Когда мне больно, я редко плачу, я сжимаюсь и мне безумно обидно. «Ну почему все ямы на земле мои?» — спрашиваю я.
Я полежала, и уже хотела из неё выползать, но тут, закрыв глаза, услышала, как вдали из посёлка Солнышко крикнули об утре петухи. И вдруг меня словно подбросило, и в ушах Маринкин крик:
— Света!!!
Я высунулась из ямы и увидела люк… На уровне моей груди торчал люк, похожий на танковый. Квадратный, и с ручкой посредине. Весь в земле.
Зачем и для чего с такой-то болью я полезла в тот люк?.. Ломая ногти, я свернула его в сторону и прыгнула вниз…
…я приземлилась на что-то мягкое и закричала!!! А-ааааа!!! Эхо подхватило мой крик, и я почувствовала, что распадаюсь на молекулы! У меня словно испарились и исчезли не только кожа, но и плоть, и вывалились зубы — так мне было больно! И в голове вдруг пронеслись странные вещи… У меня в глазах, сменяясь калейдоскопом, прокрутился странный диафильм — чёрные капища или мессы??? Кабалистические знаки на выцветших одеждах!!! Старые проклятия умерших ведьм в их прежних квартирах или подземельях… Теперь я понимаю — я просто была охвачена жутью, потому что, открыв глаза, я не увидела ничего такого из своего мысленного кошмара…
Парадокс, но я так и не поняла, где оказалась…
Надо мной было небо — серое и набухшее, я лежала на земле среди камней и песка… Маринкина чашка в моём кармане разбилась, я вытащила осколки и села, глядя на них. Что с ними делать? Кого просить о тебе здесь, Марин?..
Я была одна среди камней… и тихое моё дыхание разносилось где-то в метре от меня…
— Куда я попала? — вслух спросила я. — Эй!
Я глянула на часы — без двух минут пять утра… Я посмотрела на них через двадцать секунд — было одиннадцать вечера!.. Сколько я просидела там?
«Топотушки! — фыркая, повторяла я про себя. — Топотушки!.. Топотушки!..»
«Никого здесь нет!..» — Я поднялась, собрала выпавшие осколки Маринкиной чашки и пошла обходить камни… Серый фон и нависшее небо мало напоминали ту землю, на которой я прожила сорок лет. Я оказалась на неведомом кусочке не моей земли… Там была подозрительная тишина, и от моего дыхания шевелилась пыль.
Я ничего не увидела среди камней, устала и села на самый большой валун. «Как мне отсюда выбраться?» — всё время сверлила меня простая мысль. — Чёртова тётя Клава! Не объяснила ничего толком!..
И вдруг я услышала гул; камень, на котором я сидела, шевельнулся. Я вскочила, и гул стал тише, и исчез… Я потрогала его, он был тёплый, но больше ничего не произошло! И если бы я не захотела пить, думаю, что просидела бы среди камней остаток жизни.
Почувствовав жажду и сжимая осколок чашки, пошла в сторону, где ещё не бродила, и увидела каскад. С неба падала вода очень медленной чередою, словно там была протечка, и это был не дождь.
Я набрала в большой осколок воды, выпила и вдруг увидела её — не в воде, а между каплями! Я даже потрогала рукой, а она не исчезла!
Я так и не поняла — может, всё приснилось мне?!
ЭТО ТЫ?
— Зачем? — спросила она.
На меня из каскада воды в смятении смотрела моя мама.
— Мама! — позвала я. — Мама моя!.. Мама!.. Что ты здесь делаешь?
— Зачем ты пришла сюда? — спросила моя седая мама, которой не было уже больше восьми лет.
— Я хочу помочь… Маринку кто-то убил!.. — проглатывая слёзы, заторопилась я. — Мама, мамочка! Тебе там хорошо, мам? Мамочка, тебе там хорошо?
— Да, — неопределённо улыбнулась она и поправилась: — Мне хорошо, а ты сама не понимаешь, чего хочешь!
— Почему? — пожала плечами я. — Я знаю, зачем пришла сюда!
— Ты ведь счастлива…
— Откуда ты знаешь? — заплакала я. — Мам, я одна…
— Ты даже не понимаешь, как ты счастлива! — улыбнулась мама. — А если только тронуть, только заглянуть сюда — тебе станет плохо! Твоя душа навсегда перестанет быть только твоей, ты перестанешь быть счастливой! Чужие души, и не только живые — будут заглядывать в неё, ты никогда не будешь одна! Просто жить и не заглядывать сюда — счастье.
— Мам! — прокричала я. — Мама! Но я буду корить себя, если не попробую вернуть её! Я привязалась к ней! Я её люблю… У меня с Маринкой совместимость душ! Помнишь, ты сама говорила: действуй, как угодно, лишь бы это было оправдано!
Шёлковый шарф оливкового цвета, я протянула руку и оторвала его краешек себе на память, чтобы так не скучать по ней.
Мама посмотрела на меня, улыбнулась и помахала мне рукой.
— Мама, подожди! — я ступила внутрь каскада. Я вымокла и почувствовала ненормальную лёгкость, словно меня подняли вверх…
…ЭТО ТЫ?
…в воде из осколка Маринкина чашка превратилась в целую, я вытащила её и бегом проскочила сквозь люк, который зиял на уровне моих глаз. Я оказалась под мостом и с некоторым подозрением оглядела его железные переплетения, потом стала карабкаться по насыпи, ругая про себя Пушистую!.. Я только зря трачу время, чертыхаясь, укоряла я себя.
Я влезла на насыпь и вздрогнула — небо надо мной было похоже на низкий потолок какого-то дома! Прямо над головой, закручивая в себя всё новые звёзды, висела воронка. Я с трудом отвела от неё взгляд и, закрыв руками рот, быстро припустила по шпалам в обратную сторону. Мне вслед кто-то кричал, топоча ботами:
— Не беги! Я за тобой не поспеваю!
Я повернула голову и от удивления замерла — за мной, хромая, бежал Длинный Коля и, подбежав, дрожащим голосом спросил:
— Ну что они тебе сказали?..
— Мне?! Маринку убил…
— Да не о ней!.. Обо мне!.. — переводя дух, перебил меня Пылинкин.
— Что-о-о? — вытаращила я глаза.
— Ну почему я умер, как собака? — крикнул Николай.
Я потупилась, вспомнив его просьбу, и огрызнулась:
— Почему да почему?.. Заладил, Коля!.. Коль, ну ведь всё равно ты уже мёртвый! Не всё ль тебе равно?
Я поняла, что Коля меня стукнул, потому что у меня заболел глаз, а Пылинкин исчез…
Я добежала до станции, на перроне гулял ветер. Шёл девятый час вечера, я подумала, что опоздала! Неужели мой поезд ушёл без меня?!
На меня покосились две местные дамы в ситцевых халатах и продолжили разговор:
— Я говорю ей, зачем выходишь за военного? — выплёвывая шелуху, исступлённо говорила та, что полней.
— А в чём дело? — зевнула её собеседница.
— Военных учат убивать, — сказала ей первая. — Суть военного — убить, а самому выжить.
— Да, — кивнула ей вторая. — И что?..
— Она не понимает, что будет жить с убийцей!.. — выдохнула полная и запахнула потуже халат, её живот возмущённо дышал. — Ты хоть понимаешь меня?
— Нет, — честно призналась ей вторая.
— Женщины, — встряла я, огорошенная философским смыслом их разговора, — «адлерский» не проходил?
— Нету, — махнула рукой вторая. — Вон, ждут его. — И покосилась на дальнюю скамью.
И я увидела тех двух женщин, сошедших вчера со мной на этой станции. Они сидели и не обращали на меня никакого внимания. Я подошла и села рядом. Они повернулись и посмотрели — две женщины с медными волосами. Обыкновенные — увидел и забыл.
— Ну что? — спросила я их. — Чего смотрите? Умные, да?..
Я только раскрыла рот, чтобы поругаться — ну что им трудно было мне помочь?.. Люди они или нелюди?.. Но тут, тихо толкая перед собой вечерний тёплый воздух, к перрону подъехал мой «номер 103-й» и, лязгая сцепкой, остановился.
Женщины поднялись, я тоже встала и пошла в сторону своего шестого плацкартного вагона. Из тамбура щурился бригадир проводниц Стасик, из-за его плеча выглядывала Клавдия Егоровна Пушистая.
— Ну что же вы, Светлана Михайловна!.. Отстали от поезда в такой-то дыре? — показывая белые зубы, начал хохмить Стас. — Премию надоело получать?
— Я за кошкой… за Маринкиной… кис-кис-кис! — объяснила я. — Стасик, не поднимай скандала?.. Забудь, Стасик, а?..
— Я-то забуду, — проворчал он.
— Хороший мальчик!..
— А где кошка? — поднял он рыжие бровки и посмотрел на перрон. — Где пушистая тварь?..
Те две женщины садились в соседний вагон, на перроне было пусто, только на востоке шевелились синие тучи над невидимым мостом.
Я подняла свои исцарапанные руки и показала ему. Кошка, похожая на Маринкину Ночку, сидела в ногах у тёти Клавы и жмурилась.
ЗАБОТЛИВЫЙ И НЕЖНЫЙ
Вагон качнуло и чашка упала. Пушистая с криком успела схватить её у самого пола.
— Ты это… Иди, умойся, а то пассажиров распугаешь!
— Клавдия Егоровна, зачем я там бродила-то?.. Разве я помогла Маринке?.. Может, её уже и нет?
— Иди, умойся, — налила в Маринкину чашку чай Пушистая. — Всё будет хорошо. — И потрепала кошку за ухо.
— Но как я-то узнаю, что всё будет хорошо?
Пушистая промолчала. На меня пришёл взглянуть начальник поезда Вепринцев. Постоял, послушал, как я бежала за составом, а состав — от меня, погладил меня по голове и ушёл…
