— Маричка, ты хоть представляешь себе, о чем говоришь? Ты же меня почти не знаешь. Да и что за ребенок может родиться от таких родителей, после всего, что мы пережили?
— Я не хочу об этом думать. Я хочу верить во что-то хорошее.
— Это сумасшествие.
— Да, наверное.
— До сих пор не могу поверить, что мы сделали это.
Она ничего не ответила.
— А что дальше?! — продолжал допытываться я.
— О чем ты?
— О тебе. И обо мне.
— Не беспокойся об этом. Будешь ты. И буду я.
— Безумие, — прошептал я.
— Завтра будет новый день, Димитрис. Нам стоит поспать.
— Я не хочу. Не хочу засыпать.
Она больше ничего не говорила — я лишь слышал ее ровное дыхание. А я еще долго не спал. Переживал и переосмысливал случившееся только что, и случившееся ранее. Судорожно боролся с накатывающим на меня симптомами ломки. Сжимал кулаки до болезненного хруста. Сжимал зубы и закусывал губу, кажется, до крови. Со злостью и отчаянием я чувствовал, как тело начинает сотрясать мелкая дрожь.
«Ее крылья уже хлопают над нами. О Боже, я слышу их!» — услышал я в голове восторженный голос Локи, говорящего о «Валькирии».
— Я не сдамся, не сдамся, не сдамся, — бубнил я себе под нос и таращил глаза, чтобы не заснуть. — Я не буду спать, не буду спать.
Но незваный сон все-таки пришел.
§ 75
Вначале я был даже рад, что утром, когда проснулся, Марички уже не было рядом. По крайней мере, она не увидела, в каком жалком состоянии я пребывал. Я проснулся от сухости во рту и головной боли — такой пронзительной, какой не бывает ни при одной мигрени. Поднеся к лицу ладонь, я увидел, что пальцы мелко дрожат. Картинка перед глазами двоилась. Симптомы были слишком знакомы.
— Проклятье, — прошептал я.
Я едва нашел в себе силы, чтобы встать и выбраться из палатки. Ощущения дня здесь не было — в старом железнодорожном тоннеле стоял все тот же душный полумрак.
— Эй, пришелец! Что, тяжкенько после нашей самогоночки-то, а?
Казак по имени Борек, жаривший вчера кабана на вертеле, нашел меня минут десять спустя, около душа, где я, фыркая, поливал ледяной водой голову.
— Чего тебе? — зло спросил я.
— Атаман сказал, как проснешься, чтоб провели к нему. Уже за полдень.
— Это может чуть подождать? Мне надо к врачу. Сменить повязку.
Софья поняла все без слов, лишь посмотрев на меня. Когда я вскрикнул и отстранился от луча фонарика, которым она посветила мне в глаз, врач обеспокоенно и расстроенно цокнула языком.
— Что, так быстро?
— Голова раскалывается. Нужно какое-то обезболивающее.
— Ты уверен, что дело не в похмелье? Вы же вчера еще и наклюкались, будто у тебя без того не хватает проблем! Ладно, ложись. Поставлю тебе капельницу. Прочищу твой организм, как смогу, хотя бы от алкоголя. У нас с обезболивающими проблема. Долго тебя ими обеспечивать не смогу.
— Что посоветуешь?
— В таких случаях нужно очень медленно, под контролем врача, уменьшать дозировку и со временем переходить на более легкие препараты. За неимением всего этого есть только один способ, крайне неприятный — перетерпеть.
— Мне говорили, что это невозможно. Что при отказе от препарата я умру. Так может быть? — спросил я, пока она устанавливала капельницу.
— Я не знаю чем вас там накачивали. Не могу этого исключить.
Под капельницей стало немного легче. Еще лучше стало после укола, который мне сделала Софья. Но я чувствовал, что она лишь подарила мне несколько лишних часов с ясной головой.
— Тебе известно что-то о составе этого препарата? Какое там действующее вещество?
— Нет, ничего. Его называют «Валькирией». Это все, что я знаю.
— Есть какой-то шанс, что ты сможешь раздобыть его?
Я с вожделением подумал о кейсе с ампулами, оставленном перед началом рейда в Пожарево, и тут же отрицательно покачал головой. Все мое снаряжение, безусловно, оказалось в руках у евразийцев. Добраться до него не было никакой возможности.
— Я могу попробовать связаться со своими. Они, может быть, сбросят мне посылку с воздуха. Так делали раньше.
— Судя по твоему тону, это не то, что тебе хотелось бы сделать.
— Должен быть другой способ, — упрямо покачал головой я.
Выйдя из пропахшей нашатырем палатки Софьи, я поплелся следом за Бореком к ставке атамана. По дороге я заметил, как бабы с сонными лицами прибирают следы вчерашнего пиршества. У входа в ставку стоял вартовой с автоматом, всем своим видом давая понять, что прошедшие гуляния, оставившие заметный след на его лице, никак не повлияли на серьезность его миссии.
— О, дружище! — приветствовал меня Джером, когда я зашел в кабинет.
Атаман выглядел чуть более взлохмаченным и краснощеким, чем обычно, но в целом нельзя сказать, что вчерашнее пьянство сильно на нем отразилось. Похоже, жители станицы были в этом отношении здорово закалены.
— Ничего так вчера посидели, а? Только вот я слышал, что ты чуть ли не под капельницу с утра лег. Странно, ты на вид мужик крепкий, что ж ты так от полулитры-то расклеился?
Я не мог рассчитывать на то, что Софья, знавшая все о моем состоянии, не докладывает атаману. Скрывать истинную причину своего состояния вряд ли имело смысл, тем более, что очень скоро это станет совершенно невозможно.
— Самогон у вас дерьмовый, но дело не в нем, — неохотно признался я. — Я сижу на боевых стимуляторах. Так случилось, что я израсходовал весь свой запас. Без них мне херово. И со временем станет еще хуже.
— Ого-го. Как же так? Ты же раньше даже не пил!
— У нас не спрашивали, хотим ли мы принимать эту дрянь.
— Ого. Жестко!
По виду атамана сложно было сказать, осуждает ли он такие методы.
— Это что, прям так серьезно? Или ты просто будешь ходить сердитый?
— Сердитее, чем ты можешь себе представить. И склею ласты суток через двое.
— Ты серьезно? — нахмурился атаман.
— Серьезнее не бывает.
— Что же за говном вас там накачивают? Они совсем сдурели, что ли?!
— Все как ты говорил в детстве, помнишь? Война зомби, — вдруг вспомнил я.
— Чего-чего? — не понял он.
— Помнишь, ты рассказывал о психотропном оружии? О том, что его применяют и Союз, и Содружество, и что Четвертая мировая будет войной зомби. Я тогда еще смеялся над тобой.
— Сам не помню, чтобы такое городил. Правильно делал, что смеялся, — фыркнул он.
— А вот и нет. Ты, Джером, оказался хрéновым провидцем.
Серьезность ситуации дошла до Лайонелла довольно быстро, несмотря на похмелье. Из шутливо-ироничного он сделался задумчивым, а из задумчивого — мрачным. Несколько раз он прошелся из одного конца комнаты в другой, пару раз развел руками, раз или два ругнулся.
— Значит, Софья наша, говоришь, ничем помочь не может? — наконец спросил он.
— Нет.
— Какие варианты? Связаться со своими можешь?
От одной мысли об этом у меня сжались от ярости зубы. Кажется, Джером прочитал это у меня в глазах и тут же обезоруживающе развел руками:
— Нет, ну а ты что предлагаешь? Я тебе помогу чем надо, сам знаешь. Да только что я тут сделаю? У меня здесь нету запаса высокотехнологичных боевых стимуляторов. В станице крепче самогонки и травы отродясь ничего не употребляли, еще старый атаман запретил.
— У вас есть спутниковая связь?
— Да, а как же. Пользуемся редко, но для тебя не пожалею. Хочешь воспользоваться сейчас?
— Нет, — упрямо покачал головой я. — Обожди.
— Ты чего-то мне не договариваешь, дружище? У тебя с твоим начальством не все в порядке, так? — проницательно посмотрел на меня Джером.
— Можно сказать и так. Просто дай мне еще немного подумать, лады?
— Конечно, какие разговоры? — не стал далее допытываться он. — Станица вся твоя, гости тут сколько пожелаешь, ешь, пей, спи, лечись. Мои двери для тебя открыты в любую минуту. Если только придумаешь как я смогу тебе помочь — только скажи, я тут все вверх дном переверну.
