Лаура вздохнула.
— Дима, я отлично знаю, что ты — гораздо более умный человек, чем пытаешься показать. То, что случилось в эти дни — величайший сдвиг, величайшая победа для всего человечества за последние сорок лет. Это так невероятно, что никто до сих пор не может поверить.
Я неопределенно покачал головой, не то нехотя соглашаясь, не то возражая.
— А что евразийцы?
— Бингвен Фэн уже выразил поддержку «невероятно мудрому решению по урегулированию кризиса в Содружестве наций» и готовность «сотрудничать с новыми властями Содружества в качественно новом формате». Эксперты уже заговорили о грядущей консолидации человечества, о Мировом государстве…
— Ну-ну. А о розовых единорогах и фениксах они не заговорили? — прыснул я.
— С каких это пор ты стал таким скептиком, Димитрис?
— Все это не важно, Лори. В смысле — важно, конечно. Но у меня есть более важный вопрос.
Я перевел подозрительный взгляд на экран, где продолжали транслировать неоправданно радужные картины рукопожатий, девичьих улыбок и охапок цветов, которые бросали под ноги марширующих по улицам Сиднея солдатам.
— Где Чхон? — мрачно спросил я.
§ 51
Сенатор Робер Фламини быстро оправился от пережитого. Ничто в его умном скуластом лице и безукоризненной одежде не выдавало того взъерошенного и перепуганного человека, которого я всего трое суток назад за шкирку выволок из помещения, где через секунду после этого прогремел взрыв, и предохранил своим телом от падения с двадцатифутовой высоты.
Роберт Ленц был чем-то похож на сенатора. Разве что, как всегда, более улыбчив. За годы, которые мы не виделись, он заметно постарел. Однако дряхлым я бы его не назвал. Он давно уже вошел по своему уровню достатка в когорту счастливчиков, которые в конце XXI века при толике удачи могут прожить сотню лет, и более.
Странно было видеть такую публику в моей скромной больничной палате.
— Лори, как ты смотришь на то, чтобы?.. — сделал попытку сенатор, вежливо глянув на живот своей дочери с намеком на то, что ей не стоит волноваться.
— Я остаюсь, и это не обсуждается, — сразу же отрезала она, не сдвинувшись с места.
— Кто бы сомневался, — вздохнул ее отец, сразу сдавшись, и подошел к окну палаты.
— Ваша дочь проявила себя настоящим бойцом во время последних печальных событий, сенатор, — заметил Роберт, благожелательно улыбнувшись Лауре. — Вы можете ею гордиться.
— Оставьте свои неискренние комплименты при себе, Роберт, — прохладно ответила та, вперив в него острый взгляд. — Мне хорошо известна цена вашим словам.
— Роберт — наш союзник, Лори, — отвернувшись от окна, урезонил дочь сенатор. — Получив сообщение от Димитриса о готовящемся на нас покушении, он сразу же уведомил службу безопасности. Не вина Роберта, что эти некомпетентные идиоты так долго «проверяли информацию» и не объявляли эвакуацию. Но, если бы служба безопасности не усилила уровень своей готовности — мы просто не продержались бы до прибытия Димитриса и его друзей.
— Да уж, — наконец подал голос я, не скрывая иронии при обращении к бывшему опекуну. — Роберт при любой власти и в любой заварушке останется в выигрыше. Чутье у него что надо.
Роберт печально вздохнул
— Я никогда не желал тебе зла, Дима, и не делал ничего, что могло бы повредить тебе…
— Не начинай только опять развешивать лапшу мне на уши! — сразу же прервал его я. — Я уже не подросток из провинции, который слушал тебя с открытым ртом. Мне давно за тридцатник, я пережил две гребаных войны, потерял ногу и кучу других важных «деталей» и повидал такого чернушного дерьма, которое ты вряд ли когда-то видел из окон своих чистеньких кабинетов и уютных конспиративных квартир, в которых ты драл своих молодых «информаторш». Я не поверю больше никогда ни единому твоему слову. Да и слышать их не хочу. У меня есть к тебе только один вопрос, прежде чем я раз и навсегда вычеркну тебя из своей жизни. Где гребаный Чхон?
Некоторое время в палате царило тягостное молчание, на протяжении которого политик и отставной разведчик вздыхали и закусывали губы.
— Никто не собирается ответить на вопрос Димитриса? — через некоторое время поторопила их Лаура. — Речь идет о человеке, который угрожает нашим жизням, пап!
Первым наконец заговорил сенатор, властным движением рук призвав нас успокоиться.
— Вы оба понимаете, что произошло и почему. После того как покушение на лидеров оппозиции было предотвращено, а информация о связях Протектора с Сопротивлением, опубликованная спецпрокурором Миллер, вызвала бурю в обществе, расстановка сил на глобальной политической арене изменилась. На волне катастрофического падения рейтинга Протектора, его силовое смещение оказалось очень вероятным. Патридж, объективно оценив ситуацию, как опытный гроссмейстер, вынужден был пойти на капитуляцию на своих условиях — что и было согласовано на встрече с Дерновским и Элмором…
— Спасибо, пап. Телик мы смотреть умеем, — скучающим голосом молвила Лаура, нетерпеливо постукивая кулачком по стенке.
— Не перебивай меня. Что я пытаюсь сказать — так это то, что консенсус, достигнутый между крупнейшими мировыми игроками, является хрупким, как горный хрусталь. Наш мир переживает метаморфозу, соизмеримой с которой он не знал сорок лет. Ситуация настолько неопределенная, что сейчас ни у кого нет сомнений только лишь в одном — эта метаморфоза пройдет крайне непросто. Ни один мудрый и здравомыслящий человек в такой ситуации не станет раскачивать лодку…
— Говори проще, Робер, — не выдержал я наконец. — «Никого не привлекут к ответственности» — этого ты хочешь сказать?
Сенатор вздохнул и обменялся взглядом с Ленцом.
— Головы полетят, можешь не сомневаться, Димитрис, — наконец заговорил со мной бывший разведчик. — Но — не все. Ты ведь помнишь — Патриджу было гарантировано право уйти на покой и сохранить за собой доброе имя. Иначе этот кризис ни за что не получилось бы разрешить без моря крови. А разоблачение некоторых людей, которые хранят слишком много тайн, может быть несовместимо с реализацией этой договоренности…
— Я могу обойтись и без разоблачения, — перебил я Ленца жестко. — Мне достаточно лично прострелить Чхону голову, и убедиться, что его дьявольская душа больше никогда не переселится ни в чье тело, не сможет разрушить мою жизнь и жизнь моей семьи. А свои тайны ублюдок пусть унесет с собой в могилу. Сможете организовать мне это?
Робер Фламини и Роберт Ленц обменялись сконфуженным взглядом и оба вздохнули, как иногда вздыхают взрослые, когда ребенок начинает нести при них какую-то чушь.
— Ты только так и умеешь решать проблемы? Простреливая головы? — недовольно проворчал сенатор.
— Я прострелил немало голов, чтобы спасти твою задницу, Робер. Не припоминаю, чтобы ты жаловался! — парировал я.
Сенатор нехотя потупился. Некоторое время в палате царило напряженное молчание.
— Это нужно как-то решать, пап, — решительно заговорила Лаура. — Я — убежденный противник насилия и самосуда. Крови пролито уже более чем достаточно. Но я не хочу всю жизнь оглядываться через плечо. Не хочу дрожать каждый раз, когда буду отправлять свою дочь в школу.
Сенатор взглянул на дочь, и кивнул.
— Я говорил с «сэнсэем» Нагано обо всем этом, — наконец заговорил он. — И у него есть предложение об урегулировании.
— При чем здесь Нагано? И что за предложение? — требовательно спросила Лаура.
— Предложение адресовано не мне, а Димитрису, — ответил Робер, поворачиваясь ко мне. — Он желает озвучить его лично. В его резиденции в Голубых горах.
— Ты серьезно? — прыснула Лаура, с негодованием посмотрев на отца. — Ты серьезно такое предлагаешь?!
— Да, — кивнул тот, и твердо посмотрел мне в глаза: — И я бы советовал тебе, Димитрис, согласиться. Если ты правда хочешь светлого и безопасного будущего для нашей семьи. И если это желание в тебе сильнее, чем страсть «простреливать головы».
