— Спасибо, Миро, но у меня дома голодный пес. Увидимся завтра в баре.
— Добро! Лаура, еще раз огромное тебе спасибо!
Распрощавшись с ними, мы остались вдвоем с Лаурой. Заседание, начавшееся в 5:00 после полудня, продлилось около часа, до самого закрытия учреждения. Так что к тому времени, как мы покинули суд, дневная жара как раз спала, и находиться на улице стало приятно.
Из здания суда как раз массово выходили уставшие судебные клерки, отработавшие свою смену, и посетители. Мужчины в большинстве своем были одеты в светлые рубашки и галстуки и держали перекинутыми через плечо пиджаки. Я был облачен в самую приличную рубашку и максимально гладко выбрит. Но все равно чувствовал на своем лице много настороженных взглядов — таких же, какие давеча падали на меня в коридорах суда.
Мы с Лаурой, не сговариваясь, не спеша зашагали по тенистой аллее в сторону, откуда мы и пришли — там располагался ее офис, в котором мы все вместе сидели сегодня, проводя генеральную репетицию, перед тем как выйти навстречу судьбоносному для нас событию. Я собирался произнести что-то, но Лаура как раз ответила на очередной телефонный звонок, касающийся одного из ее дел, взглядом дав понять, что это не надолго.
Увлеченная деловым разговором, Лаура не замечала моего взгляда, обращенного на нее, и не могла знать о мыслях, витающих в моей голове. Не разбирая слов, я слышал тон, которым она говорила со своим невидимым собеседником, не то клиентом, не то каким-то следователем или прокурором, находящимся по другую сторону баррикады. Она чеканила каждое слово четко, уверенно и решительно. Такие интонации мгновенно развеивали любые стереотипы о том, что женщина, как хрупкое и ранимое существо, нуждается в какой-то форе со стороны суровых мужчин на жестком поприще уголовного процесса. То же самое я наблюдал только что в зале суда.
Я был наивен, когда полагал, что способен, основываясь на методе проб и ошибок, вести дела в суде так же эффективно и успешно, как по-настоящему одаренный профессиональный адвокат. Лаура Фламини, с ее неповторимым обаянием и экспрессией, обладала удивительным талантом произносить свою речь так, чтобы судья вслушивался в каждое ее слово, а не дремал на своем месте с видом сонной мухи, как это обычно бывало, когда выступал кто-то вроде моего бывшего адвоката Владислава Каца. Рутинное, казалось бы, на взгляд судьи, разбирательство, она сумела превратить в настоящую драму, приведя в зал суда Шаи с маленькой дочкой, и гневно размахивая перед лицом прокурора медицинскими заключениями.
«Вы хоть понимаете, что эта ни в чем не повинная маленькая девочка может просто-напросто умереть, потому что вы лишили ее папу и маму права зарабатывать деньги на ее лечение?! И ради чего — ради рутинных бюрократических процедур в рамках бесперспективного расследования, давно зашедшего в тупик, и не имеющего, вдобавок, никакого отношения к этой бедной семье?! Ваша честь, неужели вы правда полагаете, что это безумие можно назвать пропорциональным вмешательством государства в частную жизнь семьи Молдовану?! Да это просто-напросто убийство, санкционированное представителями власти!»
Конечно же, судья в конце концов сделал ей замечание, призвав воздерживаться от эмоциональных высказываний и говорить только по делу. Конечно же, представитель стороны обвинения бормотал в ответ какие-то сбивчивые возражения. Но это было неважно. Лаура выбила почву у них из-под ног. Отказать ей теперь означало объявить в лицо заплаканной женщине с больным ребенком на руках, что обрекаешь ее дочь на смерть, причем под запись, в открытом заседании, после завершения которого эти душещипательные подробности могут оказаться на страницах любых СМИ. Это было на самом деле не что иное, как давление на суд, о чем и пытался сказать судье прокурор — но давление такое тонкое и виртуозное, что официально обвинить адвоката в нарушении закона или этических правил было практически невозможно.
Моего воображения не хватило бы на то, чтобы сделать нечто подобное.
— Ты сделала правильный выбор, решив стать адвокатом, — произнес я, когда она закончила телефонный разговор. — Это было действительно впечатляюще. Правда. У тебя настоящий талант.
Лаура в ответ усмехнулась, но не стала отнекиваться от похвалы.
— Талант здесь ни при чем. Все дело в том, чтобы упорно работать, — ответила она. — Сотни бессонных ночей с кодексами, сборниками судебных решений и научными трудами, сотни часов упражнений на курсах ораторского искусства и во время имитации судебных процессов, годы практики — и любой будет способен сделать то же самое.
— По тебе видно, что ты работаешь с душой.
— Да, это так, — кивнула она. — Опытный адвокат способен произнести блестящую речь в защиту хоть самого Дьявола, и применить сотню уловок, чтобы помочь тому избежать ответственности. Многие мои коллеги по цеху видят свою миссию именно в этом — использовать все свои способности для достижения победы, и не важно, кто их клиент. Но для меня все иначе. Я стараюсь браться за дела лишь тогда, когда верю, что могу действительно восстановить справедливость, сделать это общество лучше.
— Разве адвокат может отказать клиенту в ведении дела лишь потому, что ему не нравится дело или сам клиент?
— Сам знаешь, что нет. Этические правила это не приветствуют. Но можно отказаться, если полагаешь, что не сможешь сопровождать дело достаточно квалифицированно.
— Я думал, адвокаты стесняются применять эту отговорку. Каждый ведь корчит из себя самого крутого профессионала.
— Многие — да, не применяют. А я применяла не раз. Я не способна самоотверженно защищать человека, к деяниям которого испытываю глубокую личную неприязнь. А если моя работа не будет предельно самоотверженной, то качество защиты будет недостаточным. Так что… — развела руками она.
— Умеете же вы, юристы, выкрутить все нужным вам образом.
— Да, это мы умеем.
— А как же судебные процессы, за которые тебя до сих пор критикуют ура-патриоты? Во время войны ты помогала защищать людей, обвиненных в шпионаже, диверсиях, терроризме.
— Я не была уверена, и сейчас не уверена, несмотря на обвинительные приговоры, что все те люди были виновны. Многие обыватели, зараженные телевизионной истерией, не понимают, что в демократическом обществе каждый обвиняемый, без исключений, заслуживает объективного и непредвзятого судебного процесса. Если обвинение достаточно обоснованно, то оно выдержит такой процесс, и прокурор, несмотря на добросовестную работу защиты, сможет добиться справедливого наказания для преступника. В тех делах все было иначе. В отсутствие весомых доказательств обвинение опиралось на общественное мнение. Это неправильно.
Я согласно кивнул. В этот момент у нее снова зазвонил коммуникатор. Еще минуты три я шел молча, пока Лаура выслушивала какие-то новости от своего клиента, а потом деловито консультировала его. Когда она закончила разговор, нить нашей беседы была уже утеряна. Какое-то время мы шли молча.
— Как думаешь, прокурор подаст апелляцию? — спросил наконец я.
— Не думаю. Не в этом случае. Единственной целью этого ареста была мелочная месть. Они не станут бороться за него, рискуя показаться бездушными свиньями в глазах общественности.
— Значит, это окончательная победа?
— Думаю, да.
Я задумчиво кивнул.
— В чем дело? Ты уже не выглядишь таким радостным, как минуту назад, — заметила Лаура наполовину шутливо. — Какие-то трудности с этим твоим новым проектом?
Лаура уже знала о том, что в последние две недели я активно участвовал в работе НСОК. Я упомянул об этом мельком во время одной из встреч, и она сразу же заявила, что очень рада этому, и что она не сомневалась, что моя идея с клубом рано или поздно найдет свое новое воплощение. Даже спросила, не нужна ли нам какая-то помощь, но я поспешно заверил ее, что нет, что юристы там есть, а она и так тратит слишком много своего времени на благотворительность.
— Ты про «носок»? Нет, нет, там все в порядке.
