— Максим Воронов, литератор, — объявил в зал седой мужчина.
Надо сказать, появление нового гостя, если не вызвало фурор, то привлекло много внимательных взглядов, по большей части женских. Статный, на вид лет тридцати, с шелковыми волосами и мягкой улыбкой, а когда он снял-таки перчатки и на безымянном пальце не обнаружилось кольца…
Новоприбывший довольно быстро сориентировался в обстановке. Выпив бокал вина, он завел беседу с молодой поэтессой, потом осмотрел картины в первом зале и двинулся во второй. Там его голубые глаза отдали должное таланту Шоля, а потом ноги вытанцевали вальс с уже знакомой поэтессой, что явно настроилась на продолжения вечера у нее дома, когда узнала, что Максим гостит в Петербурге всего сутки. Но он разочаровал ее, сказав, что у него здесь назначено свидание с другой. Она слегка подулась, но мужчина настолько галантно поднял ей настроение и даже прочел по памяти несколько подходящих стихов Ахматовой, что она лишь проводила его до третьего зала придыханиями и улыбками.
Надев положенный плащ и маску, он прошел в полутьму третьего зала и отдал должное картинам наиболее фривольным. Голубые глаза в прорезях маски безучастно проглядывали пейзажи и натюрморты, портреты или композиции, но сцены совокупления подвергались самому тщательному рассмотрению. Еще его очень заинтересовала картина в черной раме «Смерть всегда подходит сзади», авторства художника Люка. На ней в кресле сидела красивая девушка с алыми губами и бледной кожей, а позади, в круглом зеркале, отражалась старушечья спина. Художник превосходно поработал, казалось, перед тобой не картина, а окно в соседнюю комнату, где и вправду сидит эта полудевушка-полустаруха. Максим взял из центра зала стул, поставил напротив заинтересовавшей картины, и умостил зад. Так делали многие посетители третьего зала, для этого посредине и поставили пару десятков стульев.
Глаза в прорезях принялись тщательно изучать каждый мазок картины, но далеко не только они. Еще несколько чувств встрепенулись и облизали холст. Ноздри принюхались, уши прислушались, рот готовился к трапезе. В желудке заурчало, и он едва сумел подавить желание подняться и съесть произведение Люка. Странная картина, чего и говорить. Кроме мастерства художника в чисто изобразительном плане, за ней чувствовался легчайший налет смерти. И дело даже не в названии, не в композиции, не в идее — он чувствовал, художник тоже знаком со смертью не понаслышке. Конечно, не как Барс, но тоже отправил на тот свет немало людей.
Сзади послышалось шлепанье босых ног и шелест ткани. Барс даже не повернул головы, глаза под маской продолжали рассматривать холст. Двое слуг, одетых по арабской моде, поставили паланкин рядом со стулом убийцы; низкий женский голос сказал из-за плотной материи:
— Здравствуй, милый.
— Привет, Оса. Тебе что, надоело жить?
— Я напомню тебе твои же слова, Барсик: «Если я тебя еще раз увижу, ты умрешь». Но разве ты меня сейчас видишь?
Губы убийцы сложились в легкую ухмылку.
— Забавно, — сказал Барс. — Как твое лицо?
— Хоть ты этого и не видишь, но можешь не волноваться. С моей внешностью, ты ничего не способен сделать; даже в могиле я останусь такой, какая есть.
— Ты убила всех остальных Ос?
— Да. Это немного ограничивает меня, но я предпочту оставаться такой. Как тебе картина?
— Интересная, — ответил Барс. Он все еще не поворачивался на такой знакомый голос. — Ты знала художника?
— Знала, — ответила Оса. — Он умер страшной смертью.
— Его убил один из наших?
— В некотором роде, да.
Оса замолкла, Барс тоже не горел желанием продолжать беседу. Вместо этого он поднялся и передвинул стул к соседней картине. Эта уже принадлежала кисти Шоля. Залитое тьмой пространство и семь толстяков, сделанных из злата. И в этой картине что-то неуловимое есть, хотя выполнена она отнюдь не с таким блеском, как предыдущая. Все детали размыты, лица толстяков нельзя разглядеть, все они немного смазаны. Название тоже непонятное: «Начало».
Слуги перенесли паланкин и поставили рядом со стулом.
— Кто такой этот Шоль? — спросил Барс.
— Очень могущественный человек, — отозвалась Оса.
— Очень могущественные люди умирают быстро, — покачал головой Барс.
— Но только не он. Между прочим, мы с ним много работали.
— Мы?
— Ты ведь встречался с Ежом, думаю, тебе все понятно и без объяснений.
Нос Барса втянул воздух и почуял ее духи. Знакомый аромат, ими пропах весь дом женщины убийцы. Даже сам Барс когда-то пропах ими. Старый дешевый парфюм. И только теперь Барс понял, почему Оса пользовалась всегда этой недорогой маркой — она просто не могла пахнуть иначе. Убив всех остальных себя, она закрепила этот образ, и теперь не могла измениться. А этот образ не делал ее сильной…
— Зачем ты это сделала? — спросил Барс.
— Чтобы перестать быть сильной, — Оса сразу поняла, о чем ведет речь Барс.
— Но зачем?
— Об этом я и хотела поговорить… — начала Оса. — Тебе угрожает опасность, Барс.
— Нам всем она угрожает, — ответил убийца.
— Ты еще слишком молод, чтобы все понимать…
Оса вновь умолкла, собираясь с мыслями. Барс смотрел на картину и не думал ни о чем другом.
— Ты знаешь, что случилось с Кнайтом? — спросила Оса.
— Скорпион рассказывал, — отозвался Барс.
— Значит, Скорпион…
Снова молчанием повеяло от паланкина.
— Если ты хотела что-то сказать, говори сейчас, — сказал Барс. — Я не хочу тратить весь вечер на тебя и твои предупреждения.
— Сколько заказов ты выполнил?
— Тридцать четыре.
— Значит, уже скоро, — из-за ширмы послышался вздох. — Пойми, Барс, твоя сила — это палка о двух концах. Становясь сильнее, надо или становиться самым сильным, или в какой-то момент остановиться.
— Как сделала ты? — теперь в голосе убийцы проскользнула насмешка.
— Нет, я так и не смогла остановиться, и преступила черту. Поэтому и пришлось идти назад и отрезать себе все пути к будущему. Когда-то я была всего лишь чуть менее сильна, чем ты, и Кнайт был. А потом…
Она опять замолчала, будто какая-то сила не позволяла ей продолжать. Возможно там, за ширмой паланкина, вместе с Осой сидит карлик с пистолетом и тычет им ей в висок, когда она подходит к какой-то грани?
— Я не могу сказать слишком многого… — сказала она, будто бы подтверждая его подозрения.
— Скажи мало, — предложил Барс.
— Все не совсем так, как тебе видится, Барс. Будь осторожен. Еще несколько заказов и ты войдешь в лигу, до которой ни я, ни Кнайт так и не дошли. И тогда ты станешь слишком большой фигурой, и тебе придется играть против фигур, еще более крупных.
— Я не понимаю, о ком ты?
— Ты все понимаешь, — сказала она раздраженно. — Не такой уж ты и тупой.
— О Скорпионе?
— И о нем тоже, Барс. Но даже я не ведаю картины до самого конца. Мне показали только краешек рамки, но даже это напугало меня настолько, что пришлось отказаться от всего, убраться в глушь и довольствоваться одним заказом в год. И поверь, это самый лучший выход из того положения, в которое я попала… Прощай, Барс, и хорошенько подумай о том, что я тебе сказала…
Слуги подняли паланкин и понесли к выходу из зала, а Барс взглянул на часы — почти одиннадцать. Значит, время еще есть. Он передвинул стул дальше и рассмотрел следующую картину Люка. Она назвалась «Порог». На ней мужчина в красном плаще и с дырой в груди командовал армиями теней. Минут через пятнадцать, Барс встал и пошел к выходу. При переходе во второй зал он избавился от плаща и маски. В танцевальном зале на сцене БГ завывал свою старую песню. Всем нравилось. Когда певец, дребезжащим голосом, выводил последние строчки песни, убийца покидал первый зал с закусками. Но даже через шумиху полупьяных бесед, Барс сумел расслышать окончание песни. Последние слова рок-певца звучали так: «Но если ты хочешь войти, что ты скажешь здесь тем, кто снял грим? Здравствуй, меня зовут Смерть…»
* * *
В квартире горели лишь бра на стенах и ночник в спальне. Красивой женщине на большой кровати снились странные сны. Кто-то очень злой ходил по ее квартире, пытаясь скрыть следы убийства; или напротив, оставляя следы, чтобы его смогли найти. Красивый и немного задумчивый, он меньше всего походил на убийцу и от этого казался еще страшнее. Но звонок в дверь вывел ее из объятий кошмаров; она присела и взглянула на часы — половина первого ночи. Муж пришел очень поздно. Она поднялась, но прежде чем открыть дверь, распахнула окна — он любил прохладу. Спальня сразу наполнилась звуками Невского, бурлящего даже в такой час. Пройдя сквозь гостиную, она вышла в прихожую и отворила дверь, даже не удосужившись взглянуть в глазок. На пороге стоял молодой мужчина, с длинными белыми волосами, в черном смокинге. Голубые глаза смотрели на нее из проема изучающее, будто он пришел в ресторан и глядит на бифштекс с кровью.
