Пока Димка вгрызался в печенье, я быстро плеснула в стакан воды, накапала туда успокоительного для бабушки и достала из аптечки сердечные таблетки.
— Пойду успокаивать твою мамку. Как доешь, спрячься под стол, это будет твоя корабельная каюта во время шторма, — я погладила ангельские кудри Димки.
Я еще из кухни не успела выйти, как мальчишка неловко, морщась от боли, полез под стол. Помочь бы ему, но там наверняка бабушка за сердце держится и воздух глотает — ни слова от нее я еще не слышала.
Лариса скандалила в нашей с бабушкой комнате. Дверь была открыта, и я сразу оценила масштаб катастрофы: бабушка была почти без сознания, полулежала в кресле и держалась за сердце. В комнате царил невиданный бардак: из шифоньера вывалены комом тряпки, Димкины книжки и краски сброшены с полки и раскиданы по старенькому ковру. А сестра, одетая на выход — в черную кожаную куртку, кожаные штаны и высокие сапоги-ботфорты, стояла спиной ко мне, уперев руки в бока и пинала раскиданную одежду, сбивая ее в грязный ком.
— Лара, ты совсем озверела? — спросила я, обошла скандалистку и, взяв бабушкину руку, вложила в нее таблетку и попросила: — Положи под язык после того, как выпьешь успокоительное. Осторожно не расплещи.
Голова у бабули тряслась, руки тоже ходили ходуном, и пришлось придерживать стакан, чтобы не облить ее.
— Явилась! — грохнула позади сестра. — Нагулялась! Ты хоть денег в дом принесла или за спасибо всем бомжам даешь? Я одна за вас всех работаю, сидите на моей шее! Это вы меня на панель толкнули, обе!
— Не спорь с ней, — шепнула бабушка, приходя в себя. Но губы у нее были еще синие.
— Заткнись, — не поворачиваясь, бросила я сестре через плечо. Прекрасные семейные отношения. Вступать с ней в споры, пытаться достучаться до ее разумы было бесполезно. ларка с пятнадцати лет, как ушла из дома, так и не вернулась в человеческое состояние. — Ба, давай скорую вызовем.
— Нет, нет, не надо, — схватила она меня за руку, — мне уже лучше. Не впервой, Машенька.
Я достала из тумбочки рядом с ее кроватью тонометр и надела манжету ей на руку.
Сестра замолчала. Не из милосердия, сочувствия или каких-то иных гуманных причин, нет. Понимала, что врач скорой — это официальный свидетель.
— Между прочим, я тебе сто раз звонила, — буркнула она, — ты даже трубку не брала! Что, влом с сестрой поговорить?
— Ни одного звонка от тебя не было, я проверяла. Ты что, решила бабушку в могилу согнать?
— Машенька, — прошептала ба. — Она Димочку отдает на усыновление.
— Что? — я развернулась на сто восемьдесят, обратив, наконец, взгляд на эту конченную стерву.
Она была очень красива. Конечно, если принять за канон красоты ботоксных барби с надутыми губами. Платиновые волосы, уложенные крупными локонами, глаза с яркими линзами цвета морской волны, точеный носик, пухлые розовые губы уточкой. Злость её уродовала до неузнаваемости. Сейчас передо мной стояла фурия.
— То! — выплюнула Ларка. — Нашлись добрые люди. И операцию моему калеке оплатят, и мне полтора миллиона отступных дадут. Студию куплю, мне пока хватит. Глаза бы мои вас больше не видели!
У меня перехватило горло. Какие полтора миллиона отступных? Так не делается! Уж я-то все изучила о процессе усыновления, когда обдумывала, как спасти племянника от его никчемной матери и ее стиля жизни. Увы, чтобы оградить его от всей этой ежедневной грязи, мне нужна была стабильная зарплата, полноценная семья и хорошая квартира с достаточной для жизни семьи площадью. Ничего из этого у меня не было даже в перспективе.
— Кто они? — с хрипом выдохнула.
— Не твое дело! Всё уже на мази, бумаги подписаны, деньги получу, как только мальчишку им привезу. А эта старая сука, — она бросила зверский взгляд на вытиравшую слезы бабушку, — вцепилась как бульдог, повисла на мне, вещи не отдавала, куртку мне порвала! — Лара скривилась и отряхнула рукав совершенно целой куртки. — Таксист, дерьмо, не дождался и уехал. А эти… которые приемные... уже звонили и ждут! Да я и без вещей им Димку отдам, нахрен им это рванье застиранное!
— Лара, подожди, какие бумаги? Покажи.
— Ага, щаз! Во, видела? — горе-мать покрутила перед моим носом кукиш, сложенный из сверкающих стразами огромных гелевых ногтей. — Ничего тебе не покажу! И ни копейки вы обе не получите!
Я по ее наглым вытаращенным глазам видела, что сестра лжет. Нет у нее никакого договора. Нет. И передача ребенка в приемную семью вот так, в девять вечера, не делается, а происходит в рабочее время, в присутствии чинуш из органов опеки. Тем более, когда ребенок — инвалид. Да там куча бумаг только по оформлению на другое лицо пенсии за инвалидность!
— Что за бред? — Я села на свой старый продавленный диван, потерла виски. — Никто не продает и не покупает детей, Лара!
— И продают, и покупают, наивняшка. Всё законно, официально, опека не придерется. Его берет семейная пара. Бездетная, богатая, им наследник нужен. Димка хоть и урод, а красивый и умный, в меня пошел.
— Богатые не будут брать инвалида на усыновление.
— Много ты знаешь! Короче, я пошла. Димка! Ползи сюда, паршивец! — завопила на весь дом сестра и повернулась к двери.
— Стой! — Я взвилась, схватила ее за отворот куртки. Сейчас точно порву, если дернется. — Не делай этого, Лара. Я… я уже нашла работу, у нас будут деньги на операцию для Димы.
— Пи***шь! — припечатала она, пытаясь вырвать куртку из моей хватки. — А даже если и не врешь, то когда еще эти деньги будут! Мой урод раньше сдохнет! Он каждый день мучался, пока ты за наш счет в Москве развлекалась, и сейчас мучается, а ты шляешься где попало и уже три месяца заливаешь нам, что работу ищешь! Думаешь, я не знаю, почему ты хочешь его на операцию везти в какие-то америки, как будто здесь ничего нельзя сделать? Я все поняла про тебя, моль хитрожопая. Ты решила сама денег на нем заработать, решила сама его продать на ор… — она резко осеклась, покрутила кистью руки, подбирая подходящее слово, и промычала: — на опеку…
— Что ты сказала? — я взяла ее за плечи и встряхнула.
— Ларочка, о чем ты говоришь?! — всхлипнула в ужасе ба.
— Не верю я ей, вот о чем! — рыкнула Ларка, выворачиваясь из моих рук. — Короче, всё решено. У меня будут деньги уже завтра. У ребенка будет нормальная полноценная семья, здоровый позвоночник, сильные ножки и светлое будущее. А вы обе не имеете на него никаких прав. Я — его мать! Как захочу, так и сделаю. Ясно? Отцепись от меня, Машка, по-хорошему говорю. А то так вмажу, что станешь, наконец, красивая. С фингалом по собеседованиям ходить будешь.
Я отпустила ее и вытащила из кармана жакета телефон. Предупредила спокойно и сухо:
— Я звоню в полицию. Там разберутся, что за купля-продажа детей.
— В поли-и-ицию?! — заржала она. — Звони! Там все свои, прикормленные. Тебе жить надоело? Смотри, шепну слово крышакам, от тебя мокрого места не останется. А мальчики еще и развлекутся напоследок. Ты ведь, подозреваю, все еще девственница в свои двадцать три. Вот они порадуются!
— Лара! — шокированно всплеснула руками ба.
Я набрала номер и поднесла телефон к уху. Но сестра подскочила, ловко вывернула мне руку до хруста и, забрав мой мобильник, отбежала к двери и сбросила звонок. Спрятала руку с телефоном за спину. Знает, что драться с ней не полезу. Не на глазах ребенка, который слышит каждое слово.
— В общем так, овцы, — Лариса отступила еще на шаг в коридор. — Время уже позднее, ребенку спать надо. Даю вам время до завтрашнего вечера. Если не достанете мне срочняком пять миллионов, Димку больше не увидите.
— Ларочка, но как же, откуда нам… — пролепетала ба.
— Мне пох, откуда, — вызверилось на нее это чудовище. — Давно могли бы найти способ, как мамкину квартиру из-под ареста вывести и продать. Нашли же вы способ, как ее сдавать втихую. Вот и думайте. Вы обе — бабы с почти высшим образованием, расшеперьте свои хваленые мозги. Чао!
— Мой мобильник! — напомнила я, уже внутренне приготовившись, что придется ловить, когда сестра швырнет его об стену.
