина. Макс подполз к Харламову и закрыл тому глаза ладонью.
Хлебнул самую малость кофе — от пения ужасно сушило горло. И тут он услышал голос. Наверно, он очень долго его ждал.
— Не стреляйте! — на правильном русском языке кричал кто-то. Даже намека на кавказский говор. — Это свои! Прекратить огонь!
Макс ничего в ответ не сказал, даже не попытался подползти к амбразуре и посмотреть. Явились спасатели на ночь глядя! Хорошо, хоть так!
— Don't shoot! Colonel! — внезапно известил тот же голос, но уже ближе. — Don't fucking shoot!
— Хорошо! — крикнул в ответ Макс и бросил на голос одну за другой две осколочные гранаты.
Дождавшись, когда утихнут взрывы, он добавил шепотом:
— Привет вам от конголезского полковника.
Сразу началась привычная ураганная стрельба.
Когда стало темно, шакалы с соседних холмов уже не смеялись. Они были заняты другими делами. Делали, наверно, волки позорные, ставки, сколько еще продлится войнушка, и кто в конце концов победит. Шансы Макса расценивались, как один к семи, как в приснопамятном матче чемпионата Европы Россия — Голландия.
Вдруг сделалось очень темно. «Духи» запустили светящиеся ракеты и продолжали наседать, но потом угомонились, дожидаясь, когда же выйдет луна.
Макс внезапно осознал, что может очень даже легко заснуть, не дожидаясь продолжения «Марлезонского балета». Ни холод, ни смертельная опасность не могли уговорить организм бороться. Тогда он постарался сесть как можно неудобней, разместив автомат между ног дулом на стену, да еще пристроил левую руку под седалище. Говорят, что через пятнадцать минут конечность заноет от онемения и пробудит своего хозяина.
Очнулся он не от чувства протеста руки, а от взгляда. Чья-то башка, контрастная на фоне освещенного вышедшей луной неба, пялилась в него, как на музейный экспонат. Это длилось так мало, что никакому временному интервалу не соответствовало. Эта башка начала разрастаться плечами, руками, стволом, рядом показалась другая, где-то сбоку угадалось еще одно движение.
Макс успел нажать на курок, скосив очередью двух «духов» так, что брызги от них тоже единомоментно контрастно запечатлелись на фоне неба. Но сбоку в него тоже выстрелили, выбив из рук автомат и самого отбросив прямо к открытому зеву схрона. Левая рука все-таки успела изрядно онеметь, но правая, действуя уже по своей собственной воле, схватила первое, что попалось в пальцы и бросила в нападающего. Тот уже успел перевалиться через фундамент, поэтому неспособный некоторое время стрелять, и получил прямо в рот саперную лопатку. Это было для стрелявшего неожиданно, потому как всем своим ваххабитским естеством он уже уверовал в успехе ночного рейда, предвкушал, как отрежет голову «неверной собаке» и покроет себя неувядающей славой перед братьями.
