- Да, сынок, но, – Элеонора МакГрей положила ладонь на сгиб локтя Бойса, уже готового бежать, и удержала его, – Куда вы спешите, молодые люди? Вчера вас не было целый день, сегодня вы снова намерены пропасть? Я заинтригована.
- Спрашивай у Джона, мама, – Бойс потянулся и поцеловал мать в щеку, – это ему я помогаю в делах. Не волнуйся, ничего антигуманного и криминального мы не замышляем. Все та же блажь, все те же розочки и ангелочки, как сказал бы отец.
Хозяин дома, читавший книгу, гневно дернул седеющим усом.
- Джон, – трогательное лицо леди МакГрей повернулось к Милле, – сын говорил, вы намеревались рисовать наш сад? Он вас больше не интересует?
Бойс не дал другу раскрыть рта:
- Ты разве не знала, мама, что наш сад – не единственная достопримечательность сих мест. Нимфы в нем, к примеру, не водятся. Зато они есть в окрестных лесах.
- Я встретил девушку, леди МакГрей, и рисую ее, – слегка смущаясь, растолковал Джон, – Она очень красива, но дика, совсем не сидит на месте. Только ваш сын имеет на нее необъяснимое влияние, рядом с ним она спокойна. Чтобы изобразить ее, мне не обойтись без его помощи.
- Если так, пусть Лайонел помогает вам. Вы мастер, у которого моему балбесу есть чему поучиться. Но кто ваша загадочная дикарка? Я ее знаю?
- Это Катриона Монро, мама, – ответил за Милле Бойс, ножом размазывая ягодный джем по слегка подрумяненному гренку, – дочь Анны Монро, молочницы и лекарки. Я недавно спрашивал тебя о ней. «Дурочка Кэт» зовут ее в деревне. Совершенно удивительное существо. Как сказал Джон, красивая, но в голове полнейшая тьма. Бедняжка. А я у тебя, знать, кудесник – животные и дети меня слушаются!
Посчитав свою шутку удачной, Бойс рассмеялся.
- Катриона Монро – не ребенок, – серьезно сказала Элеонора.
- Мама, – прекратил есть и насупился Бойс, – Перестань. Хорошо, не ребенок, но и не женщина, достойное жалости и заботы маленькое бедное создание. Не смотри укоризненно, мы ее не обидим.
- Вам нет нужды волноваться, мадам, – проникновенно присоединился Милле, – я заявляю с полной ответственностью…
- Идите, мальчики, – махнула Элеонора, – Помните, я хочу увидеть, что вы там нарисуете.
Молодые художники поблагодарили за угощение и ушли. Рэйналд МакГрей захлопнул книгу, сердито швырнул ее на стол, прямо на тарелки, и желчно продекламировал.
- «Животные и дети меня слушаются» – сопляк несет полную чушь, Элеонора. Ты уверена, что он не наломает дров? Скоро свадьба, а дело, где замешана Джейн, Мэри или Катриона, чистым быть не может, точно тебе говорю.
- Брось, Рэйналд. Лайонел сказал, что не обидит ее, у нас нет причин не доверять собственному сыну.
- Смотри, ты ему все позволяешь, с тебя и спрос. – Мак Грей недовольно покрутил ус, – Не обидит… Не обидит, так осчастливит. Сама знаешь как. Сначала заставит сидеть спокойно, потом, не далеко ходя, уложит…
- Фу, ты порой груб, как конюх. Девочка – сумасшедшая, Рэйналд, а Лаойонел хоть и повеса, но не безбожный развратник! – возмутилась жена, – Он не посмеет покушаться на ее невинность.
- Девочка – сумасшедшая красавица, если я правильно услышал, – буркнул МакГрей, подбирая книгу и раскрывая ее, – в этих делах первостепенную роль играет именно красота женщины. Не состояние ее мозга.
- Я, – Элеонора поправила салфетку на коленях, правильно переложила столовые приборы относительно своей тарелки, – Я присмотрю за ним, милорд.
3.
Она была рядом каждый день. Садилась близко, бедром нечаянно касаясь его бедра, нарезвившаяся, запыхавшаяся, растрепанная. Чтобы удержать ее рядом с собой подольше, Бойс рассказывал ей сказки и легенды, которые знал в огромном количестве. Больше всего она любила историю Тристана и Изольды, охотно слушала сагу о короле Артуре и его рыцарях, благоволила к сонетам Шекспира. Ему хотелось ее занять, рассмешить, хотелось, чтобы она радовалась. Он носил ей сладкое печенье, которое пекла толстая Харриет, кухарка Тэнес Дочарн, угощал им Катриону, когда ей надоедало плести венки и разговаривать с пташками.
Джон Милле перевел всю их компанию на поляну, где спал замшелый мегалит. Природа там была торжественной, больше подходила Катрионе. Девушка сверкала ярче среди пущи. Художник рисовал в упоении, с удовольствием сознавая, что рука ему послушна, она – преданный раб – с мастерской точностью выводит то, что видят глаза. Отдавшись на волю вдохновения, Милле перестал думать об отъезде в Лондон. Все располагало к тому, чтобы остаться в Шотландии подольше – доброе отношение хозяев поместья, солнечная погода, отсутствие тревожных новостей из дома. Он не мог представить себе, что покинет Катриону, оставит полотно, которому уже дал имя, незаконченным.
И Бойс всегда под рукой. Он с охотой сопровождает Милле в лес. Катриона при нем из дикой лани превращается в кроткого агнца. Бойс тоже начал рисовать, и носит с собой блокнот, куда каждый день вписывает новую Катриону. Он, кажется, настроен серьезно. Даже не поехал в Ирландию по приглашению Джойсов – долго спорил с родителями, негодовал и объяснял, что готовится нарисовать главное полотно в жизни. Хотя пока ограничивается лишь набросками. Теперь и Милле, и Лайонел ждут лета, июля, дня свадьбы Бойса. Тогда и будет сделан перерыв в работе.
- Смотри, кто пришел! – прыгнув в траву рядом с ним, Катриона разжала кулак, – Воин с холма! В цветах бузины у эльфов дома, их охраняет воин с холма!
Большой кузнечик повернулся, как для атаки, и широко скакнул с ладони. Бойс отдернулся назад от неожиданности, затряс головой. Что-то зашевелилось за воротником рубашки, переползло в волосы. Катриона захохотала. Запустила в его кудри обе руки, ловя верткого война с холма, и поймала. Кузнечик прыгнул в траву. Бойс, взявший девушку за предплечья, разжал пальцы. Катриона откланялась, садясь, руки ее скользили в его пальцах. Она так и не отняла запястий. Бойс сам прервал контакт.
- Не делай так больше, Катриона, – негромко сказал он, чувствуя на подушечках пальцев льдистую хрупкость запястий, которые только что держал.
- Бойс, – она глубоко заглянула ему в глаза, он увидел призыв в серебряном взгляде. Ему показалось, что изнутри его сжигает раскаленная головня. Пышет жаром в самом центре солнечного сплетения.
«Я теряю рассудок», – его бросило в пот.
Милле высунулся из-за мольберта.
- Что опять? – проворчал он, – Катриона балуется? Надо быть послушной, девочка, ты ведь леди.
- Любопытный Милле, – ответила небрежно Катриона, откидывая локоны на спину.
Ее налившаяся грудь четко прорисовывалась под тонкой тканью платья. Ее удлиненная талия, босая нога с маленькими пальцами, узкая лодыжка. Ее смех и беззаботное щебетание. Выгоревшие брови. Волосы, совсем недавно скользнувшие по его щеке, когда она ловила кузнечика. Бойс догадывался, что отравлен, что болен. Он не мог сидеть рядом с ней. Не мог. Но сидел. Каждый день с начала мая – а ведь через неделю уже июнь. И рисовал ее, чтобы хоть как-то занять себя, обмануть руки. Главное полотно в жизни? Ересь. Он – опиумист. Все что ему нужно – новая доза каждый день. Новая доза сказочного видения.
Они с Милле шли пешком в сумерках домой. Бойс молчал, еле переставлял ноги, нес сумку Джона с красками и свой блокнот. Внутренний огонь все еще жег его.
- Ты едва тащишься, – раздраженно сказал существенно обогнавший его Джон. – Тебя влечет назад? На поляну?
- Что ты мелешь? – Бойс пошел скорее.
- Я говорю, что вижу, Бойс. Ты сам не свой сегодня. Уже не в силах контролировать себя? Ты, надеюсь, помнишь, кто эта девушка? Она невинное дитя. С помраченным сознанием.
- Ты надышался краски, Милле. Тебе являются химеры. Я знаю, кто эта девушка. И даже искать оправдания на твои предположения считаю гнусным. Недостойным джентльмена.
- Ну-ну, – примирительно забормотал Джон, удивленный его злым тоном, – Ни разу не видел тебя раздраженным. Обычно ты шутишь.
- Ты переходишь все границы.
-Я беспокоюсь о тебе, Бойс. Ты мой близкий друг. Мой брат, – весомо сказал Джон и остановился, – Прислушайся ко мне. Ты не правильно смотришь на нее. Не правильно с ней говоришь, дотрагиваешься до нее. Не надо, Бойс. Ты ходишь по краю. Я тоже мужчина. Я знаю, что искушение сильно. Но случай не тот и…
