В лесу стоял рык и стон от отборного харматанского мата: Ясур махал топором, круша все подряд, нанося монстрам чудовищные раны, оставляя на деревьях зарубки и ошметки плоти, и чудом не задевая себя самого. Моран старалась держаться от него подальше. На ее счету было три убитых или смертельно раненых абааса, но ударов она нанесла без счета, вертясь между стволов, уклоняясь, нападая и отражая атаки. Твари дрались за добычу, как одержимые, не сдаваясь и не жалея шкур. Они и являлись одержимыми — уже не волки, а существа, изуродованные скверной до полной неузнаваемости.
Последнего прикончили вместе: Моран остановила зверя в прыжке и упала, но вовремя подскочивший харматанец опустил топор на его шипастый загривок. Поднявшись, Амаранта отбросила бесполезные куски палки, сломанной пополам. Красавчик Лу ползал по месту побоища, добивая ножом раненых и сыпля проклятиями в адрес всех известных богов. Черная в лунном свете кровь поблескивала, как разлитые чернила. Она была повсюду: на лицах, на листьях деревьев, на искореженных мертвых тушах. Одержимые не ведали страха, для вселившегося в волка демона его жизнь не имеет ценности, они напали стаей, и были уничтожены все до единого.
Ясур, забрав обе сумки, и свою, и Красавчика, двинулся вниз по склону.
— Что хватаешь все подряд, рожа харматанская! Я не сдох, и не дождешься! — второй нелюдь пошел следом, придерживая укушенную шею.
Амаранта осталась одна на поле ночной битвы. Спасибо ей не сказали. Здесь все по-другому, чем в братии Герванта: главаря морейской банды если и не любили, то уважали, нелюди же друг друга терпеть не могли. Моран наклонилась над мертвым чудовищем, прикоснулась пальцем к неестественно длинным клыкам, уродующим челюсть, провела рукой по грубой черной шерсти между ушей. Волк не виноват, что стал таким. Вздохнув, Амаранта направилась за попутчиками. Их ругань слышно издалека, не потеряешься.
* * *
Остановились на привал, когда перед рассветом поблекли звезды. Красавчик дальше не мог идти — остаток ночи он продержался на одной злости, но и та закончилась. Амаранта помогла другому нелюдю с костром и умылась в роднике неподалеку.
Когда она вернулась, харматанец, старательно калил на огне какой-то черный камень. Лу развалился под деревом, подложив под руку свою большую сумку.
— Ты кто такая? — прямо спросил он.
Моран поставила котелок с водой и присела неподалеку. Она тоже устала. Главное, какой смысл был в ночном походе, если не тот, что вынудил ее следовать за нелюдями? Ясно как день — крушение плота они подстроили нарочно.
— Вот не вешай нам, что в родном поселке ты растила детишек и пахтала маслице, как примерная женушка эльфа, — едко заметил Лу.
Ясур закончил свое странное дело. Обмотав тупой конец камня тряпкой, чтобы не обжечься, он приложил раскаленный край к укусу на предплечье, с силой нажимая и выдавливая кровь. Запахло жареным мясом, но харматанец продолжал прижигать рану с бесстрастным видом, как бы намерено показывая, что ему нисколько не больно.
— Я — такой нелюбопытный, пери! Просто стало интересно, кому моя нежная шейка обязана, — продолжал Красавчик, не дождавшись ответа.
Закончив с руками, Ясур занялся укусами и царапинами на торсе.
— Разогрей для меня тоже, слуга Хармы, — попросил Лу.
Харматанец вернул камень в костер и посмотрел на Амаранту.
— Мечник она. Хороший, — отрывисто бросил он.
— Вот где удача-то крылась! Побила зверье палочкой не хуже топора. Изверг, прижги мне шею, я сам не смогу, — попросил Лу Ясура.
— Мне плевать, что не можешь.
— Да я ж не вижу! Лишнего сожгу.
— А ты наощупь.
— Ну и скотина.
Лу полез в сумку, что-то внутри развязывая.
— Ты что удумал, мать твою шлюху? — заорал харматанец, — договаривались, чтобы ни разу!
— Остынь, животное. Я чуть-чуть. Чтобы боль унять.
— Размажешься — брошу к демоновой матери!
— Шел бы ты…
На свет появилась курительная трубка знакомой формы, но примитивной, топорной работы. Красавчик, зачерпнув в мешке, засыпал внутрь зеленовато-бурой травяной смеси и утрамбовал ее большим пальцем. Эльфийское зелье — вот что это такое!
— Вы — контрабандисты, — сказала Амаранта.
— И что? Всем надо как-то жить.
Лу вытащил из костра горящую веточку и поджег содержимое трубки.
— В Галадэне не делают эту отраву.
— Там — нет, а соседи — да. Из Галадэна бежишь, моя пери?
Амаранта боролась с соблазном забыться и вновь увидеть тех, кого любила и по кому скучала. Пусть не по-настоящему, но на время Ханлейт или Златовласка станут ближе.
— Дай мне тоже эльфийского зелья, — попросила она.
Красавчик Лу понимающе улыбнулся и протянул трубку.
— Нет, у меня своя.
Моран достала подарок Киндара из мягкого голенища сапога — нелюдь не догадался там пощупать, когда обыскивал. При виде трубки Киндара у Красавчика загорелись глаза, и руки сами потянулись ее потрогать.
— Завидуй издали, — одернула его Амаранта.
— Какие мы вредные и загадочные!
Лу раскрыл сумку пошире, приглашая ей заправить зелье самой. Оно было другим, чем у Златовласки, и по запаху, и по цвету. «Его редко где можно купить, и мало кто умеет его делать правильно. Но я умею», — Киндар говорил чистую правду. Не то, совсем не то! Или не та компания? Моран глубоко затянулась шершавым горячим дымом. Закрыла глаза. Как бы она не желала оказаться за тысячу верст от контрабандистов, на противоположном конце земли, в другом времени — у нее не вышло. Мутно заболела голова, запершило в горле, голоса нежелательных спутников надоедливо жужжали рядом, костер стрелял искрами, просыпался лес. Но вой одержимых волков, услышанный этой ночью, становился все отчетливее и понятнее. В нем не было ненужных слов, только самое важное — Проклятая дорога ждет. Как бы далеко не убежала Амаранта — она услышит ее зов в воплях, в визге и в вое; прочтет в нечеловеческих взглядах, почувствует, прикоснувшись к чудовищу, к живому или мертвому. И пожалеет существо, близкое к собственной природе. «Они звали меня!» — осознала Моран и распахнула глаза.
Кажется, она или вздрогнула, или резко отбросила ладонь с трубкой от губ — нелюди замолчали в замешательстве.
— Сильно закрутило, моя пери? — проворковал Красавчик с ласковой улыбочкой.
— Ты прижег себе рану или нет? Вы об этом полчаса лаетесь! — ответила она с нескрываемым раздражением, — прекрати уже ныть!
— Я думал, ты в стране грез и не слышишь, звезда моя.
— Тебе бы такие мечты, — пробормотала Моран и обхватила тряпкой горячий камень поудобнее, — давай шею. Что это за дрянь?
— Алхимическая приблуда харматанцев, «огонь хармы» называется. У них харма везде, куда ни плюнь: единственное объяснение на все и вся. Вот где тупость, правда? Полечи меня нежно, пери.
Красавчик, подстегиваемый злыми взглядами своих спутников, зажмурился, подставив место укуса. Тварь рванула верхний слой кожи, не успев вонзить зубы глубоко в мышцы, но крови вытекло порядочно. Амаранта прижала камень к ране и увидела, как мелкие вкрапления белых кристалликов вступают в реакцию с плотью, тихонько шипят, запечатывая кровеносные сосуды, а черные осыпаются, как пепел. Удивившись, Моран осматривала камень, забыв про пациента.
— Зачем надо нагревать? А если приложить так?
В качестве эксперимента она легонько прикоснулась «огнем хармы» к своей руке. Горячо, но не больно — белое вещество не растворялось. Наверное, ему требовалась жидкость, например, — кровь.
— Харме нужен огонь, — убежденно ответил Ясур.
— Твоему Харме нужна вода, а огонь только для того, чтобы сжечь кожу или раскровить засохшую рану.
— Создатель в свидетели — да какая разница?! Вы закончили это дерьмо обсуждать? Вспомни, чем занималась, звезда моих очей! — завопил Лу.
Амаранта сунула камень в пламя костра, а затем занялась Красавчиком, на совесть припечатывая следы укусов. Его стоны и вскрики ее нисколько не трогали.
— Зверюга безжалостная! — высказал Лу свою благодарность, когда лечение закончилось.
Харматанец молча указал на ногу Моран, но она отрицательно покачала головой — рана не сильно беспокоила. У одержимых есть свои преимущества.
* * *
Красавчика мотало из стороны в сторону — эльфийское зелье не выветрилось из его головы, несмотря на продолжительный отдых, и он болтал без умолку, затрагивая одни и те же темы по кругу:
— Еще немного и придем в хорошее место. Тебе оно будет по вкусу, пери! Представь Галадэн, только в разы лучше: без злых эльфов, без ловушек и выстрелов в спину. Как же я их ненавижу! Их гордые рожи и высокомерное снисхождение! Я ничем не хуже чистокровного эльфа! Я красивее и умнее. Ты не представляешь, звезда моя, насколько я умен! Я говорил с ними, кивал и улыбался. Я умею торговаться, я нравлюсь всем — и мужчинам, и женщинам, даже детям и собакам, — а это самое главное. Это потому, что я добрый. Правда, харматанец?
