Во время своего путешествия Джон часто думал о христианском понятии прославленного тела — тела после воскресения из мертвых, которое практически обретает способность творить чудеса. Это понятие использовалось Церковью, но Джон почти никогда не задумывался о нем, предпочитая думать о более банальных, но более насущных вещах. Однако теперь идея прославленного тела сама врывалась в сознание и настоятельно требовала рассмотрения.
Джону было жаль Управляющего. Этому мальчику пришлось слишком быстро повзрослеть. Он научился поддерживать существование целой общины, но ценой, которую он за это заплатил, была его собственная жизнь. Люди испытывали к нему уважение.
Но нередко его решения вызывали возмущение среди населения Его работа была очень непростой. Однако он старался выполнять ее как можно лучше. А теперь он умирал. Ему, посвятившему всего себя своему народу, было суждено умереть, так и не оставив детей и даже не познав, каково это — быть любимым.
«Как и мне», — подумал Джон.
«Что я могу для тебя сделать? Как я могу отплатить тебе за то, что ты сделал, и за ту боль, которую сам тебе причиню?»
Наконец он нашел подходящий дар.
Он нашел его, как мы находим забытую на дне сумки мелочь — монетку, засохший лист.
Он встроил в его сознание видение. Оно явится ему в последний миг его жизни и сопроводит туда, где, как надеялся Дэниэлс, находится рай. И даже если по ту сторону ничего нет, Дон хотя бы получит этот дар — иллюзию, но иллюзию, способную облегчить страдания, разрешить от грехов и сказать, что все, что он делал, было правильно, прекрасно, справедливо.
Он умрет счастливым.
Это было все, что священник мог дать ему.
Спокойную смерть.
То, что он получит потом, aeterna Christi munera, вечные дары Христа, ему даст Господь, а не он. Такие большие чудеса были ему неподвластны.
Увидев, что дверь открывается и из нее выходят Вагант и Дэниэлс, Управляющий обрадовался. В это мгновение он уже не думал о том, что его выставили одного из комнаты в темноту и холод.
― Спасибо, что подождал нас, — сказал ему Джон.
― Ты понял, чего он от нас хочет? — спросил нетерпеливым шепотом Управляющий.
― Да, — ответил Вагант.
А потом, не добавив к этому ни слова, зажег свечу и начал спускаться по лестнице.
Позже, в комнате Управляющего, Вагант рассказал о том, что говорил Дэниэлс.
Управляющий слушал его в ошеломлении, молча.
― Но это невозможно! — сказал он в конце концов. — Это чудовищно.
― Мы должны сделать это.
― Почему? Это убьет Город…
Вагант встряхнул головой. Он походил на молодого жеребца, еще не готового к упряжи.
― Есть вещи более важные, чем Город. Знаешь, это как раньше призывали на войну. Ты попросту не мог отказаться. Ты оставлял свою семью, свою работу — все. Ты просто уходил, и баста. И это тоже как война.
― Но это не наша война!
― К сожалению, ты ошибаешься. Я все видел. Дэниэлс показал мне, что произойдет, если мы не поможем ему.
― Да что может быть ужаснее, чем смерть Города?
Вагант знал ответ.
Джон Дэниэлс собирал свои вещи в рюкзак. Теперь он стал еще легче, чем когда Джон пришел сюда. Раньше на обратном пути домой багаж становился тяжелее, чем при отъезде. Теперь все было иначе. Этот новый мир постоянно обдирал тебя как липку. До костей. Он отнимал у тебя мечты и надежды, а взамен не давал тебе почти ничего: глоток воздуха, немного еды, редкие встречи с другими потерянными душами.
Джон сразу заметил ребенка, наблюдавшего за ним из-за портьеры на входе в комнату. Он ощутил его как некое присутствие — не враждебное, любопытное, старающееся не производить шума.
― Можешь войти, — пробормотал он.
Пойманный врасплох ребенок вздрогнул.
― Тебя зовут Микеле, да?
Малыш кивнул, наивно не думая о том, что слепой не способен увидеть это движение.
― Да, но все зовут меня Микой.
У него были очень темные глаза. Даже темнее, чем его волосы.
Джон подумал, что у него должна быть арабская или североафриканская кровь.
― Я тебя уже видел, — сказал он.
Ребенок смущенно кивнул.
― Ты был среди тех, кто спас меня. Этим странным нефизическим разрядом….
Малыш вытаращил глаза. Он не понял, о чем говорит священник.
― Когда вы все взялись за руки, — объяснил Джон.
Ребенок улыбнулся.
― А девочка, похожая на тебя, — это твоя сестра?
― Да.
― Как ее зовут?
― Альбакьяра.
Джон улыбнулся.
― А ты из тех, из кого слова нужно клещами тащить.
Ребенок смотрел на него долгим, странным взглядом.
Потом он спросил:
― А как зовут эту тетю?
Джон посмотрел на него удивленно.
― Ты видишь ее?
― Иногда. Но не очень хорошо. А она была с тобой, когда мы все держались за руки?
― Думаю, да.
― А, хорошо. Значит, мне не показалось. Мне было плохо ее видно. Теперь она виднее.
― А сейчас она здесь?
― Да. Она стоит рядом с тобой. Она улыбается.
― Ее зовут Алессия.
― Она твоя подруга?
― Да. Я познакомился с ней в Венеции.
― И она пришла сюда вместе с тобой?
― Похоже на то. А ты рассказывал кому-нибудь о ней? Ребенок помотал головой.
― А она как привидение? — просил он через секунду.
― Нет. На самом деле все гораздо сложнее. Я сам не очень-то хорошо это понимаю, — вздохнул Джон. — А с тех пор, как я ослеп, я больше не могу ее видеть. Я способен видеть другие вещи, а вот ее нет. Только слышу голос. Прямо в голове.
― Ты странный.
― Да. Ты даже не представляешь себе, насколько.
― А она хорошая?
Джон задумался над этим вопросом.
― Думаю, можно сказать, что она не хорошая и не плохая. Как все мы.
― Поэтому я ее не боюсь. Привидения в сказках страшные. А она нет.
Некоторое время они молчали.
― Когда Маттео спросил тебя об Иисусе… — Джон Дэниэлс внимательно смотрел на ребенка и ждал, что тот скажет дальше, — ты сказал, что у Бога на каждого из нас есть свои планы и что может быть, Чрезвычайное положение…
Джон улыбнулся.
― Да. Может быть, это такой способ, которым Бог решил стереть прежнее и начать творить человечество по-новому.
― Да. Ты сказал так, но я не понял, что ты имел в виду.
― Это трудно объяснить. Проще почувствовать.
― Думаешь, когда-нибудь я смогу почувствовать это, как ты? А можешь меня научить?
Джон покачал головой.
― Этот способ тебе не подходит. Мне пришлось отдать за это свои глаза.
― Как это случилось?
― Когда-нибудь я расскажу тебе это.
― Когда-нибудь? Значит, ты останешься с нами?
― Нет. Значит, вы останетесь со мной.
Управляющий был в бешенстве. Он ударил кулаком по столу.
― Я не ожидал, что ты последуешь за этим чокнутым.
― Ни за кем я не следую. Я всего лишь говорю тебе, что считаю: нам следует послушать его.
― Здесь мы в безопасности.
― Да никто не может быть в безопасности. И мы никогда не были. Если ты думаешь, что в безопасности, это значит только, что ты ошибаешься.
― Глупости.
― А я говорю тебе, что у него хороший план.
― У него безумный план.
Вагант понизил голос.
― Думаешь, если бы Город узнал о твоей договоренности с Сынами Гнева, он посчитал бы его менее безумным?
Управляющий не ожидал этого удара.
― Только мы с тобой знаем об этой договоренности. И я не расскажу о нем никому.
Вагант расхохотался.
― Я так понимаю, что Медведя и Малыша ты в расчет не берешь? Думаешь, они никогда не задумываются над тем, что лежит в пакетах, которые они выносят из Города каждую пятницу?
Управляющий был вовсе не глуп. Он не боялся Медведя и Малыша, в которых бойцовская сила сочеталась с мозгами настоящих микробов. Эти умственно отсталые, да еще Васко, которого больше не было, были любимчиками Мамы. Это единственное, что спасло их от участи быть принесенными в жертву в тяжелые для Города времена. Они были полезны для выполнения простых задач. Они никогда ни о чем не задумывались, потому что даже любопытство требует наличия хотя бы минимального количества серого вещества. И еще они прекрасно подходили для того, что Управляющий называл «грязной работой». И они совершенно точно не могли проболтаться, потому что их память не способна была удержать даже то, что они сделали секунду назад.
А вот Ваганта Управляющий боялся.
Самый необходимый ему человек был в то же время самым опасным. Он знал такие вещи, которые, открывшись однажды, могли положить конец его правлению и погрузить город в хаос.
― Ты знаешь, что мне пришлось сделать это, — сказал он и сам разозлился на тон, которым он произнес эти слова: тихий, почти покорный.
