— Бинтов нет? — выглянув из-за загородки, переспросил я, прежде чем надевать майку.
— Софья, медичка наша, тебя посмотрит. Она сноровистая, лучше твоего перевязать сумеет, — ответила Ванда, остановившись цепким взглядом на свежей пулевой ране у меня на предплечье.
Судя по выражению ее лица, подобные раны не были здесь такой уж редкостью.
— Пойдем, отведу тебя к Софье. Она сейчас как раз смотрит женщину твою.
Меня удивило выражение «твоя женщина». Лишь запоздало я вспомнил, что по-украински может звучать одинаково «женщина» и «жена». Впрочем, что бы ни имела в виду Ванда, вряд ли она правильно представляла себе наши отношения с Маричкой. Однако я не посчитал нужным вдаваться в объяснения.
— Ну веди.
Меня отвели к одной из самодельных хижин, состоящих из повешенных вокруг небольшой площади четырех простыней и ковров. Заглянув туда, Ванда протараторила что-то неразборчиво. Ей ответил другой женский голос, затем раздалось какое-то шуршание и Ванда, оглянувшись на меня, сказала:
— Заходи. Софья разбирается во врачевании, она тебя осмотрит.
В хижине загорелась свеча, освещая лицо заспанной худой женщины с подвижными и умными, но в то же время резкими и суровыми чертами лица. Как и у Ванды, на лице этой женщины не было ни малейших следов косметики, а короткие волосы были собраны сзади в пучок. Возраст женщины определить было трудно — могло быть тридцать, а могло и хорошо за сорок. В хижине лежали, тяжело дыша, как минимум двое людей. Стоял тяжелый, неприятный запах пота, йода и медицинского спирта.
— Ну заходи, чего стал! — позвала меня Софья.
Маричка была внутри. Также переодетая, в бесформенном шерстяном свитере под горло, девушка попивала что-то горячее, остро пахнущее травами, из горячей алюминиевой кружки. В свете зажженной на столе свечи я мог видеть ее бледное и измученное лицо с непривычным для него выражением, очень похожим на расслабленность. Увидев меня, она устала улыбнулась.
— Димитрис, ты здесь! Я так рада!
— Ты в порядке?
— Да. Когда нас вели сюда, я, честно сказать, начала немного волноваться. Но тут со мной очень хорошо обращаются. Ты встретил здесь своих старых друзей, да?
Я утвердительно кивнул.
— Потом поговорите. Допивай отвар! — распорядилась Софья строго, и Маричка сразу ее послушала. — А ты иди сюда. Что там у тебя?
— Ничего серьезного. Просто нужна перевязка.
— Дай-ка гляну. Подойди сюда, к свету.
Вначале мне показалось, что Софья имеет весьма отдаленное отношение к медицинской профессии, как и многие знахари-самоучки на пустошах. Но осмотрела она меня явно со знанием дела. Я обратил внимание, как ее наметанный глаз, словно сканер, сразу считал с моего тела всю возможную информацию: от огнестрельной раны на предплечье переместился к посиневшим ссадинам на груди и свежему порезу на щеке; скользнул по черным кругам под глазами, преждевременно поседевшим волосам и носу, носившему следы перелома; прошелся по старым толстым рубцам на спине, навсегда оставленным кнутом; ненадолго задержался на крохотных, но многочисленных следах инъекций на венах; приметил покрытые задубевшими мозолями и мелкими шрамами ладони. Кажется, от нее не укрылись даже несколько имплантатов на месте выбитых зубов.
Я ожидал, что после этого последует много вопросов. Но врач оказалась удивительно немногословной. Она сразу перешла к делу: тщательно обработала раны и очень ловко наложила повязку.
— Отравленное лезвие? — переспросила она, занимаясь лицом.
Я согласился с этим выводом кивком.
— У меня нет препаратов, которые могут помочь. У нас плохо с медикаментами.
— Мой организм уже справился с ядом. Иначе я бы тут не стоял.
Софья задумчиво кивнула.
— Редко видела людей с таким богатырским здоровьем. Но ты, похоже, привык испытывать пределы своей живучести. Не боишьсяь, что даже твой организм в конце концов не выдержит?
— Никогда об этом не думал.
— Человеческое тело может выдержать многое. Но это, — Софья красноречиво кивнула на вены. — Это убивает вернее, чем пули, ножи или клыки зверей.
Я промолчал.
— Что ты принимаешь?
— Я не могу сказать.
— Вряд ли тебе удастся удивить меня. Я многое в жизни повидала.
— Ты не знаешь этого препарата.
— И чем же он так хорош?
— Это оружие.
— Наркотики никогда не делают людей сильнее. Только слабее.
— Ошибаешься.
— В конце концов делают слабее, — упрямо повторила Софья. — И убивают. Всегда.
— Он для кратковременного эффекта. Никто не ждет, что я проживу долго.
Столь прямой ответ, кажется, озадачил ее. На лбу врача пролегло несколько морщин. Казалось, она готова была уже спросить, при каких обстоятельствах я начал принимать этот препарат и кто эти люди, не ждущие, что я проживу долго. Но в конце концов прирожденная осторожность взяла верх над любопытством.
— У тебя есть с собой запас? Если это редкий препарат, ты его тут не найдешь.
Мой взгляд был красноречивее слов.
— Ты знаешь, что может тебя ждать, когда?.. — она не закончила свой вопрос.
— О, да. Знаю.
— Сильный абстинентный синдром?
— Убийственный.
— Придется выдержать.
— У меня так или иначе нет выхода.
Она вновь задумчиво кивнула. Я за это время уже успел одеться. Из-за полога палатки доносились оживленные голоса, шаги и, кажется, потрескивание костра. Если я правильно расшифровал смысл этих звуков, то станица готовилась к пиру.
— Как Маричка? — спросил я, перед тем как уходить.
— Ты о девушке? Она так и не представилась. Вы с ней близки?
— А это важно?
— Я не разговариваю о здоровье пациентов со всеми, кто об этом спрашивает.
— «Пациенты», — хмыкнул я, услышав столь неуместное здесь слово.
— Ты можешь насмехаться, — ровно проговорила Софья, но ее губы сделались тонкими, указывая на хорошо сдерживаемое раздражение. — Но поверь, что с моим скудным инвентарем я спасла жизни десяткам людей. Другого врача здесь нет. Во многих селениях нет и такого.
Я вдруг вспомнил о девушке чем-то неуловимо похожей на эту, по имени Флорентина Лопез. «В мире слишком много подобных мест и слишком мало врачей», — кажется, говорила она. Помню, мне было совестно рядом с ней. Ведь она была человеком, спасающим жизни, а я был человеком, не делающим ничего полезного. Теперь вот рядом со мной эта Софья, а пропасть между ней и мной еще глубже: та, что спасает жизни и тот, что безжалостно их отнимает.
— Я не пытаюсь насмехаться.
— В случае с девушкой я не могу поставить диагноз, не имея оборудования.
Помолчав немного, она добавила:
— Но, исходя из моего опыта — ее кашель выглядит не очень хорошо.
— Ты, кажется, дала ей какое-то средство, — я кивнул на пустую кружку. — Это поможет?
— Конечно, нет. Это обыкновенный травяной настой от кашля. А у нее явно не ОРВИ. Я видел, как она выхаркивала сгустки крови. Если любишь её, отвези её в место, где есть томограф. И не затягивай с этим.
Я с благодарностью кивнул. Несмотря на суровость ее манер, Софья явно пыталась помочь и беспокоилась о здоровье каждого попавшегося ей человека, как и надлежит настоящему врачу.
— Ну давай, иди уже. В честь тебя, кажется, праздник решили устроить.
— А ты не участвуешь?
— Мне не до праздников. На моем попечении слишком много больных. А твоими стараниями мне еще и приволокли двух раненых. Вот тебе небольшой совет — если решил кого-то пожалеть, то стреляй по ногам, а не в живот или в шею.
— Вы поможете им? — переспросил я.
Я бы не удивился, узнав, что казаки хладнокровно расправились с безоружными комсомольцами, не став утруждать себя лишней возней. Понятие «военнопленных» здесь вряд ли существовало. Однако Софью мой вопрос удивил.
— Нас могут называть «дикарями», но здесь никому и в голову бы не пришло отказать в помощи раненым соплякам только из-за того, что им задурили головы и заставили натянуть на руки красные повязки. В этом наше главное отличие от «цивилизованных», которые могут совершенно законно, по их мнению, сгноить человека в концлагере из-за его политических взглядов. Надеюсь, эти глупцы увидят эту разницу и одумаются. Если только мне удастся выходить их после твоей обработки.
