«Всё не уймёшься, озабоченное животное! А ведь потом, возможно спустя годы всплывёт, что я «избил» женщину! — грустно подумал я, отказываясь подписывать, шитый белыми нитками, повешенный на меня криминал. — Ревнивый муж, княжны Мэри, певицы этой отомстил, гад. А всё из-за тебя, головная моя нервотрёпка!»
— Товарищ начальник, я теперь могу идти? — Кокетливо обратила на себя внимание, мявшаяся от безделья в стороне проститутка Чугуева.
— Смотри у меня! Пока свободна, — погрозил пальцем капитан милиции «ночной бабочке» и снова по-отечески глянул на меня. — Не хочешь подписывать? Ничего, — осклабился он, — у нас в КПЗ хорошо, посидишь, одумаешься, ремонт там новенький сделали.
— Какой? — Удивился молоденький лейтенант, уже подобрав свою фуражку.
— Замок новый на решётку повесили, вот какой, — недовольно пробурчал гражданин начальник. — Давай Кудейкин сопроводи гражданина в номер, чтобы он захватил с собой верхнюю одежду и туалетные принадлежности. У нас пока не коммунизм, и мы в тюрьме не обязаны выдавать всяким нарушителям законности зубную щётку и зубной порошок.
— А телевизор в камере есть? — Спросил я, стараясь потянуть время и что-нибудь всё же сочинить.
— Есть, — нагло соврал толстопузый блюститель порядка. — И холодильник есть и магнитофон. Концерт по заявкам, танец с шашками и «Лебединое озеро» я тебе гарантирую. Не тяни резину, Тафгаев, не задерживай рост процента раскрываемости преступлений! Мы, между прочим, взяли повышенные обязательства по этому показателю.
К сожалению, пока я вместе с Кудейкиным ходил в номер, пока меня под белы рученьки «поковали» в милицейский раздолбанный на ужасных дорогах УАЗ-452, или в простонародье «буханку», я ничего путного придумать не смог. Однако когда присел в огороженное решётками заднее отделение машины, мозг заработал с удвоенной скоростью, потому что необходимость мигом обострила воспалённый разум.
— Гражданин, капитан, можно вопрос? — Спросил я под тарахтение автомобиля довольного проделанной работой толстопузого юмориста. — А вот если товарищ Щёлоков, министр общественного порядка узнает, как тут в Череповце по оговору посадили хоккеиста, которым заинтересовался сам Чернышёв тренер московского «Динамо», он вас наградит или повысит в звании?
— Стой! — Крякнул капитан милиции водителю «буханки». — Что ты, Тафгаев, сейчас сказал?
— Я говорю, что вчера общался с представителем прославленного «динамовского» коллектива, — я тяжело вздохнул, выглядывая одним глазом из-за решётки. — Сам министр заинтересован, чтобы «Динамо» побило в неравной схватке армейцев Москвы и завоевало звание чемпиона СССР по хоккею. Но вы тут в Череповце не осознаёте того, что осознаёт сам товарищ Щёлоков.
— Кхе, кху, кхум, — капитан выразительно прокашлялся, вынул из кармана платок и промокнул лоб и намечающуюся лысину.
— Не хватает Саше Мальцеву такого центра таранного типа как я, — я грустно уставился в окно, за которым просматривался лишь один тускло-жёлтый уличный фонарь.
— Мы сейчас значит, покурим, а ты, то есть вы, товарищ Тафгаев, посидите и подумайте о своём поведении, — капитан милиции шикнул на своих коллег и они все разом вышли на свежий воздух.
«Итак, если подумать, — стал спокойно размышлять я, — сейчас эти оборотни в погонах, которые крышуют местных проституток начнут кумекать: «Правда это или нет, что про меня знает сам всесильный Щёлоков?» Допустим, кто-то из них видел меня на льду во время турнира — это плюс, но не решающий. Значит, будут звонить своим знакомым в Москву, чтобы те узнали: «А правда ли на меня положил глаз рулевой «Динамо» Чернышёв?» За день этого не сделать. А завтра уже пятница, затем выходные, после которых меня здесь точно не будет. Вот это — реальный плюс!»
— Выметайся, — задняя дверь «буханки» со скрипом отворилась, и на меня посмотрел недовольный разговором с сослуживцами товарищ капитан местного отделения милиции. — Повезло тебе, обормоту, у нас срочный вызов. Но в следующий раз сто раз подумай, прежде чем баб чужих оприходовать.
— Не виноватый я, она сама пришла, — пробурчал я, выпрыгивая из задней двери УАЗика. — В какую сторону мне сейчас идти? Где гостиница-то?
— Шустрый очень, сам найдешь, — пискнул лейтенант Кудейкин, которому сегодня за меня уже влетело.
И стражи порядка больше не говоря ни слова, запрыгнули в свой раздолбанный на ухабах автомобиль и с громким стуком захлопнули двери. «Буханка» борзо затарахтев, напоследок обдала меня неприятными выхлопными газами. Я, оставшись совсем один, покрутил головой по сторонам. Кроме одинокого жёлтого уличного фонаря, везде докуда долетал взгляд, стояла кромешная осенняя тьма. И на небе, как назло, не было ни Луны, ни далёких таинственных звёзд, даже окна домов непривычно были темны.
«Я же говорил — всё обойдется», — хмыкнул голос в голове.
«Если такой умный, скажи куда идти? — я опять покрутился на месте. — Если не знаешь, тогда заткнись навсегда!»
Я посмотрел на наручные «ЗИМовские» часы. Стрелки показывали почти половину первого ночи. «Главное во дворы не соваться», — подумал я и потопал наугад по дороге вымощенной кирпичом. И лишь где-то через полчаса, неизвестно как, я оказался на очень хорошо освещенной улице Ленина, на которой выстроилась вряд четырёхэтажные дома примерно пятидесятых годов постройки.
«Кстати, а здесь же недалеко общежитие училища искусств и культуры! — обрадовался я. — Может заглянуть на огонёк к сестричкам Ане и Тане? Ну а что, час ночи для студентов — это же детское время. Тем более, а вдруг в милиции, хлебнув самогончика и передумав меня отпускать, эти оборотни вернутся за мной в гостиницу? Второй раз шутка про Щелокова может и не проканать. Между прочим, лет так через десять с лишним этого министра освободят от занимаемой должности и исключат из партии, за коррупцию, которую я наблюдал сегодня своими глазами».
Я вильнул во двор, перескочил через канаву, где что-то журчало и плескалось, и остановился внизу напротив окон сестёр близняшек на третьем этаже. Далее маленьким камушком с третьего раза я попал в нужное стекло и помахал девчонкам с еле освещенного тротуара.
«Вот так вот и коннектились сейчас в прошлом без всякого «Фейсбука» и «Контакта», наши папы, мамы, бабушки и дедушки», — улыбнулся я, ведь меня заметили.
* * *
Моё появление в общежитие училища в эту ночь вновь вызвало оживление среди его женского контингента, который требуя новых песен, набился в комнату сестёр близняшек.
«В прошлый раз вроде было как-то гостей поменьше, — подумал я, разглядывая «новеньких» девчонок с музыкальными инструментами. — Смотрю еще, и приоделись в кокетливые короткие платья специально для меня».
— Новая дворовая песня из нашего города Горького называется «Что такое осень», — сказал я, почёсывая лоб. — Играется на простых аккордах и простым боем, поётся простым голосом.
— Не томи! — Дунула в флейту самая высокая из девчонок Настя.
Кстати, из-за тесноты, сестричка Таня присев мне на колени и закрыв своими прелестными блондинистыми волосами часть общего обзора, нервно поёрзала упругой попочкой.
«Закругляйся с музыкой, Паганини!» — гаркнул голос в голове.
— Что такое осень? Это небо, — как стихотворения прочитал я, записанные мной слова на тетрадном листке. — Плачущее небо под ногами…
— Давай сюда! — Не выдержала сестричка-гитаристка Аня и выхватила мои почеркушки из рук.
Девушке понадобилось секунд десять, чтобы разобраться в аккордах, и она ангельским голосочком запела песню музыканта Юры Шевчука.
Осень. В небе жгут корабли.
Осень. Мне бы прочь от земли.
Там, где в море тонет печаль
Осень, тёмная даль…
Приятными женским хором грянули будущие музыкальные педагоги. И вдруг в дверь кто-то постучал.
— Коменда, — большими испуганными глазами вперилась в меня Аня. — Лезь под кровать, — с жаром прошептала она.
— Спокойно, — так же шёпотом ответил я. — У нас тут не пьянка, мы репетируем новую песню к празднику Великого октября, который будем отмечать в ноябре. А я ваш новый преподаватель вокала. Открывайте, — скомандовал я, когда стук снова повторился.
