– Нет! – истошно закричал примерно тридцатилетний бедолага в джинсах и зеленой бейсболке, в то время как немецкие солдаты профессионально, как наши менты, заламывали ему руки. – Я не укрывал красноармейцев, господин офицер! Я всего лишь сдал квартиру одному господину, который… – Мужика ударили под дых, он болезненно закашлялся, обмяк в удерживающих его руках, и был быстро утащен в дверь под экраном, которая сливалась с общим фоном стены и разглядеть каковую можно было, только зная о ее существовании. – Вас неправильно информировали! Я не винова-а-ат!
Дверь захлопнулась, крик затих, и не успел я промокнуть носовым платком взмокший лоб, как оберштурмбанфюрер буднично сказал по-русски:
– Следующий.
Леха и Саня толкнули меня вперед, и не успел я выругаться, как оказался на ярко освещенном пятачке перед столом господина Зигеля.
– Имя, фамилия.
Я назвался.
– Где работаешь?
– Студент, – коротко сказал я. И, посмотрев в лишенное выражения лицо оберштурмбанфюрера, торопливо добавил: – Точнее, осенью думаю поступать. Вот, зашел в кино для расширения кругозора. В общем, готовлюсь.
– Та-а-ак…
Зигель сделал какую-то пометку на листе бумаги и принялся разглядывать меня, задумчиво постукивая тупым концом карандаша по полированной поверхности стола. Я же, не решаясь смотреть в по-рыбьи бесстрастные глаза, опустил голову и уставился на кончик его начищенного до блеска сапога, который виднелся под столом.
– Большевик, комсомолец, сочувствующий?
– Что вы… н-никак нет, конечно… Как можно!
– Часто у тебя выскакивают такие прыщи?
Вопрос вверг меня в смятение.
– Я… дело в том, что… То есть, н-никак нет, герр офицер!
Некоторое время Зигель внимательно изучал мой прыщ, продолжая постукивать карандашом.
– Голова прошла? – вдруг спросил он и я так же вдруг обнаружил, что головная боль бесследно исчезла. Наверное, прошла от разыгравшихся нервов, потому что в такую силу и быстродействие продаваемых в наших аптеках таблеток верилось мало.
– Так точно, прошла, герр офицер.
– Хорошо, – после очередной многозначительной паузы наконец сказал немец и сделал еще какую-то пометку. – Ты должен доказать, что не имел дел с большевиками.
– Х-хорошо, господин… господин…
– Оберштурмбанфюрер, – подсказал немец.
– Хорошо, обешту… обершутбан… – Я окончательно запутался, поэтому просто вытянулся в струнку и четко сказал: – Яволь! Что я должен для этого сделать?
– Тебе все покажут, – сказал Зигель, делая знак подчиненным. Затем, потеряв ко мне интерес, уткнулся в свои бумаги, а ко мне подскочили два автоматчика.
– За мной! – коротко приказал один и направился на ту часть сцены, где были несколько отсеков, огороженных военными простынями, а второй пристроился сзади и подтолкнул меня в спину дулом пистолета-пулемета.
Через пару секунд мы оказались перед пыточными закутками, откуда доносились стоны, и между моих лопаток пробежала горячая струйка. Перед каждым из закутков стояли очереди из пяти – семи переминающихся человек, и я с удивлением заметил, что на их лицах нет ни малейших признаков страха. Наоборот, создавалось впечатление, что они охвачены нетерпением. Причем все были парнями или взрослыми мужчинами, женщин среди них не было.
– Сюда! – коротко сказал передний немец и, остановившись перед левым отсеком, не глядя поманил меня пальцем. Не глядя, потому что он жадно таращился на происходящее внутри, и, как с удивлением отметил я, кажется, изрядно при этом возбудился.
Чувствуя, как ослабли колени, я сделал несколько неровных шагов, заглянул за белую материю и остолбенел. За простынями стоял кожаный топчан, на котором приспустивший джинсы взлохмаченный мужик в красной майке вовсю драл какую-то телку. Та лежала с задранной юбкой, раскинув загорелые ноги, конфигурация которых почему-то показалась мне знакомой, и негромко постанывала. Я сделал еще один несмелый шажок, всмотрелся в ее лицо и узнал продавщицу из универмага, которая пару месяцев назад отвергла мои ухаживания. Только сейчас ее обычно строгая прическа была растрепана, а на искаженном от избытка эмоций лице поплыла косметика.
– Посмотрел?
– Ч-что вы сказа…
– Посмотрел? – не отрывая взгляда от девицы, сухо повторил немец. Он поправил штаны в районе паха, и, развернув меня за плечо, подтолкнул в другую сторону.
– Иди, смотри вторую.
Второй оказалась та самая, из трамвая, которая недавно не могла на меня смотреть иначе, как с презрительно поджатыми губами.
Я очнулся через десяток секунд и обнаружил, что у меня раскрыт рот и вовсю стоит член, упираясь в ткань джинсов, отчего возникло слегка болезненное ощущение. Повернув голову, я встретился взглядом с одним из немцев.
Мы одновременно поправили штаны и я неуверенно спросил:
– И что… я должен их…
– Ты должен доказать свою лояльность Рейху, – подтвердил немец. – Эти девки – враги великой Германии. Одна хотела поджечь кинотеатр, вторая, по утверждениям свидетелей, состояла в близких отношениях с красноармейцем, поэтому обе должны быть наказаны… Выбирай.
– Я… – Я лихорадочно пытался выбрать, какую из этих девиц оприходовать во славу Рейха, а потом неожиданно для себя с надеждой выпалил: – А можно наказать их обеих?
– Можно, – сказал немец с легкой, как мне показалось, завистью.
– А по сколько раз мне можно их наказать? – сглотнув, спросил я и не смог скрыть разочарования, услышав:
– По разу хватит.
Немец, теряя ко мне интерес, сунул мне что-то в руку и бросил уже через плечо, удаляясь: – Только стой на месте, болтаться запрещено.
Опустив глаза, я обнаружил, что зажимаю в пальцах плоскую фиолетовую коробочку с надписью «Masculan 2»…
Я выбрал ту, продавщицу из универмага, и пристроился в очередь за лысоватым мужиком лет сорока, одетым в неожиданный жарким летом строгий костюм. Перед мужиком стояли еще три человека. Через минуту из-за простыней показался высокий носатый парень, на ходу застегивающий ширинку. Его лицо было красным, а сам он выглядел распаренным, словно после хорошей бани.
– Ништяк подмахивает… – сказал он, подмигнув сразу нам всем, и удалился в сторону стола оберштурмбанфюрера, возможно, чтобы отчитаться о каких-нибудь добытых ценных сведениях, а в закуток поспешил среднего роста парень с вытянутым черепом. Он на ходу возился нетерпеливо с брючным ремнем, а я почувствовал, что мой член уже едва не лопается от напряжения.
– Как думаешь, долго нам еще… – спросил я мужика в костюме, но тот ничего не ответил, только посмотрел на меня недовольно.
Чтобы отвлечься, я повернул голову и нашел взглядом своих. Перед Зигелем, уткнувшись глазами в пол, стоял Леха, за ним ждал своей очереди Сашка, который смотрел на меня. Я весело ему подмигнул, и тут внезапно где-то в стороне раздался знакомый голос, который с не наигранным возмущением прокричал:
– Господин Зигель! Этот парень, вон тот, с прыщом, который стоит в очереди к продавщице, подавал заявление на вступление в комсомол!
Как-то сразу я понял, что речь идет обо мне и, почувствовав, как опять одеревенели мышцы шеи, повернулся на голос всем корпусом. От меня отшатнулся в ужасе мужик, которого я только что пытался разговорить, а я увидел откуда-то появившегося Валдиса, который спешил к столу оберштурмбанфюрера.
– Господин Зигель, обратите внимание на вот того, который… – кричал Валдис, указывая на меня пальцем, а я смотрел на него во все глаза, недоумевая, когда он успел переодеться, потому что на нем была болотного цвета форма с повязкой шуцмана* на рукаве.
[* В годы второй мировой войны шуцманами назывались полицейские, набираемые из местного населения в оккупированных Германией странах.]
– Шайзе… – сказал Зигель, смерив меня равнодушным взглядом.
– Я не комсомолец! – испуганно закричал я, когда по его указке ко мне рванулись два солдата с автоматами наперевес. – И никогда не подавал никакого заявления! Этот человек наговаривает на меня, он просто не хочет отдавать мне червонец!
Меня, не слушая, подхватили под руки и по причине неожиданной слабости ног потащили к оберштурмбанфюреру, а я орал что-то неразборчивое, чувствуя, что еще немного, и взбунтовавшееся сердце выпрыгнет из майки с надписью «Кока-Кола». Зигель, брезгливо указывая на меня двумя пальцами, что-то говорил, но я ничего не слышал, только видел, как беззвучно шевелятся его тонкие губы.
Когда я осознал, что меня ведут к страшной двери, в которую вытащили того мужика в зеленой бейсболке, мои ноги окончательно парализовало. Боковым зрением я зафиксировал Леху и Саню в образе двух смутных пятен; кажется, они с ужасом пялились на меня.
Едва один из моих сопровождающих протянул руку к дверной ручке, как дверь внезапно распахнулась сама от толчка изнутри, и в проеме появился тот самый мужик, которого я только что вспоминал. Теперь он был облачен в форму рядового красноармейца времен второй мировой войны, а вместо зеленой бейсболки его голову украшали окровавленные бинты. Рванув на себе прокопченную гимнастерку, дважды простреленную в районе груди, мужик резким движением выхватил из кармана галифе огромную противотанковую гранату и вскинул ее над головой.
