Она постаралась вспомнить, с чего началась мистическая история Римминого помешательства. С легенды про мертвую пионерку? Раньше? Откуда вообще взялась эта легенда?
Ника раскрыла ноутбук и, путаясь в буквах английской и русской раскладки клавиатур, набрала в адресной строке путь к сайту театра. Она бывала здесь только по работе, публикуя официальные объявления вместо Реброва или самой Липатовой, и никогда не заглядывала на форум. Она и так знала, что там нет ничего, кроме отзывов зрителей, весьма субъективных и оттого раздражающих. Однако сейчас это оказалось неважным. Ника открывала страницу за страницей, пока не набрела на февральское обсуждение. Вот они, сообщения о пионерке Нине.
12.02. «Бедная девочка. Она же не знала, что все так получится. А представьте, что бы было, если бы она понимала, что натворила…»
11.02. «Могу понять ее сестру! Из-за этой честной пионерки Нины они обе остались без родителей».
11.02. «Какой ужас. Неужели правда? Или просто одна из баек?»
10.02. «А еще нашел историю, которая произошла во Дворце Культуры, где теперь театр. Дело было в 1938, во времена репрессий, если кто не помнит. Одна девочка по имени Нина…»
Ника несколько раз перечитала изложение легенды. Там не было ничего нового, в свое время Паша Кифаренко поведал ее в буфете почти слово в слово – сказалась актерская привычка запоминать текст с первого раза. Повинуясь безотчетному порыву, Ника отмотала ленту беседы еще дальше в прошлое, на несколько дней. И наткнулась на ссылку, отправлявшую всех любопытствующих к большому архиву примет и суеверий, где отдельным параграфом шли актерские приметы. Здесь были те, которых артисты всех театров придерживались неукоснительно, вроде страха перед упавшим на пол текстом роли и совсем незнакомые, редкие, порой даже курьезные. Вот только Нике было не до смеха. Она читала один комментарий за другим, узнавая под витиеватыми вымышленными именами и Милу Кифаренко, и Даню Трифонова, и даже Липатову, велевшую остальным не впадать в маразм, пока не наткнулась на сообщение о том, что театр «На бульваре» стоит на месте снесенной церкви и кладбища. Это была неправда, подтвержденная позже в библиотеке самой Липатовой, когда та желала успокоить легковерную Корсакову. И тогда Ника наконец обратила внимание на автора. Источником двух жутковатых фактов о театре и ссылки на архив примет был один и тот же человек. Его звали Lame, в переводе с английского – «хромой».
Ника боялась поверить ощущениям, потому что не могла доказать логически ни одну из своих догадок. Но теперь было это имя. И она ясно видела трон, серебряную машину для пыток. Геру, верховную богиню, корчащуюся на нем от боли. Клочок сна, рожденное подсознанием видение – можно ли ему доверять? Явь мешалась с навью, плавилась в котле ее головы. Кто плавит металлы в темном жаре небытия? Кузнец – вот кто. Хромой кузнец.
Среди всех знакомых Ники был лишь один, кого можно было бы назвать хромым. Тот, кто ходит вразвалочку, походкой моряка, глотает анальгин после репетиций и растирает больные суставы камфарой. Он ли этот невидимый недоброжелатель?
«Больно уж он хорош, этот наш мальчик-с-секретом…» – зазвучал в Никиной голове голос Лизаветы Александровны Рокотской. «Мы на уроках труда перебирали старые радиолы», – сообщил голос Кирилла. «У меня есть одна коллега, она верит во все гороскопы и приметы в мире, наверное», – засмеялась когда-то сама Ника. Это был ее второй или третий разговор с Кириллом в ночи. Неужели все обман? С самого первого телефонного звонка? Кирилл не ошибался номером, и не было никакого друга, с которым он желал пообщаться. Была только Ника. И зачем-то Кирилл попытался узнать о жизни театра «На бульваре» то, чего не пишут на сайте или в программках, прежде чем устроиться туда служить. А сама Ника всегда являлась только средством достижения цели. Какой – она пока так и не разобралась.
Похоже на то. И все-таки она не могла поверить. Где-то в логические цепочки закрадывались пробелы, ошибки, нестыковки. Она не могла понять, что именно не так, но цельной картины не складывалось. Кирилл появился в театре «На бульваре» не ради Риммы Корсаковой, не ради Ники, не ради сцены. Тем не менее он лучше остальных знал, как неуравновешенна Римма, как верит она в любую мистику. Ему ничего не стоило подменить за кулисой искусственный цветок на живую гвоздику, настроить радио на передачу добытой заранее «Пионерской зорьки», снять дубликат ключей от гримерки, чтобы запереть актрису на ночь, подбросить в фойе пионерский галстук, предполагая, что девушку, любящую все яркое, привлечет лоскут кумачовой ткани. Улики косвенны? По-хорошему не тянет даже на них. Но больше у Ники ничего нет, одни предчувствия. И сны…
Ближе к рассвету она позволила себе вспомнить сны во всей их полноте, со всеми подробностями. До этого момента она нарочно тормозила воображение, не давая небылицам втискиваться в ее размышления. Но без этих кусочков картина была неполной, как выщербленная мозаика. И тогда Ника сдалась, подчинилась и открыла заслонку, сотрясаемую с одной стороны фактами, а с другой сновидениями. И они мгновенно слились воедино, как молекулы водорода соединяются с кислородом, чтобы стать водой.
У Геры родился Кирилл.
Гефест стал сыном Липатовой.
История уже случилась однажды, и она повторяется. Мать оставила своего ребенка. И он хочет отомстить. И он мстит – уже.
Не имея никакого подтверждения, Ника знала, что нащупала правду. Только Римма Корсакова по-прежнему оставалась здесь лишним звеном.
Бессонная ночь давала о себе знать, в голове все смешалось. В театре Нику как магнитом тянуло к Кириллу, ей хотелось верить, что вблизи она наконец рассмотрит его настоящего, поймет по его жестам и взгляду, кто таится за этой бесстрастной оболочкой. Но Кирилл, словно чувствуя исходящую от нее новую силу, весь день держался вдалеке. Словно не замечая ее и ни единым словом не выдавая себя, он стремился покинуть зал, или буфет, или гримерку, стоило Нике оказаться там одновременно с ним. Возможно, все дело было в том, что за девушкой по пятам следовала Римма, то и дело закапывая глазные капли и прикладывая к покрасневшим векам платочек. Она выглядела притихшей и грустной, но вполне в своем уме, и Ника надеялась, что так оно и останется до послезавтрашней премьеры и завтрашнего генерального прогона.
Сама Ника сбилась с ног, выполняя поручения Липатовой и украдкой во все глаза рассматривала лицо своей начальницы, стремясь разобрать в его чертах хоть одну схожую с чертами Кирилла. Мать и сын. Может быть, вот этот изгиб бровей, или морщинка у губ, или мимолетная улыбка? Они же совершенно не похожи! Может быть, Ника ошибается? Какое бы это было облегчение.
– Что там с билетами? – Липатова заглянула в кассу, едва очередной зритель вышел за порог театра. Ника взглянула на схему зала, где синим были отмечены проданные места.
– Осталось двенадцать.
– Всего? Невероятно. Фантастика, – худрук вздохнула, боясь поверить своему счастью. – Неужели все получится?
Ника поостереглась бы строить планы. Она все еще не понимала, что творится в стенах театра. Но хотя бы знала источник той тьмы, что сгущалась с каждым часом.
Вечерело, когда Липатова застукала актеров спектакля в одной из гримерок за распитием вина.
– Вы что, с ума посходили? Завтра генпрогон! Никакого алкоголя.
– Да ладно вам, Лариса Юрьевна, бутылка на всех – это ж по наперсточку, по чуть-чуть, – бесхитростно отозвался Кирилл.
– После премьеры будет вам «по чуть-чуть». И даже помногу. А на сегодня закругляемся.
Ника отчаивалась. За это время она так и не смогла застать Кирилла в одиночестве. Ей хотелось вызвать его на разговор, но она не знала как. И вот сейчас он покинет театр, сядет в машину – и снова появится лишь завтра перед генеральной репетицией. Кажется, ничего страшного, но Нике почему-то казалось, что запущен часовой механизм, обратный отчет до взрыва, только вот таймера ей с ее положения не видно. В любом случае надо торопиться.
Явление четырнадцатое
Заявленное событие
Кирилл еще раз перечитал записку, которую нашел в собственном кармане, пока доставал ключи от машины. Всего два слова «Я знаю». Ни подписи, ни уточнений, да это и не требуется. Он сложил бумажку по сгибам вчетверо и, сунув ее обратно, выжидающе застыл, откинувшись на капот своего автомобиля и опершись на него локтями.
Из-за куста чубушника, окутанного прозрачным зеленым тюлем полураспустившихся листочков, за ним наблюдала Ника. Все остальные давно разъехались, последними только что завернули за угол Зимина с Дашкой. Театр опустел и был заперт до следующего утра. Ника смотрела на Кирилла уже несколько минут и знала, что он чувствует на себе ее взгляд, – но голову в ее сторону он так и не повернул. Наоборот, замер, и его тело приняло красивые, выверенные очертания постановочного кадра. Конечно, он ведь актер. Было в этом человеке сейчас что-то от ягуара, та же расслабленная сила, та же затаенная угроза и снисходительность. Он просто ждал, когда глупая козочка соизволит подойти поближе.
