Добраться до первого ряда амфитеатра сумели не все. Впереди идущие бойцы центральной группы, один за другим, начали спотыкаться и падать, хватаясь за шею, глаза и уши — как и ожидалось, враг предпринял ментальную атаку.
Насколько люди успели понять ситуацию за время своего заключения — человеческая особь представляет интерес для захватчиков в плане ее ментального развития. Нет, нельзя сказать, что оно очень высокое — практически любая из основных рас во вселенной имеет более высокий уровень ментального сопротивления. Но у них он нарабатывался миллиарды лет и в основном искусственным путем за счет специальных тренировок и препаратов. Люди же имели очень высокий естественный ментальный уровень. Для захватчиков — это был весьма интересный материал для изучения.
Нападавшие знали, что их, ослабленного экспериментами, ментального уровня недостаточно для оказания сопротивления даже простому вульфонду-лаборанту, но понимали, что тот не сможет атаковать сразу всех. Громко крича, они пытались рассредоточить его внимание, но это не сильно-то и получалось. Ментальные атаки вульфонда достигали своей цели, и люди один за другим падали на землю, корчась в муках. Их подчиненный мозг, делал все, чтобы остановить нападение своего носителя — в том числе убивал сам себя.
Но две оставшиеся группы уже подошли к первой ступени и начали забрасывать лаборанта своими импровизированными метательными снарядами, которые хоть и не часто, но попадали в цель. Несмотря на то, что лаборант частично спрятался за сиденьями, попасть в, хоть и худого, но трехметрового исполина было вполне возможно. От жесткого натиска он сломался и прекратил ментальную атаку — она все же требовала какой-никакой концентрации. Теперь он мог обороняться только врукопашную, а первые нападавшие уже взбирались на вторую ступень.
Взобраться на третью ступень было не так-то просто. Лаборант вырвал одно из сидений и, усиленно размахивая им, пресекал все попытки. Но нападение не останавливалось. Бойцы лезли вверх. Некоторые были сбиты мощными ударами и без чувств сваливались к подножью амфитеатра, но остальные прорывались и забирались наверх.
Подойти близко к трехметровому противнику было сложно, поэтому люди начали закидывать его дисками и своим импровизированным оружием. Это действовало лучше, но все равно не могло окончательно сломить врага. Победить его удалось только используя его же оружие — вырвав несколько стульев, люди, используя их как щиты, оттеснили лаборанта в угол, ограничив его движения, и там уже набросились разом, нанося удары всем, что подвернется под руку.
Озлобленная волна человеческой ненависти затопила и уничтожила своего врага. Того самого врага, который захватил их в плен, заточил в ужасную тюрьму и ставил над ними чудовищные эксперименты. А самое главное, что не только над ними, но и над их детьми. Маленьких, ни в чем не повинных мальчишек и девчонок, превращали во что-то ужасное, мучая и издеваясь над ними.
Этот бунт являлся последним шансом для их детей — хотя, если честно, и в этот шанс никто не верил, но просто умереть, бездействуя, они не могли — нужно было хоть попытаться.
И можно сказать, что попытка почти удалась. Чередуясь с десятком человеческих тел, в помещении пункта управления лежало три тела противника — это капля в море, все выходы заблокированы и никто, все равно, не сможет покинуть лабораторию, но это победа — первая победа человека. Теперь надо готовиться ко второй битве, и, за как можно большую цену, отдать свои жизни, защищая захваченное помещение.
— Все, кто может, — кричал через глубокую отдышку Бернар, — вырываем стулья, переворачиваем столы, делаем как можно более укреплённые баррикады перед входом. За работу, ребят, за работу…
И раненные, обессиленные бойцы, вставали и, не глядя на своих убитых товарищей, друзей, любимых принимались за работу, укрепляя свою последнюю линию фронта, свой последний оборонительный рубеж, то место, которое они выбрали для смертельного боя, чтобы доказать своим захватчикам, что люди не сдаются и никогда не сдадутся. Чтобы показать своим детям, что они умерли, не смиряясь со своей судьбой, а сопротивляясь до последнего.
* * *
— Они не придут, Бернар, — Василиса вытирала пот с лица мужа, голова которого лежала на ее коленях.
С момента захвата пункта управления прошло более сорока часов, но никто даже не пытался их атаковать. Разведав помещения лаборатории, люди выяснили, что теперь закрыты не только все производственные отсеки, но и детские спальни. Теперь они даже не имели возможности повидаться с детьми.
А их тела все слабели и слабели. В результате ставящихся на них экспериментов, они подверглись незначительному видоизменению, вследствие чего, для поддержания жизни, чтобы собственная иммунная система организма их не убили, требовался постоянный прием блокираторов, которых у них не было.
Тела убитых товарищей сложили у экранов наблюдения. Оплакивать их не было ни времени, ни сил. Да и все прекрасно знали, что очень скоро присоединятся к ним. Оставшиеся в живых расположились вдоль шестиметровой баррикады на входе в помещение. Сил стоять на ногах уже ни у кого не было. Обороняющиеся либо сидели, облокотившись на свои укрепления, либо лежали, пытаясь сохранить силы до нападения.
Но обороняться было не от кого, атаковать их никто даже не собрался. Очевидно, предприимчивые захватчики решили просто выждать, пока их неудачливые бунтари просто не помрут от голода и отравления организма.
И эта тактика работала. Несколько человек уже лежало без сознания, кто-то бредил, бормоча что-то нечленораздельное.
— Илья, Агафон и Влад мертвы, — доложил с трудом подошедший к Бернару боец. Вернуться на свою позицию у него не было сил, и он тут же сел отдохнуть, опершись на баррикаду.
— Они были курьерами, — сказала Василиса, — больше всех потратили сил — поэтому они первые. Но другим недолго осталось ждать. Наш бунт окончен. Мы все же умрем не в бою…
— Не скажи, — с трудом выговаривая слова, перебил ее Бернар. — Это и есть бой. Мы уничтожили противника, мы нанесли врагу материальный ущерб и самое главное мы безвозвратно уничтожили трехлетний материал исследований. Это спутает им карты. Мы сделали свое дело, свой бой мы выиграли. Если кто-нибудь подхватит наше начинание, то человечество обязательно выживет — я верю в это, как и в то, что наши дети будут жить, и не будут служить этим гадам — не будут никому служить — только себе, только человечеству.
— Но ведь они такие маленькие, — слезы навернулись на глазах Василисы. — Как они смогут этому противостоять? Как они будут жить без нас? В этом… в этом… в этом кошмаре. Что с ними будет? В кого их превратят?
— Мы правильно их воспитали, — успокаивал жену Бернар, слова давались все труднее и труднее — язык опух, во рту пересохло, перед глазами уже опускалась пелена. — Они смогут все вытерпеть, у них получится все преодолеть. Они сильные — гораздо сильнее нас, даже сейчас. А когда они вырастут, они закончат наше дело и… — Бернар закашлялся не в силах больше сказать ни слова.
— Сейчас, подожди, — сказала ему Василиса, поднося ко рту флягу с водой. — Попей, — но фляга оказалась пуста, не было воды даже смочить губы.
— Сергей, принеси воды, — попросила Василиса, рядом сидящего бойца. Но ответа не последовало. Боец сидел неподвижно, опрокинув голову на грудь.
Василиса протянула руку и коснулась его шеи — пульса не было. Оглянувшись по сторонам, она увидела, что вокруг не осталось никого в сознании, а может быть уже и в живых.
Нашарив рукой флягу с водой у погибшего бойца, Василиса смочила губы мужу. Но он не реагировал. Она сбрызнула ему лицо водой, но реакции также не было. Превозмогая свои страхи, она нерешительно коснулась сонной артерии — пульс был очень редким, а паузы с каждым разом все больше и больше. Ее надежда и опора, ее лидер, любовь всей жизни умирал, лежа на ее коленях. Она склонилась и коснулась его губ своими. Сердце билось все медленнее и медленнее, пока не прекратило свой ход, навсегда остановившись.
Не чуя больше содрогание кровеносной жилки под своими пальцами, Василиса горько расплакалась. И не было рядом никого и ничего, что могло бы помочь ее горю. Вокруг простиралась только мертвая тишина. Бойцы, вышедшие на последнюю битву, покидали ее. Они умирали, но не сдавались. Никто не жалел о содеянном. Жалеть можно было только о том, что мало врагов прихватили с собой на тот свет. Только злость и решительность сопровождала людей в последний путь. Страху не осталось места. И даже слезы являлись символом их упорства и смелости. Они шли в бой, зная, что не смогут выжить в нем. Глупцы — скажете вы, нет — они герои. И когда слезы непослушно катились по щекам, оставалась вера — все будет хорошо. Враг уже побежден, только он об этом еще не знает. Он уже побежден, потому что люди не сдались. А если мы не сдались, то и проиграть мы не можем.
