– Ти-ри-вога! – заполошно кричал он, мечась от койки к койке, а за окнами ревело и гремело так, что казарма тряслась, как чрезмерно жидкий студень. – Вставайте! Тиривога!
За ним вбежал дежурный по роте, сержант Коровин.
– Готовность номер один полному расчету! – перекрикивая этот непонятный рев, заорал он, и после этого все закрутилось как во взбесившемся калейдоскопе…
Оказалось, с третьей стартовой площадки самопроизвольно стартовала ракета. Офицеры бегали по позициям, материли подворачивающихся под руку бойцов, что-то кричали, отдавали какие-то команды носившимся туда-сюда солдатам, а среди всего этого буйства стоял бледный, что было видно даже в темноте, командир. Кажется, он уже осознавал, что скоро пойдет под трибунал и это его последняя ночь в четвертом зенитно-ракетном дивизионе N-ского полка.
В подразделение одна за другой повалили комиссии проверяющих. Из полка, из округа, из Министерства обороны, еще черт-те откуда, и никто не мог понять, каким образом могла самопроизвольно стартовать стоящая на боевом дежурстве ракета. И куда в эту же ночь исчез один из рядовых срочной службы. Разумеется, это был мой друг Петров, от которого на обгоревшей стартовой площадке обнаружили только удивительным образом уцелевшую среди огня, аккуратно сложенную форму. Петров был объявлен дезертиром, и, по слухам, на него хотели повесить диверсию, хотя, конечно, это действительно были лишь слухи, ибо не только заставить стартовать ракету, но даже толком взорвать ее не смог бы никто, кроме офицера на пульте в кабине «У», ведь в том числе и для этого любая ракета была начинена сложнейшей электроникой от головной части до самого хвостового оперения.
И, словно всего этого было мало, существовал еще такой дополнительный, ставящий всех в тупик факт, что поиски должной по законам физики где-то упасть ракеты закончились безрезультатно. Не было найдено не только самой ракеты, но даже ее фрагментов. Также в воздушном пространстве в пределах допустимой дальности ее полета не было зафиксировано и взрывов в воздухе. Получалось, ракета просто улетела в никуда или аннигилировала на стартовой площадке.
Однако, как бы там ни было, я, кажется, начал понимать, что подразумевал мой друг, заявив когда-то, что никто не может знать точного срока своего выхода на дембель…
Полгода после случившегося я ходил потерянным, даже во сне, казалось, продолжая думать о произошедшем. Естественно, старт ракеты и исчезновение Петрова были как-то связаны с происшествием в дизельной, но как? И так же естественно, мы с прапорщиком Величко никому об увиденном не рассказали, мы же не были сумасшедшими. Мы даже не разговаривали с ним на эту тему ни разу, а встретившись на позициях, старались скорее разойтись, не встречаясь при этом глазами.
Меня не радовало даже то обстоятельство, что я стал дедом советской армии и выше этого звания в армии не было уже ничего, за исключением должности министра обороны, занимаемой маршалом Советского Союза Дмитрием Устиновым – до того случившееся выбило меня из колеи. Я потерял аппетит, плохо спал и часто, проснувшись ночью, выходил из казармы и курил на крыльце в трусах и тапочках, глядя в звездное небо.
А в одну из теплых ночей, когда светила яркая луна, я разбудил рядового Донского, велел ему одеться и следовать за мной.
– Куда, товарищ дедушка… – жалобно бормотал он, заподозрив, что я собираюсь отдать его на какую-нибудь изощренную расправу старослужащих, но когда я просто привел его к пруду, испугался еще больше. Наверное, подумал, что я сошел с ума после потери друга и решил утопить Донского как виновника его смерти. – Я же тут ни при чем, правда! Ну честное слово, ни при чем! Я не знаю, куда пропал Петров, я же в то время вообще в санчасти с воспалением легких лежал!
Я молча разделся и около минуты стоял неподвижно, вглядываясь в спокойную гладь пруда и чувствуя исходящий от Донского страх.
– Стой здесь, – сказал я и, повернувшись, увидел его глаза. Ясное дело, он смотрел на меня как на спятившего. – Если уйдешь, пожалеешь… – предупредил я и, отбросив сомнения, с небольшого разбега запрыгнул в пруд.
Ничего сверхъестественного не произошло. Меня не обожгли какие-то ядовитые вещества, я не захлебнулся в какой-то вязкой губительной жидкости – обычная вода, только очень холодная, поэтому я и выскочил через полминуты на берег, где стоял, не смея уйти, изрядно продрогший Донской.
Я быстро натягивал хэбэ, жалея, что не захватил полотенце, и думал, какого хрена я полез в эту дурацкую воду, если это ничего мне не дало. У меня не прорезались жабры, я не стал светиться в темноте, у меня не сделалась прозрачная кожа – не произошло вообще ничего.
Я уже хотел возвращаться в казарму или, по крайней мере, отпустить Донского и пойти в курилку, когда внезапно ощутил, что что-то во мне изменилось. Я почувствовал Зов. Это был зов ракеты В-750В (11Д), с увеличенной высотностью, стоящей на третьей пусковой взамен своей когда-то убывшей в неизвестном направлении сестры.
«Приди ко мне, Малютин… – как сладкоголосая сирена нашептывала она, – ведь мы с тобой теперь одной крови, ты и я… ведь в тебе сейчас течет мое топливо, пролитое когда-то в пруд… оно пробралось сквозь твои поры и сейчас циркулирует по твоим венам… и это хорошо, Малютин, ведь ты воин, защитник Отечества, дед Советской Армии, и ты должен взять на себя ответственность, решиться на Поступок, чтобы советские люди могли спокойно работать и спать, и чтобы в нашей мирной стране ходили поезда и плавали корабли… и чтобы хлеборобы растили хлеб, а сталевары давали нужный стране металл… ты знаешь, что делать, Малютин, теперь ты знаешь, что тебе делать… прояви мужество, если ты мужчина и настоящий воин…»
– Пошли… – глухо сказал я и повел не смеющего ослушаться Донского к капонирам, к его дизельной кабине.
– У меня нет ключа! – взмолился салабон, когда я велел ему открыть кабину, но я только усмехнулся, стараясь, чтобы эта ухмылка выглядела как можно более зловещей.
– Донской, ты, наверное, забыл, что разговариваешь с дедушкой Советской Армии, – спокойно сказал я. – Когда ты вовсю жрал домашние пирожки, солдат Малютин уже тащил службу, не спал ночами, сидя в своей кабине и выискивая воздушные цели, чтобы ты мог спокойно жрать, спать и срать… и рядовой Малютин делал это, потому что его призвала Родина. Он ходил в караул и стоял с автоматом, охраняя ангар с ракетами, которые… Короче, – свернув прочувствованную речь, сказал я, – быстро достал из кармана ключ, который закреплен к твоему брючному поясу цепочкой, открыл кабину и запустил дизель, как вы делаете на дежурстве, когда приходите прогревать свой агрегат. Ответственность я беру на себя… – И, подумав, добавил: – Или ты просто получишь сейчас пизды.
После этого я спокойно закурил и наблюдал, как Донской делает все то, что я ему приказал. Он выполнил все быстро, вполне уложившись в установленный норматив, и вскоре я стоял в дизельной, держа оголенные разъемы силового кабеля, излучая голубое сияние и крича, чувствуя, как в мое тело вливается Сила:
– Ха-а-р-р-а-ш-ш-о-о-о-о-о!
Затем я отключился от Энергии и пошел на третью пусковую, зная, что до смерти перепуганный Донской уже давно в казарме. Открывшимся третьим глазом я видел, что он залез под одеяло, дрожит, плачет и зовет маму, не реагируя на вопросы тормошащих его сослуживцев. Знал я также, что вскоре его комиссуют и несколько лет он проведет в психиатрической клинике по месту своего жительства. Знал, потому что благодаря проникшей в меня Энергии подключился к Энергоинформационному полю Космоса.
Дойдя до пусковой, я снял и аккуратно уложил на бетон форму, вскарабкался на холодную, покрытую водяным конденсатом ракету и лег на металлическую поверхность, обхватив ее устремленное ввысь тело, насколько хватало размаха рук, которые скоро превратились в крылья, потому что через несколько минут я уже был в ракете, я уже был самой ракетой, и это я стоял на пусковой, устремив ввысь острый взор своих всевидящих глаз.
А потом я сказал: «Поехали!», – усилием воли воспламенил пороховой заряд маршевой ступени, и как камень из пращи сорвался с пусковой, издавая громогласный рев и выжигая пространство стартовой площадки пламенем из своего раскаленного сопла…
– Ха-а-р-р-р-а-а-а-ш-ш-о-о-о! – кричал я, быстро преодолевая километр за километром, уносясь в стратосферу, на незапланированную конструкторами ракеты высоту, потому что уже получил доступ к Истине и обладал знаниями, недоступными простым смертным, и знал, как усовершенствовать свой новый организм…
Мы встретились в холодной космической мгле и весело закружились друг вокруг друга, издавая приветственные возгласы на особых, не улавливаемых земной аппаратурой радиочастотах.
