По молчаливой команде капитана-рейнджера меня в буквальном смысле железной хваткой схватили под руки два «Автобота» и, преодолевая воздушный поток, потащили к транспортнику, десантный отсек которого начал на ходу открываться. Между железных клешней роботов я чувствовал себя безвольной тряпичной куклой. И это ощущение вполне соответствовало моему положению — ведь с этого момента я находился полностью во власти аппарата безопасности Содружества. Ставка была сделана. И если она не оправдается — на этом мой жизненный путь подойдет к концу.
Я прикрыл глаза. Вспомнилось еще одно видео, которое я записал в евразийском торговом представительстве перед отбытием. Оно не предназначалось для размещения в Интернете. И было отправлено лишь одному человеку.
— Лори, я надеюсь, что с тобой все в порядке, — говорил я на этом видео. — Больше всего на свете мне хотелось бы услышать сейчас твой голос и убедиться в том, что это действительно так. Но я не могу, милая. Сразу по нескольким причинам. К тому времени, как ты увидишь это, все уже будет сделано. Не вини меня за то, что я сделал это, не посоветовавшись. Просто так было нужно. И я не хотел, чтобы наши эмоции помешали мне принять трезвое решение. Я прошу тебя об одном — пожалуйста, не вмешивайся в это. Оставайся там, где ты будешь в максимальной безопасности. Слушайся советов своего отца — он умный человек, и он искренне желает тебе добра. Я очень хотел бы верить, что мне удастся выбраться из этой истории. Что у нас с тобой еще будет время… на все. Но даже если судьба не подарит мне такого шанса, то знай — я все равно имел в миллион раз больше того, что я заслуживал. После всего, что я пережил в жизни, я не смел надеяться, что смогу когда-нибудь ощутить такое — счастье от того, что ты любишь, и чувствуешь себя любимым. Ты — самое лучшее, что когда-либо у меня было, Лори. Пожалуйста, береги себя.
К тому времени, как «Автоботы», преодолев ураганный ветер, от которого у меня аж вибрировала кожа на лице, передали меня в руки других рейнджеров, ожидающих на борту, картинка перед моими глазами уже сделалась смазанной, а звуки в ушах — приглушенными. Нанокапсулы с транквилизаторами, которые вкололи мне внутримышечно, по-видимому, сразу же активировались и уже начинали действовать.
— Давайте его сюда! Пристегните как следует! — велел чей-то командный голос.
Я не сопротивлялся, когда две или три пары крепких рук приняли меня, затащили на борт и довольно грубо водрузили всем телом на твердую поверхность авиационной медицинской кушетки. Дверь десантного отсека сразу же закрылась, резко уменьшив количество света внутри. Рев двигателей и вибрация усилились, возвещая о том, что корабль готовится к взлету.
Я почувствовал, как кто-то защелкнул металлические браслеты на моих щиколотках, а кто-то другой — разомкнул мои наручники, лишь для того, чтобы секунду спустя заковать запястья в такие же браслеты, как те, что были на щиколотках, растянув меня по кушетке, как на голгофе.
— Спасибо. Дальше я о нем позабочусь, — произнес мягкий мужской голос, не похожий на голос военного.
Я открыл было рот, чтобы спросить, что происходит — на мое лицо плотно легла кислородная маска. Руки и ноги, закованные в браслеты инстинктивно дернулись и напряглись. Я протестующе замычал и задергал головой, но кто-то тут же схватил ее руками и зафиксировал. Частота дыхания и пульс на краткий миг взлетели — но тут же начали замедляться.
— Спокойно, — прошептал у меня над ухом все тот же голос — мягкий, но без добродушия — словно у ученого, успокаивающего лабораторную крыску, перед тем как уколоть ей какую-то дрянь. — Еще пара секунд — и ты уснешь.
Последнее что я почувствовал перед тем, как окончательно отключиться, — перепад давления от того, что корабль поднимается в воздух.
§ 40
Когда я очнулся, то мое тело находилось в сидячем положении. Я ощущал сухость во рту и тяжесть в голове, словно с похмелья. Мои запястья и щиколотки были прикованы к тяжелому, привинченному к полу креслу.
Проморгавшись, я оглядел контуры помещения. Окон здесь не было. Стены, пол и потолок из голого серого бетона были освещены яркой лампой дневного света на потолке. Единственная тяжелая металлическая дверь с запорным механизмом вентильного типа, словно на субмарине, была плотно закрыта. Напротив моего кресла стоял столик со стульчиком, за которым никто не сидел.
— Он очнулся. Так точно, — раздался настороженный мужской голос вместе с шипением рации.
Голос принадлежал стоящему в углу помещения рейнджеру с погонами сержанта в полной боевой экипировке, с висящей напротив груди штурмовой винтовкой. Его глаз было не разглядеть из-за шлема с тонированными очками, но рот был насуплен так сурово, а мышцы — так ощутимо напряжены, словно он был готов пустить мне пулю между глаз за любой неправильный чих. Судя по тихому покашливанию и шарканью ног у меня за спиной, там находился как минимум еще один такой же.
— Где я? — спросил я у рейнджера, едва ворочая пересушенным языком.
— А-ну заткнись! — угрожающе велел мне тот.
Облизав губы, я рискнул все же озвучить еще одну просьбу:
— Не дадите мне глоток воды?
— Ты что, не понял?! — еще более гневным тоном вскричал рейнджер, красноречивым движением пальца двигая рычажок на винтовке в положение, в котором он мог воспользоваться подствольным электрошокером.
Я кивнул, признавая за ним право устанавливать правила. Этот парень выглядел и говорил так, словно только и ждал удачного повода, чтобы меня покалечить или прикончить. Возможно, это впечатление не было обманчивым — ведь он входил в подразделение, подчиняющееся Окифоре, который едва ли желал мне долгих лет жизни.
Несколько минут я просидел, не издавая больше ни звука и не делая никаких движений, если не считать попытки потянуться и размять затекшую спину, будто это было возможно в моем положении. Все это время рейнджер не сводил меня пристального взгляда. Такое внимание выглядело крайне чрезмерным, учитывая, что из своего положения я бы никак не сумел нанести ему вред. Уж не знаю, что было на уме у этого парня. Но, на мое счастье, скоро я увидел, как вентиль на двери крутится, возвещая о ее открытии снаружи. Заметив это, рейнджер тут же задрал подбородок вверх и вытянулся по струнке.
— Вольно, — произнесла, заходя в помещение, Анна Миллер.
Вторая по счету наша встреча (вторая — если не считать «встречей» короткий разговор по видеосвязи, состоявшийся, когда я набрал ее из евразийского торгового представительства) была похожей на первую. Меня даже подмывало спросить, бывает ли так, что она встречается с людьми без того, чтобы похищать их и заковывать в наручники.
Миллер была в этот раз одета в костюмчик цвета хаки в стиле smartcasual и кроссовки. Это не столь вписывалось в ее образ гестаповки, как костюм двойка и туфли на высоком подборе, но было, наверное, более удобно, чтобы преодолеть N-ное расстояние, что ей пришлось сделать ради этого рандеву. Впрочем, она не изменила своим круглым очкам, которые, в сочетании с тонкими губами и стальным цветом глаз, делали её строгой, как учительница геометрии.
Она брезгливо оглядела помещение, и поверхность стола, за который ей предстояло сесть.
— Давно здесь в последний раз убирали? — спросила она у сержанта-рейнджера.
— Мэм? — непонимающе нахмурил лоб сержант.
— Я спросила, давно ли последний раз убирали в этом свинарнике, — повторила она медленно, как для слабоумного.
— М-м-м, у меня нет такой информации, мэм, — слегка растерялся тот.
Миллер вздохнула, очевидно, подавив раздражение.
— Оставьте нас, — велела она.
— Мэм, капитан приказал мне не отходить от заключенного ни на шаг, — возразил сержант.
Глаза прокурора опасно сузились. Уставившись на рейнджера так пристально, будто хочет испепелить его взглядом, она взмахом руки вывела в воздух свое голографическое удостоверение и медленно, по слогам, отчеканила:
