Алекс не отвечал.
— А если тебя схватят? — не унимался Тимур. — Как мне тогда быть?
Не сработал бы, вероятно, и этот призыв, если бы какой-то момент Алекс вдруг не пришёл к неожиданному и вместе с тем до очевидности логичному выводу. Сегодня он добился большего, чем очередное доказательство, которое не меняло бы сути: сомневаться в собственной правоте после встречи с Энцелем ему не приходилось. Зато теперь он смог убедить другого человека — вот это уже определённо чего-то стоило. Рассчитывая исключительно на свои силы, об одном Алекс забывал: что бы ни происходило вокруг, касалось это не одного лишь его. Посёлок был его домом, но домом общим для многих — а значит, эти многие тоже вольны были решать, верить ему или нет. И хотя бы поэтому — решил он — если уж, в погоне за истиной ломать привычный уклад вещей, то делать это не только ради успокоения совести. А ради всех остальных и вместе с ними.
— Ну, хорошо, — сказал он инженеру. — Попасть в шахту первого комбината можно попробовать тем же путём, как и я после обрушения: через тоннель. Единственная преграда — решётка. Но если я прав, то ключ должен храниться у Мари.
— Уже что-то! — оживился Тимур. — Но ведь нужно ещё незаметно улизнуть из нашей шахты.
— Об этом я пока не думал. Сейчас важнее ключ раздобыть.
— Это ведь не безобидное нарушение, за которое тебя лишают надбавки и забывают… серьёзный проступок, если не сказать больше. Могут истолковать как преступление, а это — да что там рассказывать — дело нешуточное.
Алекс нахмурился.
— Не, не, я к тому, что без тщательных приготовлений не обойтись, — поспешил оговориться инженер. — Распланировать всё нужно.
— Есть предложения?
— Понадобятся ещё люди. Предлагаю посвятить Агату: шагу не успеем ступить, как она обнаружит наше отсутствие. И Бориса тоже. Права на ошибку не будет, поэтому не помешало бы заранее попросить его кое в чём удостовериться.
Валясь с ног от усталости, они отвоёвывали у скалы метр за метром, набрасывались на неё, как на врага, с отбойными молотками. Это и правда начинало походить на войну, и чем дальше — тем более неравную. Отставание от плана доросло уже до двух с половиной нормо-дней и нещадно, с поразительной эффективностью гнало бригаду вперёд и вперёд, раскручивая без того сумасшедший темп.
А уж следить за темпом Агата умела превосходно. Логика её была проста, как уравнение с одним неизвестным: если труд малопродуктивен, работать нужно вдвое, втрое больше — настолько больше, насколько требуется. Поделив бригаду на три группы, начальница поддерживала их ротацию каждые десять минут: одна трудится в забое, вторая грузит вагонетки, третья отдыхает. Действуя таким образом, удавалось сокращать простой и выигрывать драгоценное время на проходке порожних отрезков. Но стоило обнаружиться малейшим признакам руды, как бригада, чтобы сохранить эффективность добычи, быстро перестраивалась обратно к привычной схеме. Эти перестроения, подчас даже более изнурительные, чем сама работа, случались по несколько раз в день.
Одно хоть немного, но утешало: все пребывали в равных условиях, а значит, в забоях по соседству точно так же надрывались отбойники, градом падали с лезвий комбайна осколки, скрипели колёса нагруженных до отказа тачек. Шахтёры ждали перерыва, и Алекс с Тимуром — в особенности. На то находились свои причины.
И вот, сразу после того, как проходка была остановлена для замены коронки бура, они уговорили Агату и Бориса собраться буквально на пару минут в неиспользуемом тоннеле, который заранее присмотрели. Здесь можно было посовещаться без лишних ушей; Алекс вкратце изложил, что вскрылось этим утром.
— Я что-то того… не въехал. Вы хотите, чтобы я вернулся туда завтра и проверил, будут ли следы? — переспросил Борис.
Тимур кивнул.
— А смысл? Вы же их и так уже видели.
— Смысл такой, что мы сможем узнать, был это единичный случай, или комбинат посещают каждую ночь.
— Если всё подтвердится, у нас будет преимущество, — добавил Алекс. — Если стражи бывают на первом комбинате с определённой регулярностью, мы поймём и то, когда их там не будет.
— Хорошо, но почему я? Сами же придумали… — Борис рассеяно теребил бороду.
— Говорю ж тебе, ты там ближе всех, в соседнем доме живёшь. Сможешь проверить по дороге на работу, — пояснил Тимур. — А любому из нас пришлось бы делать крюк — не хочется лишний раз светиться, где не следует. Сам понимаешь.
— Ладно, уговорили. Наведаюсь, погляжу… — Борис снял каску, кинул на пол, а сам уселся рядом. Алексу хоть и удалось зацепить его историей про колею от шин, но сейчас, после часов непрерывной работы, взрывотехник явно был чересчур утомлён, чтобы вступать в обстоятельные разговоры.
Что касается Агаты, то она выслушала рассказ с предельным вниманием. Как и Тимура, её интересовали, прежде всего, причины и следствия. Алексу оставалось только дивиться тому, сколь быстро на основе лишь словесного описания она воспроизвела их с Тимуром выводы ещё до того, как те были озвучены напрямую. И, хотя реакция бригадирши казалась поначалу сдержанной, настрой — даже скептическим, по итогу восприятие ситуации у всех троих, похоже, выровнялось. Более всего порадовало Алекса то, что Агата не начала кричать и махать руками при одном лишь упоминании о замысле разведать всё лично. Напротив, идея воочию увидеть хотя бы тоннель с красными лампами и разобраться, что же он из себя представляет, воспринята была положительно: опороченное инцидентом имя бригады начало в последние дни беспокоить Агату столь же сильно, как и извечное отставание от плана.
— А вы уверены, что это были люди Энцеля? — уточнила она, складывая в карман чёрный от сажи платок, которым только что вытерла лицо.
— Больше некому, — ответил Тимур. — Сначала тот тоннель, потом следы на поверхности, за забором. И в обоих случаях — такие места, куда так просто не попасть.
— Колею явно внедорожник оставил, — добавил Алекс.
Инженер одобрительно кивнул:
— Вряд ли у нас и теперь появились бы подозрения, не попади Алекс в тот тоннель. Но даже если не брать тоннель в расчёт… Вы не находите, что вся эта ситуация и правда выглядит жутко, ну… ненормальной какой-то?
— Надеюсь, Борис завтра сумеет внести какую-то ясность, — сказала Агата задумчиво, и, надев каску, добавила. — А пока — идёмте-ка работать.
По будням посёлок просыпался под музыку, что плыла, изливаясь из бесчисленного множества репродукторов, по коридорам жилых домов. Включали её ровно в восемь утра. Раз от разу мелодии маршей чередовались, но неизменен был их настрой: энергичный, вдохновляющий.
С первыми аккордами Алекс открыл глаза, а спустя полминуты уже надевал, опершись о кровать, сапоги. Этим ежедневным ритуалом виртуозно управляла привычка, которая за годы и годы повторений успела превратиться в биологический рефлекс.
Звучала хорошо знакомая мелодия; в этот раз Алекс, слушая её внимательней обычного, задался вопросом, по какой причине она навевает у него ассоциации не с чем-нибудь смутным, а с детством, школьными годами. Предположил, что, будучи ребёнком, песню именно на эту мелодию он исполнял в составе хора на каком-то важном мероприятии. Строчка за строчкой, слова песни всплывали из глубин памяти. В ней говорилось о родине, о её героических воинах-защитниках и тружениках тыла, неминуемой победе, что изящно сравнивалась — он даже вспомнил строфу дословно — с лучами солнца, пробивающимися сквозь грозовые тучи.
Как же давно, подумалось Алексу, это было. Если он когда-нибудь получит добро на продолжение рода — а шансы постепенно таяли — возможно, его дети тоже увидят свет под низким небом военного времени и будут так же, как он, ложиться спать перед комендантским часом, пробуждаться под звук ритмичных маршей.
В боевых сводках всё оставалось по-прежнему: кто-то наступал, кто-то терял позиции, а на севере или востоке — велика ли разница — линия фронта, извиваясь, двигалась и снова застывала до очередных манёвров. Диктор озвучивал цифры потерь, площади отбитых у врага территорий, номера армий и дивизий, и все эти подробности, не задерживаясь, проплывали через сознание Алекса с той же неподконтрольной механистичностью, что заставляет сокращаться мышцы. Он уже потерял счёт времени, которое провёл, сидя за столом напротив входа в зал. Ожидание чересчур затягивалось, но вот, без десяти девять — уже после предупредительного звонка — Борис таки появился. Красный от мороза, он ввалился в столовую и поспешил за своей порцией. Ответом на пристальный взгляд друга был жест, ясно дающий понять, что прямо сейчас разговор не состоится.
